– Он и сейчас в парке? – спросил Джек, упершись руками в бедра; он говорил со Стефани, как будто Лео был ее сыном-прогульщиком. – Он сейчас покупает кокаин?
– Простите, – сказала Стефани, – где туалет?
– Лео придет? – спросила Беа.
Стефани зажала рот ладонью, покачала головой, метнулась к маленькому мусорному ведру в углу, нагнулась к нему, и ее стошнило. В комнате стало тихо, все (против воли) слушали, пока ее не отпустило. Она взяла ведерко и спокойно ушла по коридору в сторону ванной. Ополоснула ведро. Вымыла руки, выдавила капельку зубной пасты на палец, чтобы освежить рот. Все это время она пыталась осмыслить то, что только что сказал Джек. Лео в парке покупал наркотики, в выходные после снежной бури. Она вернулась в гостиную, где все тихо и с озабоченными лицами сидели вокруг стола, похожего на фотографию из журнала. Наверное, его накрывал Уокер.
– Красивый стол, – сказала ему Стефани с дрожащей улыбкой. – Простите за это позорище. Обычно я успеваю добежать до туалета.
Она присела на край стула и расстегнула сумочку.
– Ты болеешь? – спросила Беа.
– Не совсем. – Стефани открыла пачку мятной жвачки без сахара. – С днем рождения, Мелоди.
– Ты знаешь, где Лео? – с надеждой спросила та.
– Не совсем, – повторила Стефани. – Это происшествие в углу объясняется тем, что я беременна. От Лео. Я не видела его две недели.
Она положила смятую пластиковую обертку от жвачки на стол и протянула всем пачку:
– Жвачки кто-нибудь хочет?
Дальше вечер покатился под откос. Мелоди поспешно увела дочерей, но прежде Стефани добилась от них точного – в лицах – рассказа о том, как они видели Лео в парке. Сложно было придумать, что еще он мог там делать, кроме как покупать наркотики, раз валялся на спине на севере города, где непонятно что забыл; там он обычно – вспомнила Стефани – встречался с каким-то Рико (Нико? Тико? неважно). В те первые выходные! Когда она залетела. В те выходные, когда она открыла ему дверь и попросила не употреблять наркотики.
Стефани так и сидела у покинутого стола рядом с Беа, которая налила им обеим шампанского.
– Нет, спасибо, – отказалась Стефани, показывая на свой живот.
– Что, правда? – спросила Беа. – Ребенок?
– Правда, – сказала Стефани, даже не пытаясь скрыть радость.
Из кухни слышался голос Уокера, громкий и разъяренный, что было ему совсем несвойственно:
– Если ты все это время был не с Лео – с кем ты был?
– Что там происходит? – спросила Стефани.
– Я не прислушивалась, – ответила Беа, – но, судя по звуку, хорошего мало. Джек врал, что видится с Лео, что-то такое. Джек приезжал в Бруклин?
Стефани вспомнила утро, когда осталась дома сделать тест на беременность, вспомнила, как стояла, совершенно ошарашенная, возле окна на втором этаже и как увидела на улице Джека. Она спряталась в ванной и не стала открывать дверь.
– Нет, – сказала она. – Я много лет Джека не видела.
Крик в кухне не стихал. Потом хлопнула дверь.
– Наверное, нам лучше уйти, – сказала Беа.
– Да.
Стефани завернула багет, который грызла все это время, в салфетку и положила в сумочку.
– Это для метро, – извиняющимся тоном объяснила она.
В тот вечер, много лет назад, когда Пилар прочла Стефани лекцию о стадиях горя и записала их на салфетке, Стефани осталась в баре после ухода Пилар, сидела и тосковала. Она нарисовала рядом со словом «принятие» печальную рожицу. Бармен, который все слышал, и не раз, стер рожицу и нарисовал на ее месте крошечную красную птичку с раскрытыми крыльями, летевшую над океаном в окружении лучей-черточек, как у сверкающих младенцев Кита Харинга[57].
Стефани долго носила салфетку в сумочке. Потом положила ее в ящик кухонного стола. Потом убрала в какую-то коробку, а потом заклеила коробку скотчем и подумала, что все в прошлом.
Стефани думала о птичке, когда вышла из метро и шла домой с ужина в честь дня рождения, оказавшегося черт-те чем. Годами, когда ее мучили мысли о Лео, она представляла себе салфетку и красную птичку, убранную в коробке глубоко в подвал. Теперь она брела по своей улице среди величественных домов и тепло озаренных окон и думала о салфетке и о том, что для нее всегда значил этот образ: Лео улетал от нее, прямиком в сторону океана, ничем не отягощенный и свободный. Она думала о том, как благодарна за свою жизнь, за дом – сейчас в нем было пустовато, но это ненадолго. Думала о маленькой комнатке, выходившей во двор, где устроит детскую, и о том, что, когда ребенок родится, настанет лето и сад будет в цвету. Надо будет посадить новое дерево вместо того, что рухнуло в бурю, чтобы ребенок мог смотреть в окно и видеть, как сменяются времена года. Снова подумала о салфетке и поняла, что все эти годы рассказывала себе неверную историю. Лео не был красной птичкой, это она ею была – с восторгом взлетала над церковными шпилями Бруклина, летела домой в ожидании, но не в тягости. Свободная. Ее мотивы наконец-то изменились.
Часть третья. В поисках Лео
Глава тридцать шестая
На этот раз не было ни чая, ни кофе, ни маленького песочного печенья, ни властной Франси (которая, услышав, что Лео исчез, вздохнула и сказала: «Ох, ему надоест скитаться, и он вернется. Он в душе лонгайлендец». Как будто речь шла об одном из ее бордер-колли). На этот раз были только трое Пламов и Джордж; он даже не присел, так ему не терпелось, чтобы встреча закончилась.
– Даже если бы я что-то знал, – повторял Джордж, поспешно добавляя: – А я не знаю. Ничего не знаю. Но даже если бы знал: Лео мой клиент, и я, скорее всего, не мог бы вам рассказать.
– Но ты не знаешь? – уточнила Мелоди, сама удивляясь, как ей удался тон, показавшийся безупречно едким и недоверчивым. Он был так безупречен, что она попробовала еще раз. – Ты не знаешь, – повторила она, на этот раз чересчур растягивая гласные.
И все-таки. Недурно.
– Не знаю. Клянусь, не знаю. Но, повторяю, Лео – мой клиент…
– Мы все понимаем обязательства юриста перед клиентом, Джордж, – сказал Джек. – Не надо повторять.
– Ну, тогда – со всем уважением – зачем вы пришли?
– Мы пришли, потому что о твоем кузене, нашем брате, строго говоря, ни слуху ни духу, – сказала Беа. – Он исчез, и это как минимум тревожно. Мы хотим выяснить, где он и все ли у него хорошо. А если ему нужна помощь?
Джордж отодвинул стул и сел.
– Слушайте, – сказал он, – я не думаю, что Лео нужна помощь.
– То есть ты знаешь, где он? – уточнил Джек.
– Не знаю. у меня есть подозрения. Я могу догадываться, учитывая то, что мне известно. Но я ничего точно не знаю.
– Тогда откуда ты знаешь, что ему не нужна помощь? – спросила Мелоди.
Джордж с усилием потер лицо ладонями, глубоко вдохнул, потом выдохнул.
– В свое время у Лео были деньги, о которых не знала Виктория. Счет на Больших Каймановых островах. Сразу скажу, я об этом знал не как адвокат. Он упомянул о счете много лет назад, когда только его открыл, и, в общем, я счел, что это неплохая мысль – с учетом того, как все пошло с Викторией, – придержать немного денег отдельно.
– И ты их скрыл во время развода? – спросил Джек.
– Я ничего не скрывал. Лео заполнил бланки по доходам, я спросил, все ли там честно, он сказал «да». Он не внес офшорный счет, а я не спрашивал.
– Сколько там денег? – ровным голосом спросил Джек.
– Не знаю, – сказал Джордж.
– Достаточно, чтобы все нам вернуть? – не успокаивался тот.
– В свое время, по-моему, было достаточно. Но сейчас? Кто знает. Это же Лео. Он мог все давно потратить.
– Или удвоить, – сказал Джек. – у него было достаточно денег, чтобы сбежать. Должна быть приличная сумма.
Джек раз за разом говорил себе, что у Лео где-то припрятаны деньги, но даже он был поражен.
– Я бы согласился с этой оценкой, – сказал Джордж. – Но могу только гадать, как и ты.
– Ты был прав, – кивнула Мелоди Джеку. – Ты все это время был прав.
– Какой бардак, – сказала Беа.
Пламы смотрели друг на друга в замешательстве, пытаясь осознать куда более значительное предательство, чем то, с которым имели дело всего несколько минут назад.
– Не понимаю, как это вышло, – сказала Мелоди.
– Это нетрудно, – ответил Джордж. – Кто угодно может открыть такой счет. Это совершенно законно…
– Я не про банки! – рявкнула Мелоди на Джорджа, и тот отшатнулся, словно она его ударила.
У Мелоди вытянулось лицо. Она заплакала. Беа налила всем воды. Несколько мучительных минут в комнате было слышно только, как Мелоди икала и сморкалась.
– Простите, – наконец сказала она. – Со мной все будет хорошо.
– Конечно, будет, – сказал Джордж, пытаясь ее утешить.
– То есть я разорюсь, и нам придется продать дом и сказать девочкам, что денег на колледж нет, и, по-моему, у нас генетическая связь с социопатом… – У нее снова полились слезы, и, когда она заговорила, голос ее звучал сдавленно. – Но со мной все будет хорошо.
– Если тебе от этого станет легче, – сказал Джек, – мы, скорее всего, лишимся летнего домика.
– Мне от этого не легче, – возразила Мелоди. – С чего мне должно стать от этого легче? Я ужасно за всех нас переживаю.
Джек пытался ее утешить. Он хотел, чтобы она собралась; он терпеть не мог, когда чувства выставляют напоказ.
– Это просто такое выражение, Мел. Я имел в виду, что понимаю, что ты чувствуешь. Правда.
– Боюсь, это моя вина, – сказала Беа.
Она рассказала им о своей рукописи, о том, что рассказ был основан на событиях в ночь аварии и что она дала его почитать Лео, потому что хотела его одобрения.
– Может быть, если бы я этого не сделала, если бы я его просто выбросила…
Джек ее перебил:
– Не надо. Никто тут не виноват. Просто Лео такой.
Чего он не сказал вслух, так это того, что знает, какой Лео, потому что сам был таким же. Он всегда видел в себе слишком много от Лео. Может быть, он был не так плох (Лео-лайт на веки вечные), но достаточно на него похож, чтобы понимать: будь у него где-то солидный банковский счет, имей он возможность сесть в самолет и исчезнуть, он бы тоже мог так поступить.