Выбросив почерневшую свечу и вооружившись веником и сырой тряпкой, я, понурившись, иду в комнату тёти. Пыли кругом и правда лежит такой слой, что кажется, из неё можно соткать целое одеяло. Но в одном тётушка Инесса права – Анфиса ох как не любит, когда кто-то трогает её вещи, а посмотреть в её шкафах и комодах как раз всегда есть на что.
Она давно славится собирательством всякой ненужной мелочи вроде нелепых разукрашенных фарфоровых статуэток, которые занимают все пять боковых полок её шифоньера. Комод завален старой косметикой, нечищеными потемневшими колечками и серьгами, брошками и браслетами, а под золочёной рамой овального зеркала висят старые выцветшие открытки, письма, чьи-то фотографии и записки. Копаться здесь можно бесконечно долго и всё равно каждый раз находить что-то новое, что-то неизведанное и интересное.
Я долго ползаю под кроватью, собирая клочья пыли и сдвигая старые коробки из-под обуви и связанные кипы книг, которые так никто и не распаковал после переезда, когда со стороны прикроватной тумбочки неожиданно раздаётся слабый гул.
Да, этот неприятный звук, к сожалению, мне хорошо знаком. Сначала он начинается как едва различимый шум, а потом, если к нему долго прислушиваться, перерастает в настоящий стон, полный мольбы. Но делать этого точно не следует, как и вестись на этот зов.
Когда я была совсем маленькой и ещё училась в первом классе, то однажды мне не повезло из любопытства забраться за тумбочку тёти Анфисы. Я играла в одиночестве в её комнате, потому что только здесь лежал достаточно толстый махровый ковёр, на котором было тепло сидеть. Стояла такая лютая зима, что я, как сейчас помню, дальше этого ковра вообще никуда не уходила. Там у меня были разбросаны куклы, обрывки ткани для их новых нарядов и старые растянутые резинки для волос, с помощью которых куклы обретали свои кривые косички.
И когда слева от меня вдруг раздался этот протяжный и лёгкий гул, я совсем не ожидала ничего подобного. Куклы выпали из рук, сердечко заколотилось в груди. А дома из взрослых была только Ольга, которую тогда даже взрослой толком назвать нельзя было – на год и девять месяцев меня старше, а мозгов едва ли больше. Она сама сидела в нашей детской и, слюнявя палец, листала книжки с картинками.
Позвать её у меня почему-то даже язык не повернулся. Но неожиданно захотелось посмотреть, что же там так страшно и в то же время завлекательно гудит за тумбочкой.
С трудом отодвинув рассохшийся предмет мебели, я во все глаза уставилась на чёрный лаз, который уводил куда-то в неизвестность. В нём гудел тёплый ветер: именно этот звук и доносился из-за тумбочки в минуты тишины в комнате.
Всё это было очень странно, ведь стена между спальней тёти Анфисы и кухней была не такой уж толстой, чтобы там хватило места для полноценного тоннеля, но тем не менее он там был.
Интересно, куда же он ведёт? Тогда я задумалась об этом совершенно серьёзно. И больше остального меня возмущало то, что никто в гнезде мне раньше о тайном лазе не рассказывал. Это было возмутительно! И, подбадривая себя подобными мыслями, я смело поползла на четвереньках в темноту прохода. Очень скоро слой бетона сменился холодными стальными стенками.
К моему удивлению, тоннель не только не заканчивался, но и начал по-змеиному извиваться, постоянно куда-то сворачивая и то сужаясь, то расширяясь. В конце концов, когда я уже содрала себе все ладони о шершавый металл, впереди появилась решётка. Судя по всему, это была вентиляция, и я без каких-либо проблем толкнула дверцу и выпала наружу.
Повезло, что пол оказался рядом и был устлан чем-то мягким. Приглядевшись, я поняла, что лежу в горе игрушек всех цветов и размеров, сваленных вдоль стен большой темноватой гостиной, посередине которой сама собой покачивалась колыбелька с оглушительно кричащим младенцем.
Ничего себе! Поднявшись на ноги, я оглядела комнату. Никак не ожидала, что тётя Анфиса любит забираться в чужие квартиры! Да ещё и таким непростым путём…
Гостиная утопала в игрушках, окон нигде не было видно, а из коридора тянуло тёплым воздухом, пропитанным совершенно отчётливым запахом кипятящихся пелёнок.
Кроме криков ребёнка, ничего не было слышно, но подходить и успокаивать его мне вовсе не хотелось. Не хватало только возиться с чужим младенцем! Да ещё так противно вопящим.
Осторожно ступая по игрушкам, я выглянула в коридор. Эта квартира была большой, мрачной и насквозь провонявшей каким-то резким запахом, который шёл буквально от всего – от игрушек, от мебели и, кажется, уже и от моей одежды тоже. На кухне явно кто-то суетился, стуча деревянными щипчиками по кастрюле с кипятящимися пелёнками и меня, к счастью, не слыша.
Почему-то я чувствовала, что встречаться с хозяином или хозяйкой квартиры не стоит. Кто вообще обрадуется, что в его жилище посреди дня забрался чужой ребёнок?!
Потому я собиралась лишь немного походить здесь и быстро убраться обратно, пока меня не заметили.
И всё-таки для чего тёте Анфисе нужен ход в эту квартиру?
Осторожно выскользнув в коридор, я прокралась в соседнюю комнату, которая оказалась спальней. Монструозного вида деревянная кровать занимала практически всё пространство, а остальная его часть была заставлена куклами одного со мной роста.
Было в них что-то жутковатое. То ли глаза казались слишком живыми, то ли головы и правда поворачивались вслед за мной. Я бродила между куклами, удивляясь реалистичным чертам лица, подмечая даже родинки и аккуратные реснички, которые заботливый мастер сделал своим игрушкам. Все они напоминали юных девочек и мальчиков, в пышных платьях и в костюмах, с перевязанными лентами волосами и с корзинками или муляжами фруктов в руках. Подойдя вплотную к одной из кукол, я стала рассматривать её глаза, пытаясь понять: слёзы тоже нарисованы или из игрушки действительно сочится влага.
И в этот момент плачущая кукла медленно моргнула.
От неожиданности я вскрикнула и отпрыгнула в сторону.
Куклы были живыми!
Эхо предательски разнесло мой крик по всему коридору, и тотчас на кухне стукнули брошенные на столешницу щипцы.
Меня услышали!
Едва успев подхватить свои тапки, я бросилась к кровати, надеясь спрятаться под ней. Грязи и пыли там, конечно, было целое море, но я, зажав нос, всё равно упрямо пробиралась дальше, пока не упёрлась головой в не видную в темноте преграду.
Когда на пороге комнаты показалась хозяйка, я уже забралась так далеко, что едва могла дышать и что-то видеть. Разместившись в итоге где-то между свёрнутым в рулон ковром и пустыми коробками, от которых шёл чудовищно ядовитый запах химии, я могла видеть лишь узкую полосу света над полом.
Наверное, это было к лучшему, ведь женщина, которая вошла в комнату и остановилась возле кровати, напугала меня до мурашек одними своими босыми ступнями, покрытыми какими-то отвратительного вида струпьями и болячками. Её жёлтые потрескавшиеся ногти выдавались вперёд, а толстые икры были испещрены вздувшимися венами и варикозными звёздочками. Ни у кого никогда я не видела таких ног, и отчего-то мне подумалось, что её лицо должно быть ненамного приятнее.
Закрыв рот и нос ладонью, чтобы случайно не наглотаться пыли и не чихнуть, я не шевелилась, слившись с темнотой. Судя по скрипящим половицам, хозяйка была крупного телосложения. Она медленно обошла всю комнату, и её тяжёлое грудное дыхание было хорошо слышно даже под кроватью. Будто хищник вынюхивал добычу с клокочущим в глотке хриплым рыком.
Только бы не вздумала наклониться! Только бы ушла как можно скорее!
В гостиной на одной ноте плакал ребёнок, но хозяйка будто его не слышала: судя по шелесту одежды, она перекладывала своих кукол.
Неужели ищет меня? Думает, я укрылась среди её жутких игрушек? А когда закончит их осматривать, то и под кровать заглянет? А что, если и правда?!
На кухне громко зашипела вылившаяся прямо на плиту вода. Встрепенувшись, женщина тотчас бросилась к забытой на огне кастрюле с пелёнками.
Это мой шанс! Нужно убираться отсюда, пока действительно не поймали!
Стараясь не шуметь, я выбралась из-под кровати и выскользнула в коридор, всё время поглядывая на распахнутую дверь кухни в самом конце квартиры.
Обстановка здесь, конечно, была странная. На всех стенах в коридоре висели старые чёрно-белые фотографии, где все эти куклы были посажены на лавки, диваны или в кресла как живые люди и смотрели прямо в объектив.
Я передёрнулась от пробежавших по лопаткам мурашек. Прокравшись в гостиную, я уже собралась выдохнуть, но не тут-то было. Младенец в колыбели внезапно закричал таким дурным голосом, словно его ошпарили кипятком. Он выводил рулады, переходившие в истерику, и почти сразу же с кухни вновь послышались торопливые шаги.
Да что же это такое! Нырнув как в бездонный омут в кипу игрушек, сваленных у ближайшей ко мне стены, я замерла. И в тот же миг на пороге возникла хозяйка. Она шагнула к люльке и стала молча укачивать малыша, но тот всё никак не желал замолкать.
В щёлку между игрушками я оглядела комнату, бросив тоскливый взгляд на противоположную стену, где меня дожидалась приоткрытая решётка вентиляции. Теперь до неё точно не добраться. Пока хозяйка здесь, я вряд ли сумею прокрасться мимо неё незамеченной.
Что же делать? Закусив губу, я стала ждать. Не может же этот ребёнок кричать без остановки целый день, в самом деле! Но через десять томительных минут выяснилось: может. Потому что время шло, а младенец не успокаивался. И моя надежда тихо выбраться из этой ужасной квартиры таяла на глазах.
Вечно сидеть на месте тоже было нельзя, и я, осторожно раздвигая игрушки, стала по стеночке на четвереньках ползти по периметру комнаты, прикрываясь плюшевыми слонами, медведями и зайчиками. Когда до решётки оставалась всего пара метров, хозяйка вдруг с хрипом вскинула голову, шумно втянула носом воздух и обернулась. Я замерла, как мышь под веником, забыв даже, как правильно дышать. Закрывающая меня от женщины куча игрушек мешала обзору, но одно я разглядела точно. У обернувшейся в мою сторону хозяйки квартиры не было лица – только огромная пасть, из которой высунулся длинный синеватый язык и где поблёскивали ряды острых чёрных зубов, тянувшихся до самой глотки.