— Как будто кто-то выключает их, — подсказал Маан, — Нет, я не знал, что все произойдет так. Но ничуть не удивлен. Гниль — аккуратный исследователь, и еще она чистюля. Она умеет прибирать за собой остатки своих опытов. Не думаю, что умрут все. Только те, разум которых уже поврежден. Остальные, скорее всего, вернутся к нормальному существованию. Как я.
— Невозможно. Это ошибка.
— У Гнили нет ошибок. Ваши лабораторные препараты пропали, Мунн. Впрочем, не переживайте так. В конце концов это ведь не самое страшное.
— Не самое… — голос Мунна треснул, — Это плоды многолетних экспериментов! Это наша биологическая база! Это…
— Подумайте о другом, — вкрадчиво сказал Маан, вертя между пальцев ставшую теплой капсулу, — Закончилась не только Гниль. Закончились вы, господин Мунн. Кто вы теперь, вы и ваш Контроль, самая могущественная частная армия на планете, свора натасканных псов?.. Вы — тлен. Вы — лабораторное оборудование, в котором больше нет нужды. Вы были лишь реакцией на Гниль, но теперь ее нет. Да, Мунн, Гниль больше не вернется. Конечно, у меня не было возможности понять ее замыслы — они слишком необъятны для такой блохи, как я, но это я почувствовал точно — на Луне ей больше делать нечего. Кем останетесь вы? Охотником в пустыне? Вы столько лет строили Контроль, свою маленькую крепость, ставшую частью самой Луны, но в один момент она стала лишней, бесполезной. Гниль была источником вашего могущества, она питала вас и ваши силы, давала цель и смысл существованию. Теперь ее нет, и вы с вашим Санитарным Контролем остались одним огромным и бесполезным механизмом, который обречен медленно ржаветь и разваливаться. Вы думали, у вас есть власть? У вас ее станет, и даже быстрее, чем вы думаете.
Лицо Мунна побагровело, как от удушья, ноздри раздулись, на скулах выступили желваки, желтоватые и твердые, как камни. Мунн тяжело дышал, уставившись на него, но Маан уже не мог остановиться.
— Люди очень быстро поймут, что Контроль бесполезен и беспомощен. И он исчезнет, так быстро, что через год уже никто не сможет вспомнить, был ли он. Его просто поглотят. Луна не терпит дармоедов и расточительства, вы же знаете это? И если вы думаете, что сможете уберечь хоть каплю своего могущества, то вы ошибаетесь. У вас нет союзников, Мунн, люди, которые преданно служили вам, делали это из страха. Не перед вами — перед Гнилью. Она была сердцем вашей империи и ее вечным двигателем. Без нее все остальное рассыплется. Люди, которых вы недавно считали своими должниками и вассалами, уже через несколько дней, как только информация о том, что случаи Синдрома Лунарэ таинственным образом прекратились, подтвердится, ударят вам же в спину. Вы знаете, что такое власть, Мунн, и хорошо знаете. Слабого съедают первым. И вас съедят. Без вашего козыря, «купированной нулевой», без этой индульгенции вы бессильны.
— Ты… ошибаешься, Маан, — процедил Мунн сквозь плотно сжатые зубы. Пистолет в его руке ходил ходуном, на лбу выступили росинки пота, — Я… сорок лет… Они никогда… Сам господин президент… Ложь, это все ложь, я не знаю, как ты…
Он больше не был всесильным Мунном, сжимающим в могущественных острых пальцах всю Луну. Это был напуганный, трясущийся от страха и предчувствия старик, жалкий, осунувшийся, дрожащий.
— Вы сделали меня объектом эксперимента, а погубили сами себя. Не правда ли, в этом есть определенная ирония? Впрочем, вы, кажется, сейчас не в том состоянии чтобы оценить всю ее прелесть. Можете подумать о другом, — Маан приблизился к нему на шаг и старик отскочил в сторону, точно к нему приблизился призрак, — Вы проиграли. Вы считали себя противником Гнили и бились с нею, сделав эту битву частью своей жизни. Стержнем, основной. Черт возьми, вся ваша жизнь представляла из собой войну. Вы верили в то, что одолеете ее, и это тщеславие постоянно двигало вас вперед, разве не так? Ради тени этой победы вы готовы были бросить на алтарь многие жизни, включая тех, кто был вам предан. Вы знали, что ваше могущество держится на Гнили, но вы ненавидели ее так сильно, как вообще может ненавидеть человек. Она была вашим личным врагом. О да, вы фанатик почище Геалаха. Вы надеялись дожить до того момента, когда сможете повергнуть ее в последней битве. Как древний рыцарь, отчаянно преследующий парящего где-то под облаками дракона, ищущий схватки и лишившийся разума в ожидании ее. А сегодня вы проиграли, Мунн. И, что самое обидное, противник не поверг вас. Это было бы слишком просто. Он оказался настолько сильнее и могущественнее вас, что попросту не обратил на вас внимания и ушел. Вы микроб для него, Мунн. Вас даже не заметили, вас и ваше воинство. Дракон улетел, не удостоив вас даже взглядом. И теперь ваши доспехи рассыпаются, охваченные ржавчиной, а под ними — не рыцарь, а беспомощный слабый старик. Мне даже жаль вас, несмотря на то, что вы причинили лично мне и моей семье. Вы не хотели никому зла — в вашем представлении. Вы делали единственно то, на что были способны. Шли к цели. И не ваша вина в том, что этой цели больше нет, а вы оказались куском бесполезного хлама, выброшенного на обочину. Зато я достался вам, Мунн, я целиком и полностью ваш. Собственность Контроля. Ваш главный приз. Можете разрезать меня заживо на тысячу кусков — от этого уже не будет никакого толку. Ну так берите меня, вот я. Охота закончена. Чувствуете победу?..
Мунн рухнул в кресло. Его лицо пошло пятнами и исказилось в какой-то жуткой судорожной гримасе — как будто мимические мышцы, утратив контроль со стороны мозга, начали хаотично сокращаться, образовав какое-то подобие звериного оскала. Взгляд Мунна был страшен — горящий ледяным белым огнем, недвижимый, мертвый, он бесцельно блуждал, проходя сквозь Маана.
— Бесс! — Маан повернулся к дочери, — Эй, малыш. Послушай.
Наверно, она ничего не слышала из того, что было сказано. Страх парализовал ее, лишив сил. Маан заглянул в ее лицо и увидел лишь мертвенную снежную равнину с двумя бездонными провалами. Совершенно не детское лицо. Это выглядело жутко, но Маан чувствовал, что Бесс ощущает его присутствие.
— Слушай, у нас есть минутка… Я просто хотел сказать… Знаешь, у нас с тобой всегда было как-то сложно. Я всегда был дураком. И закончилось глупо. Я хотел сказать, что мне жаль маму. Я не хотел этого. Так получилось. Я… всего лишь человек. Глупый, слабый, бесконечно самоуверенный. Не вспоминай меня. Я знаю, что тебе будет это неприятно. Пусть так и будет. Это ничего, это… Хватит с меня. Скорее всего, мы больше не увидимся. Сейчас я просто усну и дядя Мунн заберет меня к себе. И я буду слишком занят чтобы приходить к тебе. Да ты, думаю, и не захочешь этого. Ерунда все это, пустое, глупости…
Он бормотал что-то бессвязное, сам не понимая смысла. Он знал, что времени осталось совсем немного, и он должен успеть сказать что-то очень важное, то, что всегда хотел сказать, но не мог найти нужных слов. Слова вились вокруг как вихрь потревоженных, поднятых порывом ветра снежинок. Под куполом не бывает снега, здесь нет неба и никогда не бывает зимы. Снег идет на Земле. Маан не знал, где именно и когда. Но наверняка снег идет на Юконе. Старый Бент Менесс перед смертью говорил ему о Юконе. Это где-то на Земле. Маан никогда не был там, но почему-то был уверен, что там очень тихо и спокойно. Ему нужно тихое и спокойное место чтобы наконец отдохнуть. Ему нужна целая вечность тишины и спокойствия.
Выстрел грохнул так неожиданно, что показался Маану взрывом — небольшим, но оглушительным взрывом, сотрясшим гостиную. Остро потянуло сгоревшим порохом, даже в горле запершило от знакомого запаха. Привычный аромат. Сгоревший порох, тлеющая ткань и что-то еще, сладковатое до приторности, едкое, и тоже очень знакомое. Поворачиваясь, Маан уже знал, что увидит.
Мунн лежал, откинувшись на спинку кресла, и выглядел стариком, которого внезапно разморил сон. Сейчас он отчего-то казался меньше, чем прежде, точно его тело в своем строгом костюме съежилось, усохло. Глаза его потухали — они смотрели не столько на Маана, сколько сквозь него. В его груди дымилась маленькая рваная дыра, не больше монеты.
— Мунн! — Маан схватил его за костлявую тонкую руку, нащупывая пульс, — Что же вы… Проклятый старик…
На лице Мунна появилась тень какого-то чувства, а взгляд стал задумчивым, устремленным в пустоту. Так, будто в эту минуту ему в голову пришла важная мысль, которую он спешил додумать и ощутить до конца. И она настолько зачаровала его, что ничего остального он уже не видел и не чувствовал. Через несколько секунд все было кончено. Дирк выронил его руку, и та шлепнулась на пол, как мертвая жаба.
«Ты забрал то, что у него было, — сказал голос, которого Маан уже давно не слышал, — Единственное, что у него было. Так чего ты ожидал? В конце концов он был всего лишь человеком».
Мертвый Мунн — это было так противоестественно, что разум отказывался воспринимать его в этом качестве. Человек, который мог держать в своих руках целую планету, теперь лежал неподвижно, задрав голову с острым подбородком, ощерив в неприятной полуулыбке полу-оскале зубы. Теперь это была пустая, быстро коченеющая оболочка.
Не выдержал правды, которую считал своим собственным оружием. Маану даже стало его жаль.
Надо было уходить. Бесс придется оставить здесь, брать ее с собой, обрекая на описанные Мунном муки, он не мог. Он просто позвонит в Контроль и скажет о ней. Мунн должен был оставить распоряжения. Контроль — большая, живучая тварь. Даже лишенная головы и смысла жизни, она протянет как минимум несколько месяцев. Уклад жизни меняется медленно — прежде, чем люди поймут, что Гнили больше нет, пройдет много времени. Страхи всегда уходят неохотно. Зря Мунн ушел — вот так. Возможно, у него даже был бы шанс умереть своей смертью, сидя в привычном ему кресле главы Санитарного Контроля. Он просто не хотел затягивать агонию. Всегда был умен — умнее многих на Луне…
Значит, уйти. Выйти из дома — на этот раз уже навсегда. Сколько Мунн обещал ему?.. Пару лет? Возможно, у него не будет и этого. Слишком стар, слишком устал. Такие не выживают на улицах. Но это уже неважно. Он как-нибудь позаботится о себе. Возможно, проще будет отойти на несколько кварталов, засунуть ствол в рот — и закончить все это одним нажатием пальца. Так будет лучше для нее. Любая охота рано или поздно кончается.