Наверное, я единственная в мире женщина, которая боится гроба, а не его обитателя.
В горящей библиотеке я делаю шаг вперед, потому что я – его мать, и под капюшоном плывут черты лица. Теперь это Августин, еще шаг – Моника. Когда я отступаю, снова вижу Адеодата, его образ словно выступил из-за тучи. Я делаю шаг назад, вбок, вперед, и лицо меняется с каждым моим движением. Привычная геометрия смерти. Я его вижу, но не могу коснуться. Не могу дотянуться до него отсюда.
– Известно, что Враг создал павлина, дабы доказать, что он может создавать красивое, а не только уродливое. Но хоть ему и удалось выстроить изящную внешность, он не смог завершить работу, поэтому голос павлина похож на вопль души в Тартаре или крик горящего камня, – говорит демон. – Тем не менее следует признать, что всякая птица, если присмотреться, есть лишь крокодил в красивом оперении.
– Где мой сын?
– Катабасис – это странствие. Мертвых не получают в дар, их нужно вырвать с боем. Если хочешь вернуть душу в мир живых, ты должна спуститься вниз и рискнуть.
– Другие должны, но не я.
– Да, у тебя есть Алкагест, но ты не знаешь, как им воспользоваться. Будешь испытывать свою магию на собственном сыне? Воскресишь его бесформенным или оставишь в Аиде половину его души из-за спешки?
– Твой лик – обман. Зачем мне верить твоему голосу?
– Это риск.
– Ты сказал, что он разорвался.
– Не все ли разрываются?
– Ты сказал, что он брошен на океан Апейрон.
– Ты знаешь мой ответ.
– Но я его не понимаю.
– Твоя история трогает мое сердце.
– Я могу тебе приказать.
– О да. В этом суть.
– Почему?
– Ты обладаешь бесконечной силой, но конечными познаниями. Ты не знаешь, в какие рамки поместить свои допущения, чтобы достичь цели; ты не знаешь природу смерти и потому не способна легко ее развеять. Приказ, отданный без уверенности, не исполняется. Я владею знанием, которого тебе недостает. Ты можешь мне приказать, но в этом кроется рекурсивная вероятность ошибки. Если бы ты знала, чего от меня требовать, тебе не была бы нужна моя помощь. Более того, твой риск возрастает, ибо я ищу способ отомстить за твое превосходство.
– Я могу пожелать стать мудрее.
– Если только уже знаешь, в чем заключается мудрость. Изменять собственный разум всегда нелегко. Ты могла бы, конечно, пожелать знаний, но при этом можешь случайно сотворить вещи несуществующие, чтобы о них узнать. Зверей. Людей. Миры.
– Абсурд.
– О да. Не могу себе представить ни одного варианта, где бы ты случайно создавала предмет вселенской важности. Лгу ли я? Точно собираюсь. Да. Да, на самом деле лгу.
– Так было прежде.
– Верно. Только представь, чего ты сможешь добиться теперь. О, сколько возможностей. Голова идет кругом.
– Значит, мы заключим сделку?
– Да.
– Я потребую жеста доброй воли.
– Апейрон безграничен. У него нет ни берегов, ни дна. Нет и волн, поскольку нет различия между морем и небом. Но он также невидим, ибо вездесущ. Апейрон, Флегетон, время, пространство – в конечном итоге их разделяет лишь мысль. Все прочее – тщета.
– И это говорит демон в оперении павлина.
– Это оперение – последствия выбора, но не сам выбор. Демон? Думаю, да. Имя мне легион, но и тебе тоже. Хорошо, я покажу тебе дверь в обмен на свитки, и ты воскресишь мертвого. Которого из них – твое дело.
Будь на кону любая другая душа, я бы колебалась.
– Свитки и точные инструкции для исполнения моей задачи.
– Мне не дано помогать срезать углы.
– Пусть тогда будут вещие наставления.
– Возмутительно размытые.
– Точные и доступные дешифровке без сумасшествия.
– Сложные. Темные.
– И твое имя из твоих уст, чтобы я могла призвать тебя в час нужды.
– Я был охотником, заглянул в пруд и увидел себя. Мое отражение было оскорблено. Я был наследником, змеем, а ныне я изгнан. Или загнан. Трудно сказать.
– Я сказала «имя», а не «автобиография».
– Увы, невозможно. Я разрываюсь.
– Не все ли разрываются?
– Было бы смешней, если бы ты знала, что это значит.
Я всматриваюсь в демона глазами, которые были у меня во сне, но на его костях – мешанина знаков, которые не могут быть словом.
– Тогда имя, о котором мы условимся и на которое ты откликнешься.
– Тогда я буду Quaerendo.
– Я не буду так тебя звать.
– Предложи что-нибудь.
– Как насчет Всезнайки?
Демон смеется:
– О да. Хорошо. Входи в дверь. Аид – шкатулка с секретом, пятисоставной замок, к которому требуется множество ключей, ключей слов и ключей крови, а также вкус твоей души. То, что у тебя есть; то, что ты знаешь; то, что ты есть, и последние два нужно проверить дважды, ибо пять доказательств открывают Пентемих. У каждого уровня охраны своя цена: Коцит, Стикс, Лета, Ахерон и Флегетон. Ты должна пересечь пять рек Аида и свершить свою волю в отведенном тебе месте.
– И я снова получу сына?
– Это твой путь. Я не могу сказать, что ты обретешь в конце. Много уготовано для тебя; нечто ты должна совершить. Ты – поворотная точка в этой войне, Афинаида Карфагенская. Я бы дал тебе воскресить мертвого, но есть силы: приспешники, судьи и свидетели, власти и морфосмиты, которые объединились против меня. Более того, они поставили меня против того, что я ныне хотел бы обрести. Они вглядываются и приходят в смятение. Окончание твоего пути – их погибель. Или моя.
– Чушь. Я – мать, что ищет своего сына, вот и все.
– Ты несешь Алкагест. Вчера ты была матерью, и это, вероятно, было не важно, хотя мне кажется, что выносить жизнь внутри и вывести ее наружу – первичное определение божественности. Ныне твои шаги приводят в движение десять тысяч миров. Твой гнев рождает новые солнца во тьме внешней. Ты творишь миры и их разрушаешь.
– Я ничего такого не делаю!
– Похоже, ты говоришь правду. Нужно ли проверять? Прежде ты растила волосы и ногти, заживляла порезы на пальцах безо всякого волевого решения. Грудь твоя поднималась и опадала – без спроса и наставления твоей воли. Алкагест подобен твоему сердцу. Он исполняет свое предназначение, даже когда ты спишь.
– И как мне использовать Алкагест?
– Не тебе его использовать. Не магия, но божественность – состояние, а не действие. Это первое таинство. Он в тебе и во всем, что ты делаешь. Положись на богиню и поверь, что все будет хорошо. Исполнение Алкагеста предрешено другому.
– Но он во мне?
Всезнайка поднимает тонкие пальцы к потолку, словно говорит: «Знания и разговор с демоном в горящей библиотеке, которой не существует. Если тебе нужно нечто еще более магическое, попробуй его хотя бы придумать».
Но мне этого мало.
– Чертог Исиды – обман.
Демон цокает языком:
– Он был картой без страны. Ныне страна творится у тебя под ногами: ты стоишь в огне, но не сгораешь; ты приказываешь духу и промышляешь путь в царство мертвых. Если у тебя нет Алкагеста, ты очень неплохо без него обходишься.
Я сваливаю свитки на стол и чувствую легкую дрожь от падения каждого. «Великое колесо» Эмпедокла. «Трактат о наименовании гор» Пифагора. «Эннойя и Хокма» Симона Мага. Три, пять, десять, больше – из-за пояса, из-за пазухи. Еще по одному с каждой ноги. Я плачу́ за своего сына тысячелетним знанием, книгами, которые принесли бы благо всем живущим на земле. Тайная «Книга Огдоады» Аполлония. Я чувствую последний свиток у поясницы. Его можно оставить себе.
– Что будет с ними? – спрашиваю я.
– Это не важно, – отвечает Всезнайка и протягивает руку. – Идем. Ты уже решила их отдать. Ты слишком мудра, чтобы поступить иначе. Вообрази, каково было бы вернуть сына и тут же потерять его вновь – в уплату долга мне. Или вовсе его не найти. Кто знает? Но все оплачивается.
Я не смотрю на подпись на футляре. Но это делает Всезнайка и вздыхает:
– «Парадоксы» Баху. Вот так так.
«Парадоксы» Баху – древнейший известный труд по математике, описывающий проблемы, выведенные из философской логики, решения которой меняют базовые значения; на этом основании дедуктивно или индуктивно определяется божественное. Кажется, цитата из этой книги была выписана на стене Чертога, под благословением Пресвятой Деве; я могла бы жизнь положить на то, чтобы распутать хотя бы один из ее секретов. Могла бы войти в историю науки лишь с одной строкой из этого свитка.
Всезнайка швыряет его в пламя. У нас на глазах он вспыхивает и темнеет.
– Зачем? – спрашиваю я.
Демон пожимает птичьими плечами и повторяет:
– На небесах война.
– Катаклизм?
– Не в том смысле, который ты подразумеваешь. Боги состязаются. Азимутальные углы расходятся.
– И кто побеждает?
В улыбке сверкают зубы.
– Полагаю, что я. Так или иначе, – говорит он. Затем, помолчав, поднимает руки и указывает: – Иди к своему сыну.
В этот момент, наконец, проклятый катафалк, ненавистный гроб является, как обычно, в один миг, чтобы я не успела заметить и растоптать кобольдов, которые его притащили.
Всезнайка подходит и поднимает крышку. Я отворачиваюсь: не хочу смотреть. Демон ждет у открытого ящика.
Я заставляю себя повернуть голову и вижу не укрытое медом лицо, а ведущую вниз лестницу. Разумеется, вниз, ибо туда мне и надо спуститься.
– Не оглядывайся, – говорит Всезнайка, когда я прохожу мимо. – На небесах война. Не оглядывайся.
Первые ступени – каменные, воздух – сухой и пахнет плесенью. Когда лестница поворачивает, я чувствую под ногами дерево и слышу запах прелой листвы. После второго поворота ступаю по ступеням из пепла, а после третьего уже не спускаюсь по лестнице, а шагаю по пустыне из черного песка. От бархана у меня под ногами до широкой речной дельты внизу все черно, но это плодородный черный цвет, полный глубины, с богатой текстурой. И хотя в бесконечной тьме неба нет солнца, каждый камень и чахлое деревце явственно видны на фоне остального, благодаря удивительному сочетанию блеска и шероховатостей.