– Давай назначим новую встречу. Надо было отправить тебе свои соображения до начала переговоров…
– Это не переговоры. – Нэйтан бросил на стойку кредитку и начал натягивать пальто.
Теперь Лео охватило раздражение. Он заслуживал лучшего.
– Да ладно тебе, Нэйтан. Не надо так.
– Как? Спешить?
Лео попытался придумать, как убедить Нэйтана остаться. Лежавшая на стойке кредитка была черной AmEx[52]. Лео поверить не мог, что дела у Нэйтана идут настолько хорошо.
– Тебе деньги нужны? – спросил тот, заметив, как Лео смотрит на кредитку.
– Что? Нет.
– Потому что, если дело в деньгах, я могу тебе одолжить. Правда, могу.
– Дело не в деньгах. Господи. С чего ты взял, что мне нужны деньги?
Лео разозлился, вспомнив, что думал попросить у Нэйтана взаймы. Да раньше ад замерзнет.
– Я иногда разговариваю с Викторией.
– Фантастика. Просто офигеть. Виктория – самый ненадежный рассказчик всех времен.
– К ее чести, мне пришлось вытаскивать из нее информацию.
– Это не к ее чести; она подписала соглашение. Вообще-то очень интересно, что она пытается настроить всех против меня…
– Прекрати нести чушь, Лео. Я спросил о тебе как друг. Я беспокоился. Никто не настроен против тебя.
Лео сделал глубокий вдох.
– Запиши меня в календарь. Давай я устрою для тебя презентацию. Просто выслушай меня.
– Говоришь, ты подготовился? – спросил Нэйтан.
– Да.
– Ты знаешь, кто наш финансовый директор?
– Я не учил штатное расписание наизусть. Нет.
– Питер Ротстин.
Нэйтан подписал чек бара и принялся рвать его на мелкие кусочки, а потом аккуратно сложил их на краешек пластикового блюдца, на котором чек и принесли. Лео отчаянно пытался вспомнить, почему это имя должно что-то значить. Ничего.
– Он брат Ари Ротстина, – сказал Нэйтан.
Лео ощутил смутный укол узнавания, но по-прежнему – ничего.
– Я его знаю?
– Можно и так сказать. Тот, кто все это провернет. Припоминаешь?
У Лео оборвалось сердце. Ари Ротстин был одной из последних историй «Спикизи» под его началом. Парнишка из общественного колледжа – полноватый, скучный на вид – прислал видеорезюме на должность в техподдержке. Как-то утром Лео пришел в офис и обнаружил, что все столпились у монитора, хохочут и улюлюкают. Запись начиналась с того, что Ари Ротстин в плохо сидевшем костюме излагал, какой у него технический опыт, а потом нелепо и неуместно сам себя прервал, снял пиджак, надел бейсболку и зачитал идиотскую пародию на рэп про техподдержку. Припев был бестолковым и незапоминающимся: «Я тот, кто все это провернет» («Я ТОТ. Я ТОТ. Я ТОТ, КТО ВСЕ ЭТО ПРОВЕРНЕТ»). Жуть полная, невозможно не ржать.
– Ставим это на сайт, – сказал Лео, даже не досмотрев четыре минуты тридцать две секунды записи.
Сначала все подумали, что он шутит, но он с первого взгляда видел идеальный кликбейт. Тот ролик стал первым вирусным видео «Спикизи Медиа» и разошелся невероятно широко, Ари Ротстина поливали грязью и осмеивали несколько недель со всех сторон – онлайн, в печати, по телевизору. В итоге его запись попала в «Тудей-Шоу», в раздел «Как НЕ получить работу мечты».
– Кто этого парня нанял?
– Нееет, – протянул Нэйтан так, будто говорил с последним идиотом. – Этот парень умер. Пару лет назад от передоза. А его брат работал в компании до того, как они нас купили, и он со мной больше года не разговаривал. Я долго завоевывал его доверие, убеждал, что не имел к тому случаю отношения и сожалею о нем, что правда. То, что мы тогда делали… тогда это было нормально. Смешно. Но ничего достойного в этом не было, Лео. Я не хочу, чтобы обо мне помнили именно это.
– Я тоже. В этом весь смысл.
– Не могу, Лео. Не могу. Я не хочу сказать, что случившее с Ари – твоя вина, наша вина, ничего такого. Я хочу сказать, что все изменилось. Бизнес изменился. Я изменился. Надеюсь, и ты тоже. И я не могу взять тебя на работу.
Лео сел впервые с того момента, как вошел в бар. Он пытался подобрать слова, что-то уместное и душевное, но вместо этого вышла шутка, которую прежний Нэйтан мог бы счесть забавной.
– Что ж, Ари Ротстин и правда был тем, кто все это провернул.
Нэйтан долго молчал, потом сказал:
– Я сделаю вид, что ты этого не говорил. Удачи, Лео. Извини, что огорчил.
– Не извиняйся. У меня есть и другие варианты.
– Хорошо.
– Ты не спрашивал, но было бы упущением не заметить, что, на мой взгляд, тебе стоит подумать о том, вкладываться ли в Пола Андервуда.
– В самом деле?
– Мне тоже нравится «Пейпер Файберз», но там полный хаос. Не думаю, что Пол – именно тот руководитель, который тебе нужен, чтобы осуществить задуманное. Не думаю, что вы сработаетесь.
Нэйтан смотрел в пол, потом медленно поднял глаза на Лео; во взгляде его была жалость.
– Я надеялся, что ты придешь и не окажешься тем же мудаком, что и был, Лео. Я правда надеялся.
– Не пойми меня неправильно. Пол мне нравится…
Нэйтан протянул руку, Лео нехотя встал и пожал ее.
– Удачи, Лео. Надеюсь, ты соберешься. Ради Стефани.
– Я пойду со своими соображениями к кому-то еще.
– Сколько угодно. Просто больше не упоминай мое имя.
– Иди на хер, Нэйтан.
– И тебе того же, дружище.
Лео смотрел, как Нэйтан идет к выходу. Потом снова сел, сделал глубокий вдох, пытаясь осмыслить все произошедшее. Его телефон, лежавший на стойке, завибрировал. Лео посмотрел на экран, и у него чуть не остановилось сердце. Матильда Родригес.
Глава двадцать четвертая
До того как Томми по глупости пустил Джека Плама к себе в дом, он только однажды испугался из-за «Поцелуя». Как-то утром, когда он еще жил в Рокэуэйз, к нему пришли сотрудники ФБР, которые хотели побеседовать о пропавшем с площадки ВТЦ предмете искусства. Он чуть в обморок не упал, пока они не объяснили, что расследуют сообщения о кражах во Фрешкиллс[53] и просто хотели узнать, не видел ли Томми Родена и если да, то где в последний раз. Томми заверил следователя, что отвез скульптуру к трейлеру Портового управления, как и кучу других предметов, и отдал женщине, имени которой не помнит, но она сказала, что всем займется.
– Тогда я ее последний раз и видел. Извините, ребята, – сказал он. – Хотел бы помочь по-настоящему. Если честно, она выглядела как покореженный хлам.
Оперативники пожали ему руку, выразили соболезнования по поводу его потери, и больше к нему никто не приходил.
Поначалу Томми держал статую у себя в Куинсе, в шкафу в спальне, накрытую наволочкой. Он не хотел, чтобы ее видели дочери, когда заходили к нему примерно тысячу раз в неделю. «Просто заглянула на огонек!» – вечно сообщали они развеселыми голосами, какими сроду не говорили до того, как он овдовел. Но то, что он держит подарок жены в шкафу, как постыдный секрет, не давало ему покоя. Он начал подумывать о переезде. Дом, который он делил с Ронни, где они вырастили детей, где по пятницам устраивали семейные киновечера с попкорном и умудрялись каждое воскресенье заниматься любовью, даже когда девочки были маленькими, хотя иногда приходилось укладываться между рекламными паузами на «Никелодеоне», – но получалось, всегда получалось, – этот дом стал слишком пустым, слишком одиноким.
Его старый приятель по пожарной части, Уилл, рассказал, что Стефани ищет нового жильца. Ему всегда нравилась Стефани. Молодчина она была – умная, веселая, работяга и на земле твердо стояла. «Раньше таких называли “настоящая дама”», – с одобрением сказала Ронни, когда Уилл привел Стефани на одну из их легендарных праздничных вечеринок и она очаровала всех, спев «Baby please come home» в стиле Дарлин Лав под караоке, которое они подключили к своему телевизору.
Квартира, выходившая в сад, была несколько запущена, но Томми немного было надо. Он просто хотел, чтобы у него был свой угол, где можно держать статую и видеть ее каждый день, достаточно далеко от Рокэуэйз, чтобы дети не забегали без звонка и не надо было отвечать на кучу вопросов. Статуя была тайной за семью печатями. Пока к нему в столовую не зашел Джек Плам.
То, что Джек Плам был у него дома, ходил кругами вокруг статуи, словно оценивал подержанную машину, вызвало в Томми какую-то неприятную перемену. Может быть, дело было не только в Джеке, может быть, просто прошло время и такова природа горя, но теперь, когда он доставал статую из укрытия, ему слышался голос Джека Плама: «Откуда она у вас?» Томми годами переживал, что кто-то увидит статую, прежде всего дочки. А теперь, когда ее увидели, стал яснее понимать, что может случиться, если его поймают. Он не смотрел на статую уже больше недели.
Сегодня у него были две дочери из трех. Почти всегда он ездил к ним сам, но несколько раз в год они планировали поездку в «город» и сперва заезжали к Томми, привозили пакеты продуктов, воображая, что ему это нужно.
У его родных никогда не получалось скрыть, как их огорчают условия, в которых он живет, и, когда Мэгги, Вэл и пять его внуков на них двоих ввалились в прихожую, он приготовился к привычным жалобам и поджатым губам.
– Здесь можно навести уют, пап, – в сотый раз сказала Вэл, – надо просто постараться.
Она расставила продукты по кухонным полкам, открыла упаковку зеленых губок и стала протирать одной из них мебель.
– Это не обязательно, – сказал Томми. – Посиди.
– Мне нетрудно.
– Почему ты не заведешь мебель, которая нормально здесь встанет? – спросила Мэгги. – Мы могли бы съездить присмотреть новый диван, если хочешь. Могли бы помочь тебе что-нибудь подобрать.
Она была права. Его диван был предназначен для куда большей комнаты, не для узкой гостиной браунстоуна.
– Нормально все. Меня устраивает. Я не жду, что ко мне явится фотограф из «Беттер Хоумз энд Гарденз».
– Зачем ты его запер?