«Никаких трудностей. Просто изучаю возможности».
Джек не собирался откровенничать с Артуром: тот был слишком болтлив. Он уже несколько ночей не спал, ворочался и про себя репетировал, как попросит Лео о немедленной помощи. Он взобрался на крыльцо Стефани и несколько раз позвонил. Сперва робко, потом дольше и настойчивее. Постучал. Ничего. Он вытащил из кармана телефон и набрал номер Лео. Ответа не было. Он хотел позвонить на домашний, но понял, что у него нет номера Стефани. Спустился с крыльца, вернулся на тротуар, пытаясь еще раз заглянуть в окно верхнего этажа, где, он был уверен, горел свет. Он представил, как Лео изнутри наблюдает за ним, затаившись в безопасности за неподвижной занавеской. Джек увидел в окне первого этажа кого-то высокого, явно мужчину. Лео! Зашел через калитку с тротуара. Подошел к окну первого этажа и постучал, твердо и настойчиво. Заглянул внутрь, прикрывая глаза ладонями, прижался носом к стеклу, которое слегка затуманилось от его дыхания.
Лицо, появившееся по другую сторону окна, было искажено от негодования и возвышалось над синей полицейской форменной рубашкой. Джек снаружи поднял руки, будто сдаваясь, и отступил назад.
– Простите! Простите, пожалуйста. Я ищу брата.
Лицо исчезло, через несколько секунд распахнулась входная дверь на крыльцо, и к Джеку двинулся со сжатыми кулаками разъяренный мужчина. Следом бросилась средних размеров собака, остановившаяся возле лодыжки Джека и зарычавшая тихо и угрожающе.
– Прошу вас, – Джек отступил назад и едва не споткнулся о кирпичную ограду, окружавшую небольшой палисадник, заросший английским плющом и чахлым кизилом, – не стреляйте.
Он был одновременно испуган и зол. Ему была отвратительна сама мысль, что он стоит с поднятыми руками перед этим коренастым краснолицым полицейским.
– Я просто ошибся, офицер. Я забыл, что Стефани сдает первый этаж.
– Я не полицейский. Я охранник, а вам лучше бы заглядывать в мои окна по уважительной причине и побыстрее мне ее назвать.
– Я ищу Лео Плама, – поспешно объяснил Джек. – Я его брат. Брат Лео! Он живет наверху.
– Я знаю, кто такой Лео.
– Еще раз, – сказал Джек, с облегчением заметив, что у полицейского – охранника или кто он там – не было при себе оружия, – примите мои искренние извинения.
Джек взглянул на собаку, которая с лаем подбиралась к его лодыжке.
– Иди сюда, Синатра. – Мужчина щелкнул пальцами, и собака подошла к нему, поскулила, села на задние лапы и снова принялась облаивать Джека.
Томми О’Тул несколько минут рассматривал Джека. Он явно был в родстве с Лео – те же черты белого новоанглийского протестанта, тонкие губы, нос немножко клювом, темные волосы. У Лео из всего этого получалось что-то более впечатляющее. Томми понравилось, как испугался незваный гость. Его чисто выбритое лицо позеленело, на верхней губе и обширном лбу выступили капельки пота. В таком твидовом пальто, как у него, мог бы ходить Шерлок Холмс. Господи. Да кем он себя вообразил?
– В этом районе в некоторые окна заглянешь, так сначала станут стрелять, а потом уж спрашивать, – сказал Томми, зная, что Джек не заметит преувеличения.
– Вы совершенно правы. Впредь буду осторожнее. – Джек опустил руки и нерешительно шагнул прочь из палисадника. Собака бросилась, и Джек прыгнул обратно за кирпичную ограду.
– Синатра! – Томми нагнулся и погладил собаку по спине. – Фрэнсис Альберт. Тихо.
Собака лизнула Томми руку и взвизгнула.
– Простите, – сказал Томми Джеку. – Он заводной. Надо было назвать его Джерри Льюис[27].
– Очень смешно, – ответил Джек, не улыбнувшись.
Он смотрел на собаку какого-то мопсоида с короткой коричневой шерстью, черной мопсовской мордой и немного выпученными голубыми глазами, пугающе напоминавшими Синатру. Джек снова вышел из плюща и посмотрел на свои замшевые ботинки, сырые от того, что, как он оптимистично надеялся, могло быть задержавшейся утренней росой, но, скорее всего, было собачьей мочой.
– Как, вы сказали, вас зовут? – спросил Томми.
– Джек. Плам.
Он протянул руку, и Томми нехотя шагнул к нему, чтобы ее пожать. Томми не доверял этому парню; что-то в нем было уклончивое, не совсем искреннее. За таким парнем глаз да глаз, если он шатается по вестибюлю или магазину.
– У нас тут был подглядывающий, – сказал Томми. – Какой-то псих, подходил к окнам, искал внутри женщин и рукоблудил прямо средь бела дня. Больной извращенец.
– Уверяю вас… – Джек прижал руку в перчатке к сердцу. – Это не я.
– Да уж явно.
– Вы не знаете, они дома? – спросил Джек. – Лео или Стефани? Мне показалось, я видел наверху свет пару минут назад.
– По-моему, они ушли на весь день, – сообщил Томми. Он подозревал, что говорит неправду. Ему казалось, что он несколько минут назад слышал шаги Стефани.
– Послушайте, – сказал Джек, вынимая из кармана телефон. – Я бы хотел позвонить, на случай, если они по какой-то причине не слышали звонка. У вас есть номер Стефани? Я приехал аж с Манхэттена.
– С Манхэттена?
– Да, – сказал Джек. – Из Вест-Виллидж.
– Далековато. Сколько вы уже в дороге? Два, три дня?
Джек выдавил из себя (как он надеялся) самоироничный смешок. Господи, как он всех ненавидел.
– Я просто хотел сказать, что обидно будет переехать обратно за мост и выяснить, что они были в душе или еще что.
Томми посмотрел на Джека. Если Стефани прячется, она и телефон не возьмет. А еще надо, наверное, дать Шерлоку бумажное полотенце или тряпку; у него собачья моча на ботинках.
– Я быстро, – пообещал Джек. – Буду вам невероятно благодарен.
– У меня ее номер в доме, – Томми указал на открытую дверь у себя за спиной.
Джек пошел за Томми и собакой в прихожую, где было темно и почти пусто, если не считать нескольких шерстяных курток, кучей висевших на крючке возле двери, карточного столика с городским телефоном и плаката с ретроспективы Матисса в Музее современного искусства, оставшегося, как предположил Джек, от предыдущего жильца. В прихожей необъяснимо пахло пот-пурри. Что-то с большим количеством корицы. Томми остановился в дверях и посмотрел на Джека. Успокоившаяся собака обнюхивала его щиколотку.
– Стойте тут, – сказал Томми. – Я посмотрю телефон. Он там.
Он пошел по коридору в глубь квартиры, где Джек разглядел кухню. Собака, фыркая, побежала за ним. Джек заглянул сквозь открытые двери в гостиную. Мебель выглядела разнородной, Джек про себя назвал ее набором разведенного. Два слишком пухлых цветастых потертых дивана, скорее всего, пожертвовала заботливая родственница или подруга. Просевший книжный шкаф, на полках детективы в бумажных обложках, старые телефонные справочники и покинутый аквариум, на четверть заполненный мелочью. Кофейный столик покрывала куча номеров «Нью-Йорк пост», раскрытых на разгаданных судоку.
Вполне приличный столик-тумба, который когда-то, наверное, стоял в комнате посимпатичнее, был заставлен семейными фотографиями в рамках. Джек зашел в гостиную посмотреть на столик. Милый, но не старый. Он осмотрел фотографии, множество фотографий, как он предположил, бывшей жены и всякие семейные сцены: свадьбы, младенцы, дети в форме Младшей бейсбольной лиги, девочки с выпавшими зубами держат биты в половину себя размером.
Столовую тоже было видно, она была пуста, если не считать складного пластикового стола, окруженного складными стульями, и, странно, в темном углу на деревянном столике на колесах стояла скульптура. Джеку показалось, что он узнал знакомые очертания «Поцелуя» Родена. Фигуры, подумал он, такие же китчевые, как и все здесь, заказал, наверное, в каком-нибудь полуночном магазине, чтобы понравиться подружкам-разведенкам.
Джек слышал, как Томми в глубине дома открывает и закрывает шкафы, шуршит бумагами. Он быстро подошел к статуе. Что-то было не так с этой отполированной до блеска копией Родена. Подойдя поближе, Джек увидел, что она сильно повреждена. Изначально отливка, судя по всему, была почти два фута высотой, но утратила дюймов шесть основания. Правая часть туловища мужчины отсутствовала, след его оторванной руки все еще виднелся на левом бедре женщины. Женщина, частично сидевшая у него на коленях, была в целом нетронута, только вот левая нога словно оплавилась ниже колена. «Оплавилась? – подумал Джек. – Она что, пластиковая?»
Он слегка качнул скульптуру; та не шелохнулась, но колеса столика пришли в движение. Вот почему она стоит на нем: она тяжелая. На поверхности металла виднелись глубокие щербины. Джек понял, что перед ним сильно поврежденная бронзовая копия «Поцелуя». Само по себе это не было редкостью – на рынке их предостаточно, есть ценные, есть не очень, зависит от того, где и когда они сделаны. Один из клиентов Джека собирал Родена, и Джек за годы добыл для него несколько бронз. Самыми ценными были так называемые оригиналы, отлитые в мастерской Барбедьенна в пригороде Парижа. Устанавливать их подлинность было тем еще ночным кошмаром. Если на скульптуре есть клеймо мастерской… Джек знал, где оно будет, но он ни в коем случае не мог бы перевернуть эту штуку в одиночку.
– Вы что тут делаете? – спросил Томми.
Джек поднял глаза и увидел на пороге гостиной Томми с мятым и заляпанным клейким листочком в руке. Выглядел он рассерженным.
– Восхищался вашей вещью, – сказал Джек. – Хорошее литье. Откуда она у вас?
– Это подарок. – Он протянул Джеку бумажку. – Вот номер Стефани, телефон в прихожей.
– Что с ней случилось?
– Повредилась во время несчастного случая. – Томми указал в сторону прихожей, и Джек видел, что у него немного дрожит рука. – Телефон там.
– Что за несчастный случай?
– Пожар.
– Царапины на ней, однако, не от пожара, – заметил Джек, обходя скульптуру. – А чтобы бронза поплавилась, огонь должен быть невероятно жарким, невероятно сильным.
– Ну, я бывший пожарный, – сказал Томми. – Я видел, как огонь творит невероятные вещи.