Раньше Анфиса никогда не утруждала себя готовкой. Обычно мы все стараемся переложить эту обязанность на Ольгу, и раньше кроме неё только Инесса могла иногда порадовать нас лёгким завтраком или полдником. Видеть же возле плиты Анфису сейчас кажется мне таким же нереальным, как застать её за уборкой. Но, к счастью, мой острый глаз подмечает и битком набитый мусорный пакет, и полную раковину грязной посуды, и хлебные крошки на полу вперемешку с пылью. Как же хорошо, что хотя бы что-то по-прежнему неизменно!
– А! Наконец-то вы встали! – звонко отвечает Анфиса, не отрываясь от намазывания маслом тостов. – Ну и горазды же вы с сёстрами спать!
Я ужом проскальзываю к белой громаде холодильника. Внутри впервые за последние недели он оказывается заполнен, отчего мой желудок, уже не выдерживающий даже одного вида гречки, предвкушающе урчит. На одну частично свободную полку я заталкиваю свою подушку и с крайне довольным видом захлопываю дверцу. Никогда ещё избавление от вредителя не было так прекрасно в своей мстительности.
– Я же не думала, что вы в самом деле будете валяться в кроватях почти до одиннадцати часов! Хотела дать вам немного отдохнуть, а вы как сурки какие-то… Я уже успела и в банк сходить, и на рынок, и даже завтрак приготовить!
Тётя, крайне гордая собой, поворачивается ко мне с целым блюдом тостов и ставит его на стол. Я вижу, как из-под воротника её платья выглядывает медный ключ.
– Варька! Ты почему ещё в ночнушке?! Быстро переодеваться – и за стол. И сестёр давай вытаскивай из кровати. А то дай им волю – они до вечера под одеялом будут нежиться!..
Подгоняемая полотенцем, я пулей вылетаю из кухни. А через четверть часа мы все, уже умывшиеся и бодрые, занимаем свои места за столом, с наслаждением вгрызаясь в хрустящий хлеб и пачкая пальцы вареньем. После нашей жёсткой диеты даже такое простое блюдо кажется божественным и невероятно вкусным.
Анфиса деловито разливает по чашкам чай, и я замечаю, что там, где всегда сидит Дима, она тоже поставила тарелку с фруктами и положила столовые приборы. Но брат так за завтраком и не появился и, похоже, даже не выходил из своей комнаты.
– Я хочу, чтобы вы как следует поели, потому что сегодня у нас много работы, – между делом говорит тётя.
– Мы будем выводить оставшихся вредителей? – догадывается Лера, облизывая пальцы.
– Да. Гнездо нужно очистить, иначе жить здесь станет совсем невозможно. Поделим комнаты на всех и постараемся до вечера управиться. Вам всё ясно?
– Да куда уж яснее!
Позавтракав и вымыв посуду, мы принимаемся за дело. Мне достаются прихожая, ванная комната и чулан. Работы непочатый край, особенно в кладовке, где все полки до потолка забиты мелкими вещами, которые постоянно становятся предметами интереса для древоточцев.
Но изводить вредителей кажется таким приятным и лёгким делом, что я даже получаю от этого удовольствие. Судя по вони, Ольга, которой доверили кухню, вновь пробует на новых древоточцах альтернативные методы борьбы. Дым от травяных веников, которые она втайне от всех обожает составлять, то и дело залетает в прихожую, и я быстро закрываюсь в кладовке, чтобы не вдыхать эту вонь.
На разбор чулана уходит почти полдня. На меня постоянно что-то падает, вырывается из рук, цепляется за волосы или шипит, прячась при этом в тени. Старые ботинки то и дело обматывают мои лодыжки своими шнурками, пыльная искусственная ёлка под самым потолком в какой-то момент сбрасывает на меня целый пакет с ёлочными игрушками, из-за чего я оказываюсь в куче осколков, а толстые альбомы с детскими фотографиями всё время хлопают своими страницами, пытаясь привлечь моё внимание, хотя я прекрасно знаю, что смотреть в них себе дороже, потому что заморочат на раз-два. Целый спектр незабываемых ощущений.
После обеда мне приходит помочь Лера, которая давно разобралась с нашей детской и даже перестелила постельное бельё. Но как только в её ладонь впиваются плоскогубцы, самостоятельно выбравшиеся из чемоданчика с инструментами, её желание помогать тут же улетучивается, и младшая сестра исчезает из поля зрения, предпочитая заняться своими любимыми фенечками.
Только к началу вечера, когда рядом со мной стоит уже битком набитый мусорный пакет с осколками, безвозвратно испорченными вредителями вещами и всяким ненужным хламом, который я попутно выкинула, я наконец вытираю пот со лба и покидаю нашу тесную кладовку. Учитывая количество зеркал, разбитых за время этой уборки, долгие годы несчастий нам обеспечены, хоть я и надеюсь, что мы уже достаточно настрадались за последние месяцы и в этот раз провидение нас помилует. В доме стоит духота, хотя все окна распахнуты. Ольга уже начинает готовить ужин, мелко шинкуя лук и напевая себе под нос какую-то иностранную песенку. Возле неё крутится Лера, пытаясь убедить сестру начать трапезу с конфет.
Оттащив мусорный пакет к выходу из квартиры и вымыв руки, я заглядываю в спальню Анфисы. Тётя заканчивает развешивать по стенам старые фотографии нашей семьи, которые она сняла сразу же после похорон Инессы. В комнате стало намного просторнее и светлее: все фарфоровые коллекционные статуэтки заняли свободные места на полках книжных шкафов, исчезнув с тумбочки, комод и подоконник, на выброс отправился старый полинявший плед, Анфиса даже сложила по отдельным коробкам почти все вещи и одежду Инессы, убрав их под кровать. Пыль, конечно, по-прежнему на своих местах, но всё равно в спальне стало чище.
А вот дверь в комнату Димы всё ещё закрыта. Я осторожно подхожу к ней и прикладываю ухо. Практически сразу же до меня доносится басовитый и требовательный голос Аха, который, судя по всему, сидит прямо у выхода и своим грозным мяуканьем надеется обратить внимание на незавидную участь голодного узника. А ведь он там голодает совсем не один.
Забрав с кухни вазочку с любимым печеньем Димы, пакет молока и стакан, я тихонько приоткрываю дверь в его комнату. К счастью, она не заперта. Мимо белоснежной молнией сразу же проскальзывает Ах, устремляясь в сторону кухни, где Лера и Ольга встречают его с распростёртыми объятьями и с миской куриных хрящей.
Закрыв за собой дверь, я делаю пару шагов и оглядываюсь. Дима закрыл все окна, задёрнул шторы и, завернувшись в одеяло на своём угловом диване, молча лежит лицом к стене. Он даже не поворачивается ко мне, когда я вхожу.
– Дима, ты, наверное, голодный. Я тебе принесла перекусить. – Я присаживаюсь на край дивана и ставлю молоко с печеньем на журнальный столик. На мои слова не следует никакой реакции, и тогда я легко похлопываю ладонью по одеялу:
– Брат, тебе нужно что-нибудь поесть.
Дима недовольно начинает возиться и поворачивается Из-под одеяла недобро блестят его глаза:
– Не называй меня так. Я вам никакой не брат.
Вот оно, значит, как. Всё ещё обижен и зол.
– Это неправда. Ты всегда был и останешься нашим братом. Ты и сам это знаешь, – говорю я, открывая пакет и наливая молоко в стакан. – Мы почти с самых пелёнок живём вместе, вместе играем, учимся и проводим время. Или для тебя всё это уже ничего не значит?
– Я всё равно здесь чужой. Это не мой дом, вы мне не сёстры, а Анфиса мне не мать. Какая разница, сколько и с кем я провёл времени, если всё это оказалось ложью, а?
– Ты правда думаешь, что теперь что-то изменится в худшую сторону? Думаешь, Анфиса будет тебя меньше любить или мы перестанем с тобой общаться? Правда о твоём происхождении наше отношение к тебе никак не изменит. Я хочу, чтобы ты это понял.
Я протягиваю ему стакан с холодным молоком. Дима несколько долгих секунд настороженно на него смотрит, будто раздумывая, не отрава ли это, но потом всё-таки выпутывается из одеяла и берёт молоко.
– Но она же врала мне всё это время… – тихо произносит он, делая маленький глоток. – Я любил её, я верил каждому её слову, считал себя членом семьи, одним из стражей… Думал, что и во мне течёт эта особенная кровь, которая даёт право бороться со всякой нечистью и путешествовать по измерениям. Но теперь выходит, я не должен всего этого знать, не должен быть с вами и вникать в тайны семьи. Потому что вы не моя семья.
– Иногда родство душ в семье гораздо важнее родства крови. Мы все здесь как единый сплочённый организм, и без тебя мы уже не будем такой же семьёй, как были раньше… Пусть в тебе нет ни капли крови Царя, ни одного из его даров – но разве хоть раз тебе это мешало? Ты наравне с нами прыгал по другим мирам, выискивал и прогонял древоточцев, гнался за И-Скан-Дэром, этим злостным ворюгой… Даже без чутья и зова ты находил выходы из непростых ситуаций и никогда не отчаивался. Скажешь, я не права? – И я протягиваю Диме вазочку с печеньем. С задумчивым видом он берёт одну печеньку и целиком засовывает её в рот. Пока он жуёт, я продолжаю: – Анфиса ни разу не дала тебе повод усомниться в своей любви. Ты был дорог ей всегда, дорог и сейчас. Она очень переживает, что ты так замкнулся и не выходишь из комнаты.
– Она расстроена?.. – по-детски широко распахнув глаза, спрашивает брат.
– Очень. Пойми, ты член нашей семьи, и семья никогда не откажется от тебя. Но Анфиса боится, что ты отвернёшься от нас.
– Я вовсе не хочу этого…
– Тогда не замыкайся в себе. Будь с нами и дальше, будь нашим братом, как прежде. Потому мы все тебя очень любим, глупенький.
Я раскидываю руки, и Дима, у которого уже увлажнились глаза и подрагивают губы, несмело тянется ко мне и крепко обнимает. Я чувствую, что сейчас ему как никогда нужно наше тепло, хотя я и сама готова разреветься, но проявляю небывалую стойкость – как старшая сестра, его поддержка и опора.
– Я правда не лишний в этом доме?.. – спрашивает он, слегка отстраняясь.
– Не лишний. И никогда им не был. Ты такой же, как и все мы. Страж Леса, птенец желны.
Дима уже готов разреветься, и на его щеках вспыхивают пятна нервного румянца.
– Ну хватит сопли на кулак наматывать. Иди лучше извинись перед мамой за то, что накричал на неё вчера. Она очень хочет тебя увидеть и обнять, мой дорогой братец.