зошел. И индуист и гностик будут солидарны в том, что познание собственных глубин равносильно познанию Бога. Во-вторых, и гностицизм, и индуизм признают существование множества духовных существ в реальностях между конечным и материальным измерениями. Индуизм является первостепенной политеистической религией в нынешнем мире, тогда как гностицизм функционирует внутри монотеистической матрицы. Но гностицизм вряд ли можно назвать монотеистической религией безупречности и простоты. Кроме того, некоторые из Ведических существ Индуизма, такие как Индра и Праджапати, обладают качествами, сходными с гностическим Демиургом. В-третьих, индуистские учения много говорят о том, что являет собой двойственность (двайта) и недвойственность (адвайта). Хотя гностицизм часто называют дуалистическим, его видение этих двух категорий, на самом деле, сопоставимо с индуистским. Таким образом, в реальности того, что в Индуизме называется майя (иллюзорная манифестация), преобладает двойственность, и происходит борьба света и тьмы, тогда как на плане конечной реальности существует полнота бытия, которая сопоставима с гностической Плеромой. Гностицизм также имеет сходства с буддизмом, другой великой религией Востока. Прежде всего, высшая цель буддизма идентична с конечной задачей гностицизма — это освобождение, означающее свободу от телесного существования и, в силу этого, от всех будущих страданий (идеал бодхисатвы и другие многообразные учения являются только разработками этого простого учения). Следующий перечень точек соприкосновения между гностицизмом и буддизмом (особенно буддизмом Махаяны) основан на утверждениях покойного известного Буддийского ученого, Эдварда Конзе:
— Спасение достигает через гнозис (jnana). Озарение в зависимом порождении проявленного существования есть то, что освобождает.
— Неведение есть истинный корень зла. В Гностицизме это называется agnosis, а в Буддизме avidya.
— И Гностическое и Буддийское знание приходит не обычными способами, но как результат внутреннего откровения.
— Существуют различные уровни духовного достижения, начиная с состояния глупого материалиста (гилика) и заканчивая озаренным святым (пневматик).
— И в Гностицизме и в Буддизме, женский принцип мудрости (София и Праджня соответственно) играет важную роль.
Конзе цитирует Хеваджра-Тантру: «Праджа называется матерью, потому что она дает рождение миру». Есть и другие буддийские божества, которые могут быть близки к Софии — такие как Тара и Гуань Инь.
— И гностицизм, и буддизм отдают предпочтение мифам, а не данным. Христос, как и Будда, предстают как архетипические существа, а не просто исторические фигуры.
— Тенденция к антиноминализму (игнорированию правил и заповедей) присуща обеим системам. Хотя на низших ступенях духовной лестницы правила поведения считаются важными и даже решающими, в высших духовных состояниях важность этих правил становится относительной.
— Обе системы презрительно относятся к легкой популярности и ориентируют свои учения на духовную элиту. Скрытые значения и тайные учения распространены в обеих традициях.
— И гностицизм, и буддизм метафизически монистичны, что означает их стремление к преодолению многообразия проявленных вещей и достижению условий окончательного единения. Все эти сходства могут быть особенно интересны в связи с нынешней популярностью Тибетской (Варджаяна) формы Буддизма Махаяны на Западе.
Сложность определения Гностицизма
Гностицизму всегда было трудно дать определение, в основном из-за того, что он является системой, основанной на переживаниях неординарных состояний сознания и часто ими корректируемой, и, таким образом, она чужда богословской строгости. Большинство ученых, изучающих гностицизм, были людьми религии, и они, понятное дело, расценивали этот предмет посредством стандартов их собственной системы верований. Но гностицизм никогда не был религиозной конструкцией, которая могла бы сопоставляться с западной, особенно христианской, теологией. Он всегда был птицей иного полета — или, пожалуй, отличной формой жизни вообще. Сегодня мы имеем множество своеобразных определений гностицизма, сосуществующих с несколькими весьма корректными. Одно частное мнение (Майкл Уильямс, «Переосмысление гностицизма») даже предполагает, что ввиду гностического разнообразия, в реальности нет никакого гностицизма! Однако большее беспокойство вызывает разнообразие современных интерпретаций гностицизма, что способствует путанице определений, в которой растворяются вся ясность и весь смысл. Покойный Иоанн Цилиани (который был одним из наиболее перспективных ученых в этой области) писал в европейской публикации:
«Когда-то я верил, что Гностицизм представляет собой четко-определенный феномен, принадлежащий к религиозной истории Поздней Античности. Конечно, я был готов согласиться с идеей о различных продолжениях античного Гностицизма, и даже что из спонтанного формирования взглядов на мир, в различных времена, отличительные гностические черты проявлялись снова. Однако вскоре я понял, что был, на самом деле, наивен. Не только Гнозис был гностическим, но католические авторы также были гностическими и Неоплатоники тоже, Реформация была гностической, Коммунизм был гностическим, Нацизм был гностическим, либерализм, экзистенциализм и психоанализ тоже были гностическими, современная биология гностична, Блейк, Кафка, Йейтс были гностиками… Я также познал, что наука является гностической и суеверия тоже… Гегель — гностик, Маркс — гностик. Все вещи и их противоположности в равной степени гностичны» (Jacob Taubes, ed., «Gnosis und Politik» 290)
Одно важное обстоятельство, связанное с этим заявлением, сильно упускается из виду в Америке. В Европе термины «гнозис» и «гностицизм» почти всегда используются как синонимы. Предположение о том, что термин «гнозис» должен описывать состояние сознания, а «гностицизм» указывать на гностическую систему, никогда не возникало. Использование классического определения Гностицизма сохраняется в европейской литературе, включая работы современных ученых, таких как Жиль Киспель, Курт Рудольф и Джованни Филорамо. Покойный Роберт МакЛахлан выдвинул предложение делать различие между этими терминами, но нынешнее словоупотребление в Европе осталось прежним. Слово, используемое в таких противоречивых случаях, может потерять свой смысл. Неудивительно, что проницательный писатель Чарльз Коломб выразил свое отчаяние по поводу этой ситуации:
«В реальности, «гностицизм», как и «протестантизм» — это слово, которое потеряло большую часть своего смысла. Как мы нуждаемся в точности относительно того, кем именно был «протестантский» автор — кальвинистом, лютеранином, анабаптистом или кем-то еще, — та же определенность требуется нам в отношении «гностиков» (New Oxford Review, 1991, 28-29)
Политическая путаница, традиционалистские фантазии и академические неясности
Одно из самых запутанных мнений о гностицизме пришло из области политической науки. В своих лекциях для фонда Уолгрин в Чикагском Университете в 1951 году, ученый-эмигрант Эрик Вогелин встал на защиту того, что он называл «классической и христианской традицией», и против того, что он воспринимал как «рост гностицизма». Он продолжил этот начальный залп в нескольких книгах («The New Science of Politics», многотомной «Order and History», и «Science, Politics, and Gnosticism») и стал пророком новой теории истории, в которой гностицизм играл скверную роль. По словам Вогелина, все современные тоталитарные идеологии в некотором смысле духовно связаны с гностицизмом. Марксисты, нацисты и все остальные, кого славный профессор нашел достойными порицания, на самом деле являются гностиками, вовлеченные в «воплощение эсхатона» посредством преобразования общества в рай на земле. Так как гностики не признавали обычный христианский эсхатон рая и ада, Воегелин заключает, что они должны были быть вовлечены в милленаристский переворот земного существования. В тоже время, Вогелин признает, что гностики считали земную реальность безысходно дефектной. Можно только гадать, как такая реальность может быть преобразована в условиях земной Утопии. То, что предполагаемые гностики Вогелина ничего не знают об историческом гностицизме и ему не симпатизируют, нисколько не тревожит автора. Они гностики, и все тут.
Путаница, созданная Вогелином, только усугибилась благодаря многочисленным консервативным политическим мыслителям, большая часть которых была связана с католицизмом. Томас Молнар, Тило Шаберт и Стиван МакНайт были последователями теорий Вогелина, несмотря на очевидные противоречия. С точки зрения Молнара, гностики несут ответственность не только за весь современный утопизм, но также за современную чрезмерную людскую привязанность к науке и технике. Научный мир, говорят эти люди, по сути гностическое мировоззрение, из-за которого людей считают за машин, а общества превратились в механистические коллективы. Политизированный взгляд на Гностицизм продолжает иметь своих приверженцев, хотя они все чаще набираются из рядов фанатичных экстремистов. Гностики по-прежнему предстают как опасные подрывные элементы в желтой прессе и запутанных конспирологических памфлетах, «разоблачающих» масонов, сатанистов и прочих вредителей. Между тем, уважаемые консервативные мыслители отбросили гностическую проблему. Некоторые, подобно ученому и бывшему американскому сенатору С.И. Хаякава, подвергли Вогелина и его теории жесткой критике и насмешке. Другие мнения, которые вызывают путаницу, принадлежат писателям, стремящимся доказать, что внутри имеющегося множества религий существуют тайные традиции гнозиса, которые не тождественны «еретическому» гностицизму ранних христианских веков. Олдос Хаксли в своей работе «Вечная философия», выпущенной в 1947 году, пропагандирует вид гнозиса, который является, в сущности, тайным, отведенным для элиты, обнаруженным на рассвете истории и переданным через различные религиозные традиции, где он по-прежнему присутствует, несмотря на его якобы несовместимость с официальными догмами этих традиций. Точка зрения Хаксли почти соответствует более радикальной позиции, разделяемой традиционалистами, такими как Рене Генон и Фритьоф Шуон (той частью биографии Генона, которую его последователи, как правило, склонны скрывать, является период, когда он был епископом в Гностической Церкви Франции, а также видным масоном и эзотериком. Он повернулся спиной не только к гностицизму, но также и к христианству, когда обратился в суннитский ислам). Хаксли никогда не осуждал никого, кто называл себя гностиком. Остается только пожелать, чтобы подобное можно было бы сказать и о традиционалистах. Последователи Генона часто жестко критиковали ранних гностических учителей в манере, напоминающей древних полемистов подобных Иринею. Традиционалистское разделение ранних гностиков на «ложных» и «подлинных» отражает критерии, которые нереальны, если вообще не своевольны. Современные исследования показывают, что в течение первых трех или четырех столетий после Рождества Христова, еще не существовало никакой подлинной ортодоксии и, таким образом, также не было и ереси. Вместо этого, многие