тавить к голове и выстрелить. Быть может, он еще успеет услышать треск двери, вышибаемой Кулаками. Когда они ворвутся в гостиную, для них тут уже не останется работы. Только обезглавленное тело в коричневой луже, нелепо дергающее ногами. Забавно — Мунн опять выговорит Геалаху. Не уберег. Операция условно успешна, но основная поставленная цель не выполнена. Уникальный экспонат Гнильца утерян без возможности восстановления. Маан не знал, насколько сильно его тело изменилось внутри, но был уверен в одном — без мозга оно долго не протянет.
Глупая концовка. Как в банальной теле-постановке.
Он уже не видел, что происходит снаружи. Но мог это представить. Две или три группы застыли у входа, держа в напряженных руках оружие. Двое или трое Кулаков, убедившись в том, что дверь заперта, раскладывают свое мудреное оборудование, заранее подготовленное для случая. Возможно, снимают с предохранителей свои собственные «ключи», или даже снаряжают «римскую свечу». Последнее не лишнее, когда берешь старую опытную «двойку». В таких делах не рискуют.
Маан ощутил забавное наваждение — ему показалось, что он сам сейчас стоит снаружи, привалившись плечом к теплой стене, проверяет пистолет, чувствует острый тревожный запах чужого пота, ободряюще подмигивает Лалину, поправляет микрофон… Ощущение было столь натурально, что Маан на несколько секунд потерял ориентацию в пространстве.
Сегодня он играет за другую команду.
И, наверно, свисток уже был.
Бесс не было в ее комнате. Это порадовало Маана — значит, успела где-то укрыться. Конечно, стрелять в нее никто не станет, но когда здесь станет по-настоящему жарко, никто не сможет поручиться за каждую пулю. «Пусть она будет в безопасности», — пожелал Маан и, отшвырнув с дороги маленький письменный стол, за которым Бесс готовила уроки, подступил к окну.
С этой стороны дом почти вплотную подступает к соседнему. Конечно, они взяли под прицел все. Не дураки, знают, куда идут. Сам ведь учил, повторял… Первое дело — не оставить ни малейшей лазейки. Перекрыть самую крошечную дырочку. Все пути к отступлению. Потом ввести несколько отрядов и удушить, как охотничий пес лису в собственной норе. У Контроля много обученных псов, стоивших ему немалых средств. Личная свора Мунна. Уже почуявшая запах крови.
Единственная надежда — на то, что они не успели стянуть кольцо окружения, понадеялись на внезапность, неожиданность. Тоже хорошая тактика, но работает не всегда. На неожиданность можно взять молодого Гнильца, испуганного, только и ждущего возможности сбежать. Кто постарше и похитрее — уже сложнее. Такие не прут на рожон, затаиваются, бьют в стык. Геалах это знает. Если он руководит операцией…
Не время размышлять. У него будет только одна попытка, и в нее он вложит все свои оставшиеся силы.
Выломать окно. За ним его будут ждать. Кто бы ни руководил операцией, он явно не дурак, если Мунн доверил ему такое дело. Значит, обложили всерьез. Когда он вывалится наружу, его там будут ждать.
Маан с удовлетворением заметил, как с негромким гудением гнется стальной прут толщиной с палец. Что ж, по крайней мере Гниль наградила его физической силой.
А дальше… Он оборвал эту мысль. Не будет никакого «дальше». Никаких планов, никаких догадок. К черту тактику и знакомые, не раз помогавшие прежде, приемы. Останется поручить свою жизнь новому животному чутью, прорываться не глядя, поставив на внезапность. Бить в лоб, рваться, рвать тело на части. Вытягивать жилы, крошить кости. Прорываться. Идти насквозь.
Самое сложное — пустырь позади дома. Небольшое открытое пространство, метров семь от стены. Когда-то Кло хотела разбить там небольшой садик, Маан даже купил несколько центнеров настоящей земли и органические удобрения. Но у Кло нашлись другие заботы, и задний двор их дома так и остался полосой необработанной земли. Проскочить ее — вот что ему надо. На одном дыхании, кто бы ни преграждал путь. Дальше будет проще. Там есть узкий проход между домами, тесный, едва пролезть, но ему хватит. Через него и дальше, дальше… Там лабиринты узких улочек, таких тесных, что не каждый пройдет. Местами беспорядочно заросшие неухоженным кустарником, заваленные мусором и остатками старой кладки, они послужат отличным путем для бегства. Когда охотники поймут, что он прорвал их кольцо, им потребуется несколько минут чтобы понять его местоположение и цель движения. Эти несколько минут составят весь его капитал, всю его жизнь.
За ним будут идти. У них есть фургоны, есть легковые автомобили, есть не меньше десятка тренированных Кулаков, не знающих усталости и готовых гнать его хоть сутки напролет. И еще у них есть чутье, рудиментарное чутье купированных «нолей», вполне достаточное чтобы выследить его, разбившись на небольшие отряды.
Маан вдруг понял, что и собственное его чутье, до того дремавшее, подает ему отчетливые сигналы, которые он прежде не замечал. Просто прикрыл глаза, как делал всегда во время работы, и почувствовал их присутствие. Много. Человек пятнадцать, если не больше. Зудящие точки на периферии сознания, каждая из которых отчетлива и ярка, как сполох фонаря в темном подвале. Не было привычного покалывания в затылке, по которому он привык ориентироваться, новое ощущение было куда глубже и вместе с тем расплывчатее. К этому надо было привыкнуть, но Маан не был уверен, что располагает достаточным количеством времени. Новая картина, которая встала перед глазами, была рисована теми красками, о существовании которых он прежде не знал. Подобное он ощущал, когда смотрел на пойманного Гнильца несколькими днями ранее. Это новое чувство не было человеческим, но оно позволяло ему видеть то, что не могли передать человеческие органы чувств. И Маан принял его помощь без колебаний.
Пятнадцать человек — значит, подняли два отряда. Много. Очень много. Столько поднимают для зачистки глубокого опасного «гнезда», но не для поимки одной «двойки». Пятнадцать к одному. Без учета Кулаков, которых не меньше десятка. Но в некоторых случаях, видимо, такой расклад вполне объясним. Мунну виднее. При мысли о Мунне, сидящем сейчас в своей крошечной коморке, потирающем маленькие старческие ладони, ждущем отчета о проведенной операции, Маан задохнулся от ненависти и сам не заметил, как прутья разошлись в стороны. Зазор получился невелик, парой месяцев раньше он ни за что бы не пролез в эту щель. Но за это время многое изменилось, и не только его тело. Маан повел плечами, отходя на шаг. Он был готов.
Сделать несколько глубоких вдохов, сосредоточиться. И броситься вперед. Он чувствовал близкое присутствие помеченных печатью Гнили, но зыбкой, слабой, колеблющейся. «Нули». Инспекторы. Псы Мунна. Маан ощутил присутствие двоих неподалеку от пустыря. Он не привык к новому ощущению и не ориентировался в расстоянии. Они могли быть под окнами или в двадцати метрах от них. Двое грамотных сильных ребят из Контроля. Быть может, из его, Маана, отдела. Двое славных ребят, которые с удовольствием разрядят в него свои пистолеты. С чувством выполненного долга. С ненавистью к отвратительному порождению Гнили. И потом будут рассказывать об этом другим славным ребятам за бокалом джина в «Атриуме». Они все славные ребята, но если кто-нибудь из них преградит ему дорогу… Маан крепче сжал свой бесполезный «ключ».
Он не успел сделать и двух вдохов. Из прихожей раздался негромкий треск, точно кто-то наступил ногой на старую прогнившую половицу. Но в этом звуке звучала какая-то недосказанность, звук не был полон, и Маан, разворачиваясь к окну, вдруг понял, что сейчас услышит.
Но он не услышал ничего. Потому что спустя крошечный отрезок времени, которого ему сердцу не хватило бы даже для одного удара, в гостиной что-то скользнуло — белесое, почти невидимое, тонкое, как разряд крошечной белой молнии, плывущее над полом, прерывистое. Точно кто-то начертал тончайший, стелющийся над полом пунктир. Но еще прежде, чем он коснулся стены, мир вдруг дрогнул, сжался упругим комом, завибрировал, прыгнул в сторону, покачнулся, просел. Воздух отчего-то стал невообразимо прозрачен, звонок, но окружающие предметы — покосившаяся дверь, письменный стол Бесс, оконный проем — вдруг причудливо выгнулись, поплыли, точно в искривленных зеркалах, стали переплетаться друг с другом. Маан оказался в центре искаженного мира, знакомая комната обернулась лабиринтом, в котором постоянно что-то плыло, менялось, скользило. Маана удивило, что все это происходило совершенно бесшумно. Он видел, как медленно, как в замедленной съемке по теле, осыпается, распухая на глазах, облако штукатурки в том месте, где белесая линия коснулась стены гостиной, но не слышал ни малейшего звука, лишь ощущал удары своего сердца, медленные и низкие.
«Оглушило», — понял он и стал протискиваться в окно.
Он никогда прежде не ощущал, как воздействует «римская свеча» на находящегося в замкнутом помещении человека. Но догадывался, что Кулаки решат применить тяжелую артиллерию.
Продираясь через решетку, он изо всех сил зажмурился, и не зря — в комнате что-то полыхнуло, запахло горелым пластиком и чем-то еще, на сетчатке отпечаталась ослепительно-яркая клякса. Если бы он не успел отвернуться, сейчас бы валялся на полу, скорчившись от нестерпимой боли в выжженных глазах. Но и без того его тело слушалось неохотно, шаталось, как у пьяного, дрожало, едва держалось на ногах. Обычный человек при воздействии звуковой волны подобной мощности чаще всего лишается чувств на месте. Некоторым разрывает барабанные перепонки. Тело Маана оказалось крепче обычного человеческого, но Маан не собирался задерживаться здесь достаточно долго чтобы проверить это наверняка. Он знал, что сейчас через развороченный дверной проем протискиваются люди с оружием в руках, кажущиеся неуклюжими в тесном коридоре, целеустремленные, стучащие тяжелыми подошвами по полу. Они рассыпаются по дому, прикрывая друг друга, выносят прикладами тонкие внутренние двери, обмениваются лаконичными и четкими командами.
«Чисто» — говорит где-то сейчас Геалах. И эфир, этот маленький невидимый мирок, существующий лишь в шлемофонах и наушниках, сейчас гудит как потревоженный улей, полнится голосами знакомых ему и незнакомых людей.