е начинает Анфиса и касается пальцами медного ключа, который отныне всегда будет висеть у неё на шее. – И как старшая я хочу, чтобы вы знали, что смерть Инессы не была случайностью или следствием болезни.
Эта неожиданная новость действует на нас с сёстрами как удар током. Да что такое Анфиса говорит?! Откуда ей это известно?!
– Такова участь нашей семьи – раз в десять лет лишаться одной из сестёр в старшем поколении. И когда придёт моя очередь, я хочу, чтобы вы были к этому готовы, потому что через десять лет после моей кончины смерть придёт уже за одной из вас.
Я чувствую, как от этих слов, звучащих как страшное предзнаменование, у меня на затылке шевелятся волосы.
– А… а меня это тоже касается? – робко спрашивает Дима, пока мы с сёстрами пытаемся переварить услышанное.
– Нет, сын. Ты не умрёшь…
– Я ничего не понимаю, – бормочет Лера, ёрзая на месте.
– Наш род, как и роды всех стражей Леса, восходит к далёкой древности, когда ещё был заключён нерушимый договор с Царём Леса, владыкой всех миров и измерений. Этот договор касается только женщин, и платить за него только женщинам. – Анфиса в очередной раз трогает ключ на шее. – В обмен на дары для всей нашей семьи, в обмен на силу царской крови и высочайшее покровительство… мы должны оберегать своё дерево от вредителей и раз в десятилетие прощаться с одной из сестёр. В каждом поколении в гнезде рождаются три женщины, и раз в десять лет Теневой вестник приходит в дом, чтобы принести весть о близящейся кончине одной из них…
– Теневой вестник! – восклицаю я, подскакивая на месте. – Тот гость без головы, который к нам приходил!..
– Да, Варя, – подтверждает мою догадку Анфиса, слегка кивая. – Это был он. Чёрный ворон, провозвестник близящегося несчастья… Посланник Царя Леса пришёл к Инессе, чтобы напомнить, что минуло десять лет.
– Но если ты знала, что это он, что Инесса скоро умрёт, то почему ничего не сказала нам и ей?! – выкрикиваю я, чувствуя, как досада захлёстывает меня с головой.
– Потому что это ничего бы не изменило! – по слогам чеканит Анфиса, но в глаза мне по-прежнему не смотрит. – Мы с Инессой и без того знали, что в ближайшее время кто-то из нас умрёт, а устраивать панику среди вас, детей, не хотели.
– Это нечестно! – поддерживает меня Оля, поднимаясь на ноги. – Мы уже не малые дети, чтобы скрывать от нас такие вещи! Ведь это и нас напрямую касается!
– Инесса не хотела омрачать ваше прекрасное детство. Она хотела как можно дольше хранить от вас тайны договора и даже кончину вашей матери предпочла объяснить болезнью – лишь бы вы спокойно жили в своём сказочном мире детства. Но я не так милосердна, как она. София умерла первой в нашем поколении, теперь пришла очередь Инессы, а следующей на поклон к Царю Леса отправлюсь я. И теперь, раз уж вы захотели, чтобы с вами обращались как со взрослыми, несите сами бремя этих знаний дальше.
– Значит, мама умерла потому, что пришла её очередь? – не веря этим жестоким словам, шепчу я.
– Получается, через двадцать лет кто-то из нас тоже умрёт? – дрожащим голоском спрашивает Лера, глотая слёзы, которые сами собой наворачиваются у неё на глаза.
– Да, – безжалостно отвечает Анфиса. – И ни вам, ни кому бы то ни было не изменить этот порядок вещей. Просто живите дальше, как жили до этого. Исполняйте свои обязанности по защите дерева и гнезда, оберегайте семью, как завещано нашими предками.
– Я не хочу, чтобы ещё кто-то умер! – рыдает Лера, и я торопливо притягиваю её к себе, хотя меня саму колотит крупная дрожь.
Час от часу не легче. С меня словно сняли розовые очки, через которые я смотрела на окружающий мир, и вместо них надели на лицо непроницаемую маску сварщика.
– Как вы обе могли скрывать всё это от нас?! – не может успокоиться Оля, гневно качая головой, отчего её длинная коса мечется по спине и плечам как живая змея. – Мы десять лет прожили, веря в ложь о смерти нашей матери от тяжёлой болезни! Мы ничего не слышали ни о Царе Леса, ни о договоре и плате за этот проклятый медный ключик! – Оля надвигается на Анфису как разрушительный ураган и обвиняюще тычет в её сторону указательным пальцем.
– А теперь мы ещё узнаём, что сами неминуемо умрём одна за другой! И ты говоришь, живите дальше, как жили до этого?!
Анфиса по-звериному скалится, но ничего не отвечает.
– Ни одна из нас не соглашалась на такую участь! – продолжает старшая сестра, пока я успокаиваю ревущую Леру. – Её определили без нашего желания, но платить за это почему-то должны именно мы!
– За неё платил весь род из поколения в поколение! Не вы одни здесь такие страдалицы! – ядовито бросает Анфиса, отступая на шаг назад.
В комнате под потолком начинает сгущаться густая чернильная темнота. Наши крики, горе, плач и ненависть рождают чёрный туман, который коптит стены и заполняет собой углы.
– Мы будем лишаться членов своей семьи каждые десять лет, существовать под тяжестью вечного бремени – и всё ради чего? Ради того, чтобы прогонять древоточцев?! Да пусть они сгрызут это дерево до самых корней, если хватит сил! Я не желаю платить годами своей жизни за то, чтобы другие люди могли спокойно спать в своих квартирах!
– Быть наделёнными дарами Царя Леса – великая честь! – брызгая слюной, кричит Анфиса. – В наших жилах течёт его кровь! И пока наш род не прервётся, мы будем служить ему верой и правдой! Потому что на наших плечах лежит ответственность за весь мир! И нести её только нам! Вы должны понимать это, раз уж считаете себя взрослыми!
– Я ненавижу вас за то, что скрывали это! – не сдерживаясь, отвечает ей Ольга, сжав кулаки. – Вы лишили нас того, на что мы имеем полное право – правды! А наши предки лишили нас выбора! И теперь получается, что мы с сёстрами не имеем ничего, кроме отмеренного нам кусочка жизни и кучи обязанностей, о которых не просили, да?! – Развернувшись, Оля стремительно выбегает из комнаты Анфисы и скрывается в нашей детской.
И я прекрасно понимаю её состояние, потому что и сама на взводе и тоже не могу поверить во всё происходящее. Прижимая к себе хныкающую Леру, я тоже быстро покидаю спальню тёти, даже не взглянув на Анфису. После всего услышанного не хочется ни говорить, ни спрашивать её ни о чём. Для этой недели потрясений достаточно.
Всё гнездо охвачено скорбью. Это скорбь по отношению не только к умершей, но и к живым, к тем, кто остался на этой земле и должен жить дальше, зная о неотвратимости собственной кончины.
Мы все целыми днями бродим по дому, совершенно разбитые и потерянные. Всё валится из рук, все домашние дела забыты, потому что в них больше нет смысла, и мы лишь бесцельно тянем время, сидя по разным углам квартиры.
Первые три дня домашний телефон разрывается от звонков. Все, кого не было на похоронах, выражают свои соболезнования, хотят морально поддержать, вспомнить что-то хорошее об Инессе. Сначала на все звонки отвечает Анфиса: она равнодушно угукает в ответ и после обязательного сухого «спасибо» опускает трубку. Но её хватает ненадолго. Уже на второй день она не подходит к телефону, попросту его игнорируя. Теперь выслушивать все сочувственные вздохи должна Ольга. Звонящих много, с утра и до самой ночи старшая сестра стоит в прихожей возле тумбочки с телефоном и, прикрыв глаза, слушает, какой замечательной была наша тётя. Будто мы и сами не знаем, будто мы уже успели забыть о ней и живём дальше как ни в чём не бывало.
Кажется, что без Инессы всё гнездо перевернулось вверх ногами, и теперь это место уже совсем не напоминает наш прежний дом. Анфиса ни с кем из нас не разговаривает и даже своего сына большую часть времени не хочет видеть. Через несколько дней она переезжает жить в комнату Инессы, за пару часов перенеся туда свою одежду, украшения и фарфоровые статуэтки. Свою же спальню она отдаёт в полное распоряжение Диме, который, впрочем, по привычке так и продолжает ютиться на своём угловом диване. Анфиса же переделывает всю спальню Инессы по своему вкусу: снимает со стены часть семейных портретов, сложив их неровной стопкой в углу, плотно зашторивает все окна и переставляет местами тумбочку и кресло, будто намеренно приводя комнату в беспорядок. Все горизонтальные поверхности вмиг оказываются заставлены безделушками, загромождены косметикой и бижутерией.
– Не смейте меня беспокоить, – напоследок приказывает нам с сёстрами Анфиса и, плотно захлопнув за собой дверь спальни, практически исчезает из нашей жизни.
Признаюсь честно, сперва я решила, что тётя собирается просто отдохнуть от нас пару часов, но она не выходит из своей комнаты ни через день, ни даже через неделю. На все наши оклики и вопросы она не отвечает, но мы слышим, как она ходит по спальне, переставляет вещи и время от времени ложится на скрипучую кровать. А ещё мы слышим, как по несколько раз в день она поворачивает в замке спальни медный ключ и исчезает из гнезда на долгие часы. Она не выходит ни к ужину, ни в туалет, ни даже повидаться со своим сыном, который совершенно неожиданно оказывается напрочь лишён прежней материнской ласки.
– Думаешь, она так справляется с горем? – в один из вечеров спрашиваю я Ольгу, как всегда уткнувшуюся в свой планшет и по самые уши завернувшуюся в одеяло.
Последнее время мы с сёстрами общаемся не так уж часто. Каждая из нас по-своему переживает смерть Инессы и пытается смириться со своей неприглядной судьбой. И порой мне кажется, что от этого нам всем только хуже. Но горечь утраты ещё слишком сильна, и никто из нас не знает до конца, как с ней бороться, как от неё избавиться и принять новую жизнь.
– Кто? – не понимает старшая сестра.
– Анфиса. Она теперь вообще не выходит. Ну да, Инесса была её родной сестрой, и, как бы они ни ругались, мне кажется, в глубине души они так или иначе любили друг друга.
– Веришь, мне всё равно, – бормочет Оля со своей кровати. – Я, наверное, даже рада, что эта старая крыса сидит безвылазно в своей норе. Никто не ворчит над ухом, не язвит и не даёт ненужных советов! Уж не знаю, скорбит она так или ей просто безразлично гнездо, но лучше бы она все свои оставшиеся десять лет провела в своей комнате. Я была бы только рада!