На полу комнаты недвижимо лежит Анфиса, повернув голову в мою сторону. Её большие глаза широко распахнуты и направлены прямо на меня, будто она знала, что я решусь заглянуть под дверь. Но тётя не моргает и не шевелится. Лишь из уголков её глаз, в которых застыли нечеловеческая тоска и отчаяние, текут редкие слезинки, прочерчивая по щекам влажные дорожки и капая на ковёр.
Что это с ней?! Может, ей плохо, и она тут молча умирает от какого-нибудь недуга, а мы с сёстрами и братом ничего не подозреваем?!
Грудь Анфисы слабо вздымается, руки безвольно вытянуты вдоль тела. И далеко не сразу я замечаю, что рядом с ней кто-то стоит. Я вижу мужскую пару обуви в полуметре от тёти, лишь когда белые кроссовки с чёрными полосками делают несколько едва слышных осторожных шагов, обходя Анфису по кругу.
Кто этот человек? Что он забыл в комнате тёти и почему она в таком печальном состоянии? Получается, он слышал всё, что я ей только что наговорила? Как же неловко вышло! Но кто же мог подумать, что Анфиса приводит к себе гостей… Интересно, кто это?.. Жалко, что я не могу рассмотреть в эту узкую щель ничего, кроме его кроссовок!
В этот момент Анфиса начинает шевелиться. Она медленно поднимается с пола, тяжело опираясь на руки. Незнакомец всё это время молча стоит рядом. Зато теперь я хотя бы уверена, что тётя здорова, раз она может двигаться самостоятельно. Но как только она поднимается на ноги, я слышу короткую фразу совершенно безэмоциональным голосом:
– Уходи, Варя. Не смей подслушивать под моей дверью.
Это так неожиданно, что я откатываюсь от двери и ещё полминуты лежу, вслушиваясь в сумасшедший стук сердца в груди.
Все последние недели Анфиса никому не отвечала, даже своему сыну. И прозвучавший сейчас голос, словно напрочь лишённый каких бы то ни было человеческих чувств, совсем не похож на её собственный. Что-то здесь явно не так. И даже убравшись подальше от комнаты Анфисы, я никак не могу перестать думать о чужаке, стоявшем возле тёти, когда она лежала на полу.
Вечером, как только вымотанная и уставшая Ольга возвращается домой, я без лишних слов хватаю её за руку и тяну на кухню, где за круглым столом нас уже давно дожидаются Лера и Дима. Плотно закрыв за собой дверь, я тихо пересказываю всё, что мне удалось увидеть и услышать в комнате Анфисы. Сёстры и брат слушают меня как никогда внимательно – с беспокойством, которое с сегодняшнего дня испытываю и я тоже.
– Почему она плакала? – едва я замолкаю, спрашивает Дима, нервно хрустя пальцами. – Ей что, больно? Я хочу, чтобы мама открыла комнату, и я мог её обнять… Я не хочу, чтобы она плакала там в одиночестве…
– Гораздо важнее узнать, кто этот человек, который был в её комнате, – сразу же цепко хватается за самую странную деталь Ольга. – И почему он оттуда не выходит? Почему не помогает ей? И почему мы никогда раньше не слышали его?
– А ещё она прогнала меня таким голосом, – напоминаю я, пальцем ковыряя скатерть, – будто говорила не она, а какая-то машина. Может, это и правда была не она? А этот мужчина подделал как-то её голос.
– Мне не по себе, – признаётся Лера, ёрзая на стуле. – Вдруг по ночам, когда мы все спим, этот чужак выходит из комнаты тёти и бродит по гнезду? А мы даже ни о чём не подозреваем.
Неуёмная фантазия младшей сестры заставляет вздрогнуть всех нас. Потому что никто, кроме Лерочки, даже не мог бы предположить подобное, но теперь уже у всех в голове засела эта пугающая мысль. Вдруг этот непонятный гость и правда живёт в нашем доме без нашего ведома?..
– Я, кстати, на днях видел кое-что странное, – шёпотом говорит Дима. – И почему-то совершенно забыл об этом случае, а вот сейчас вспомнил. Как раз после слов Леры.
– Что ты видел? – я чувствую, как холодок бежит по позвоночнику.
– Я был в ванной, – вспоминает брат, – и вдруг в зеркале заметил в коридоре чей-то силуэт. Я обернулся – думал, что это кто-то из вас стоит ждёт, пока я освобожу раковину, но там никого не оказалось. А когда я опять повернулся к зеркалу, в нём отразился какой-то парень, которого я никогда не видел. Он стоял совсем близко и пялился на меня. Я так испугался, что чуть в штаны не наделал!..
– Ужас какой! – Лера втягивает голову в плечи.
– А дальше что? – спрашиваю я.
– А дальше я моргнул, и он просто исчез. И я тогда решил, что это проделки кого-то из вредителей, поэтому не стал даже вам рассказывать. К тому же мне вдруг ни с того ни с сего стало так тоскливо на душе, что я просто стоял как дурак у зеркала ещё полчаса и думал о тётушке Инессе, о маме и о том, как раньше нам всем было хорошо…
– Ну ладно, Дима! – Оля взмахивает руками. – Хватит тоску нагонять! Всем нам нелегко, все переживают, все опечалены… Не ты один!
– Да я о том, что всё это как-то странно. Почему-то вдруг, совершенно неожиданно, нахлынули эти печальные мысли – хотя до этого я стоял и думал, какую новую игрушку скачать в телефон.
– Ты считаешь, этот странный парень, который тебе привиделся, как-то это наколдовал? – уточняю я у брата.
В ответ он быстро кивает.
– Вдруг это тот самый, из комнаты мамы, – говорит Дима. – И с ней он сделал то же самое – поэтому она и плакала.
– Всё это только ваши предположения, – осаживает нас Ольга. – Нужно либо идти и требовать от Анфисы ответа, либо ждать, пока этот чужак ещё раз сам выйдет из комнаты. Если он вообще был. Ведь тебе и правда мог привидеться этот человек, Дима. Либо же это был морок древоточца. Некоторые из них способны на такое.
– Но я уверен, что он был живой! – вскакивает с места брат.
– А я ни в чём не уверена! – строго отвечает ему Оля, тоже поднимаясь на ноги. – И в любом случае, я сначала попытаюсь добиться ответа от Анфисы! Раз она сегодня Варьке что-то сказала – может, теперь и с нами наконец соизволит заговорить.
Из кухни мы всей толпой идём к спальне Анфисы, и Оля стучит в дверь:
– Анфиса, мы хотим поговорить! Что это за чужак у тебя в комнате? Ответь нам!
Тётя молчит. Со стороны спальни не доносится ни звука, как и во все последние дни. Ольга ещё четверть часа расспрашивает, обвиняет, умоляет и требует объяснений, но так ничего и не добивается. Потом место у косяка занимаю я, после меня достучаться до Анфисы пробует Лера, и наконец очередь доходит до Димы. Он слёзно просит мать ответить ему и выйти из спальни хотя бы на кухню, но, как и все мы, отходит от двери ни с чем.
Обиженные и сломленные, мы вынуждены в который раз отступить, так ничего и не узнав.
Я начинаю внимательнее приглядываться ко всему происходящему в гнезде. Вынюхиваю затаившихся вредителей, слежу, как расползается по стенам плесень, ищу любые признаки присутствия в доме чужака. Даже ночью я стараюсь теперь засыпать позднее сестёр, чтобы через открытую дверь наблюдать за комнатой Анфисы, расположенной напротив нашей детской. Прикрывшись одеялом, я не смыкая глаз вглядываюсь в тёмный коридор, в старую замочную скважину, в узоры на деревянной двери. В щели под ней никогда не загорается свет, звуки доносятся очень редко, а ручка больше не поворачивается.
Но я всё равно слежу. Выжидаю, как терпеливый охотник.
И в конце концов удача улыбается мне.
В четверг Ольга уже в третий раз идёт на свою работу. Уходит без особенной радости, и я знаю, что вернётся она к ужину, совершенно измотанная и на гудящих ногах. Раздавать рекламу неблагодарное дело. Мало кто из прохожих её берёт – разве что из жалости к девушке с грустными глазами, которая её раздаёт. Оля всё ещё надеется, что деньги, которые ей обещали заплатить на днях, позволят внести в наш скудный рацион из гречки с сахаром и гречки с солью хоть какое-то разнообразие. К тому же скоро должны прийти счета за квартиру, на оплату которых средств у нас совершенно точно нет.
Дима же собирается к обеду уйти к отцу до самого вечера и даже обещает попросить у него в этот раз немного денег или еды.
– Я расскажу ему, что Анфиса сама не своя, – хмуро обещает мне брат за завтраком, состоящим лишь из пустого чая. – Может, он приедет и поговорит с ней…
– Даже не трать время, – отвечаю я. – Дядя Миша с Анфисой давно не общается, считает её ведьмой… Может, тебе он что-нибудь и даст, но сюда даже не сунется и постоянно содержать нас тоже не будет.
– А я всё равно попытаюсь! – твёрдо говорит Дима. – А если он ничего мне не даст, то я сам заберу еду у него с кухни! Я знаю, где у него лежат макароны и консервы!
– Ты что?! – не на шутку пугаюсь я, впиваясь взглядом в круглое лицо брата. – Воровать нельзя! Нельзя без спросу ни у кого ничего забирать!
– Он мой отец, а значит, эта еда принадлежит и мне тоже. А я хочу поделиться ею с вами, с сёстрами.
– Даже не думай, – строго заявляю я. – Нельзя опускаться так низко, чтобы что-то красть у своего родственника. Даже если мы будем голодать – так низко падать нельзя!
Дима выходит из-за стола недовольный. Я, конечно, знаю, что вряд ли он ко мне прислушается. Для него высшим авторитетом всегда была только мать, и сейчас, когда она перестала участвовать в его жизни, брат в растерянности – кого же можно признать достойным его доверия. Вряд ли это окажемся мы с Ольгой, но попытка не пытка.
Чтобы хоть чем-нибудь себя занять, я начинаю прибираться в прихожей, подметаю пол, протираю напольное зеркало и пытаюсь дотянуться до чучела желны, чтобы смахнуть с него пыль. Птица – хранительница дома смотрит на меня своими чёрными стекляшками глаз и будто вопрошает: «Что будет с этим гнездом дальше?» Мне тоже очень хочется знать ответ на этот вопрос, вот только спросить не у кого – никто не ответит.
Перетряхивая старые пальто, висящие на вешалке в углу, я вынимаю мусор из их карманов и готовлю верхнюю одежду к уборке в кладовку. Здесь много вещей Инессы, и каждая её шаль или платок нагоняют на меня тоску, но я пытаюсь отвлечься, не думать о том, что теперь вся её одежда останется навечно пылиться в чулане.
В кармане одного из пальто пальцы нащупывают целлофановую обёртку. Я достаю маленькую зелёную конфетку – леденец с яблочным вкусом. На глаза сами собой наворачиваются слёзы: Инесса всегда носила эти конфетки в разных карманах, чтобы при случае порадовать угощением Лерочку, любительницу сладкого. И этот леденец, возможно, последний из них.