– Конечно, – сказал он, доставая пачку из кармана.
– С радостью возмещу стоимость, – пообещала она, наматывая поводок на руку и подтаскивая собаку поближе. – Почем они сейчас? Двадцать баксов пачка?
– Почти, – ответил Лео. – Я много лет их не покупал, думал, с меня по ошибке попросили за блок.
Он снова отвернулся от воды и прикурил ее сигарету от своей.
– Знаю. Безумие. И все равно, если бы мой парень не выходил из себя каждый раз, как я закуриваю, я бы с радостью за них платила. Мне все равно, сколько они стоят.
Она взяла у Лео сигарету, глубоко затянулась, выдохнула дым с легким стоном.
– Ох, как хорошо. Так хорошо. Ужасно звучит, да?
– Как по мне, нет.
– Не возражаете, я постою тут минутку и покурю с вами?
Они встали у перил лицом к воде.
– Помните, как все уходили на перекуры? – спросила она. – Как можно было выйти из офиса и стоять перед зданием, курить и сплетничать, смотреть на прохожих? Господи, как я скучаю по тем временам.
– Я помню, как можно было курить в помещении, – сказал Лео.
– О, золотые деньки!..
Он был почти уверен, что она с ним флиртует. Сложно было сказать, что у нее под ярко-зеленой дутой курткой, но, судя по длинным стройным ногам, там было что-то приятное. Теперь они стояли лицом друг к другу, и Лео заметил у нее на левой щеке созвездие веснушек, в точности пояс Ориона. Этот единственный изъян делал ее лицо еще совершеннее. Кожа у нее была гладкая, подтянутая, и Лео не мог не подумать о Стефани и о том, как на ней начинал сказываться возраст: глубокие морщины у глаз и рта, слегка запавшие и немного обвисшие щеки. Девушка снова повернулась к воде и еще раз затянулась; она спокойно показывала профиль, как человек, привыкший к тому, что им восхищаются под любым углом. Посмотрела на часы.
– Вы куда-то спешите? – спросил Лео.
– Не сегодня. Вы тут поблизости работаете?
– Иногда, – сказал Лео. – То один проект, то другой. А вы?
– Я тут рядом живу. Это собака моего парня. Он уехал из города на несколько дней, так что я нянчу собаку. Да, Руперт? – обратилась она к собаке. – Мы с тобой вдвоем до субботы.
Лео помолчал, позволяя «уехавшему из города парню» прозвучать весомее.
– Серьезно, – сказала девушка, возясь с молнией куртки. – Могу я вам отдать деньги за сигарету?
– Исключено, – ответил Лео. – Угощаю.
Он прикидывал, что дальше: пригласить ее выпить кофе или просто попросить телефон.
– Я Кристен. – Она сняла перчатку и протянула руку, и Лео ее пожал. Рука у нее была теплая и сухая. Она посмотрела ему в глаза и слегка склонила голову к плечу, замешкавшись. – Вы Лео?
Лео вздохнул.
– Ну, зависит от многого, – сказал он.
Кристен рассмеялась.
– Мы пару раз встречались. В театре в Трайбеке. Я… эээ… знакома с Викторией.
– А.
Он не знал, о каком именно вечере она говорит. Виктория вечно таскала его на какие-то жуткие спектакли в тот маленький театрик.
– Я играла в пьесе. Вы, наверное, не помните, она была довольно дурацкая, но я была девушкой младшего брата.
– Помню! – соврал Лео. – Вы играли потрясающе.
– Ой, спасибо, но можно было этого и не говорить.
Лео всмотрелся в ее лицо, и у него что-то промелькнуло в памяти. Эта девушка стоит на сцене в рваном свитере, плачет и все говорит, говорит, говорит и говорит. Еще ему показалось, что он помнил ее по долгому пьяному ужину после спектакля. Они флиртовали?
– У вас был монолог в конце, да? На вас был коричневый свитер.
– Ого! – Она широко улыбнулась. – Вы правда помните.
– Я помню вас. Больше ничего не могу сказать о пьесе, но ваша игра – она мне запомнилась.
– Ух ты.
На ее лбу появилась крошечная морщинка, такая одинокая и легкая – наверное, ботокс слегка подвел.
– Так здорово это слышать. Я очень долго работала над тем монологом. С ума всех сводила на репетициях.
– Усилия оправдались, – сказал Лео. Он смотрел ей в глаза. Это было именно то, что ему сегодня нужно. – Мы потом разговаривали, да? В том французском ресторане?
– Да, – со смешком ответила она. – Мы разговаривали.
И тут он вспомнил. Он зажал ее в коридорчике перед туалетом. Ничего на самом деле не было, просто короткий телесный контакт; она тоже была не одна.
– Ну… – она замолчала, рассмеялась, посмотрела на собаку, потом снова на Лео – с улыбкой.
– Ну, – повторил Лео.
– Я не дружу с Викторией, ничего такого.
– Я тоже. Мы развелись.
– Очень жаль, – сказала она без тени сожаления в голосе.
– Не о чем жалеть.
Она снова смотрела на воду. Он ждал.
– Вы сейчас на работу? – спросила она.
– Нет, – ответил Лео. – Мне сегодня ничего на работе не надо.
– Хотите кофе? Позавтракать? Тут рядом есть славное место. Мне только нужно завести домой собаку.
– Не откажусь.
– Отлично. – Она улыбнулась ему, потом посмотрела на собаку. – Идем. Руперт, – позвала она. – Покажем нашему другу, где ты живешь.
Они уже собрались уходить, когда она остановилась и указала на папку Беа, лежавшую на скамейке:
– Это ваше?
Лео посмотрел на коричневую кожаную папку. Он вспомнил, как купил ее, как гордился тем, что выторговал у лондонского продавца половину запрошенной цены. Принеся ее домой, он решил, что она слишком изящная, слишком манхэттенская, так что он отдал ее Беа.
– Явно не мое, – сказал он, с облегчением чувствуя, как отступает тревога, как поднимается его настроение.
Наверное, не надо оставлять папку на скамье. Но тут он увидел Пола Андервуда меньше чем в квартале отсюда, точно по расписанию вышедшего из дома, чтобы оказаться у скамьи в 8.55, как всегда по будням. Лео бросил окурок и загасил его каблуком. Он сделает всем одолжение, убравшись из города, подумал он. Люди постоянно покидают друг друга, не потрудившись из вежливости по-настоящему исчезнуть. Уходят, но остаются, маячат поблизости, вечно напоминают, что могло, или должно было, или могло бы случиться. Он не такой.
– Думаете, можно ее просто так тут оставить? – спросила Кристен.
Лео снова взглянул на папку, потом на Пола, который увидел его и поднял руку в знак приветствия.
– Конечно, – подтвердил Лео. – Если там что-то важное, за ней вернутся. Ну что, Руперт, – сказал он собаке, хлопая в ладоши, – показывай дорогу.
Глава тридцатая
– Давай я поговорю, – сказал Винни, сидевший за кухонным столом Матильды и листавший список контактов в ее телефоне в поисках номера Лео.
– Сразу переключится на голосовую почту, – вздохнула она. – Я же тебе говорила.
Если можно было разозлиться еще сильнее, то Винни разозлился, когда услышал, что Матильда звонила Лео Пламу после того вечера, когда он принес зеркало и они поссорились.
– Я подумала о твоих словах, – сказала она ему. – И решила: может, ты и прав.
Она несколько раз набирала номер Лео, в конце концов призналась она Винни, но тот всегда сразу переключался на голосовую почту, а она не хотела оставлять сообщение.
– Будем звонить всю ночь, если понадобится.
Винни коснулся экрана, включил громкую связь, и, как предсказывала Матильда, раздался компьютерный голос голосовой почты. Винни нажал отбой, потом повторный набор. На этот раз всего после двух гудков трубку подняли. Женщина. Винни и Матильда на мгновение опешили.
– Здравствуйте, – хором сказали они.
– Алло? – сказала женщина.
Винни поднял руку, веля Матильде молчать. Она покачала головой и ткнула в себя пальцем. Она справится. Винни кивнул. Давай, произнес он одними губами.
– Меня зовут Матильда Родригес.
Тишина. Она прочистила горло и наклонилась поближе к телефону, лежавшему на столе, чтобы ее точно услышали.
– И я хотела бы поговорить с Лео Пламом.
– Ну, значит, нас таких двое, – сказала Стефани.
Глава тридцать первая
Погода в день рождения Мелоди обычно была довольно мрачной, что неудивительно для последних дней февраля. Нью-Йорку в феврале оставалось еще несколько недель до хоть сколько-нибудь устойчивого солнца, или птичьего пения по утрам, или нежных побегов, пробивающихся сквозь пеструю грязь. Праздники и Новый год уже становились далеким воспоминанием, съежившимся, как застарелые, покрытые копотью сугробы вдоль обочины, которые в конце концов растают под сумрачным мартовским дождем, оставив по себе только кучки сухого собачьего дерьма.
Но иногда, как в сороковой день рождения Мелоди, погода ей улыбалась и отводила воздушные потоки достаточно далеко на север, чтобы во всем блеске сообщить о наступающей весне, зачаточно теплой и манящей. То был один из дней, которые могут одурачить крокусы, заставив их расцвести слишком рано, а двадцатилетних обитателей Нью-Йорка обнажить по-зимнему белые ноги и зашагать по недавно посыпанным реагентами тротуарам в губительных для подъема шлепанцах, пачкая пятки, все еще нежные и розовые после месяцев, когда их лелеяли носки, ботинки и тапочки из овчины.
Направляясь на юг по Таконикской автостраде вне себя от злости, Уолт ровно на четыре мили превышал ограничение скорости; настроение в машине было напряженным. После нелепого встречного предложения Мелоди и последовавшего за ним отказа уступить двое потенциальных покупателей их дома потеряли терпение и решили поискать другие варианты. Когда Уолтер обнаружил обман Мелоди, он скорее опешил, чем рассердился. Он собирался позвонить Вивьен Рубин, чтобы возобновить переговоры, но тут пришел многообещающий имейл от Лео. Мелоди удалось убедить его подождать до ужина в честь ее дня рождения.
Мелоди знала, что Уолта раздражает еще и то, как она волнуется из-за праздника. Ему легко говорить, у него за спиной сорок пять лет прекрасных дней рождения. Ему легко быть пресыщенным и уставшим от жизни, но ей-то исполнялось сорок, и это был первый настоящий праздник в честь ее дня рождения за, ну, в общем, всю ее жизнь.
Первый и последний раз день рождения Мелоди праздновали, когда ей исполнилось двенадцать, – редкая уступка со стороны Франси. В тот день Мелоди шла домой из школы с тремя ближайшими подругами и едва могла справиться с предвкушением – и заглушить далекий барабанный бой тревоги. Она просила мать купить разной еды, чтобы накрыть стол, и подготовить игры. Франси отмахнулась от ее наставлений: «По-моему, я знаю, как развлекать гостей».