— Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, — сказал Шалтай презрительно.
— Вопрос в том, подчинится ли оно вам, — сказала Алиса.
Глава 13. Гностическая литература: миф, истина и повествование
Религия всегда была источником творчества и воображения. Психологические и/или метафизические силы, которым приписывается религиозный опыт и откровения, тесно взаимосвязаны с источником поэзии, драмы и других форм светской литературы. Христианская Библия часто вдохновляла искусство, но в то же время христианская ортодоксия с её настойчивостью на буквальности и фактичности священных писаний, служит помехой религиозным связям и художественному творчеству. События, во многом сдерживающие поэтическое творчество внутри Христианства были в значительной степени связаны с подавлением гностицизма. Гностики в своих литературных произведениях были практиками символизма, аллегории, метафоры, мифа и творческой многозначительности par excellence. Как отмечалось ранее, эти работы чаще всего появлялись в результате необычных состояний сознания, переживаемых гностическими мудрецами. Многие исследователи отмечали, что опыт, накопленный в этих состояниях, сходен с мифом, поэзией и символом. Напротив, с точки зрения ортодоксального христианства, которая более прозаична, хороший христианин должен доверять догматам, а также соблюдать заповеди, и не более того. Сложные литературные приемы, используемые гностиками, не подходили ортодоксальным целям — никакой художественной литературы. Примечательно, что протестантские реформаторы превзошли ранних ортодоксальных церковных отцов в этой связи. Они вырезали наиболее поэтичные отрывки из Библии и объявляли их апокрифическими (Лютер даже хотел удалить Книгу Откровения из Библии из-за её символичного и фантастического характера). Мифы и метафоры, конечно, присутствовали в языческой литературе Греции и Рима (соответственно, враждебное отношение многих ортодоксальных христиан к мифам по большей части происходит из-за их неприятия языческого мышления). Тем не менее, несмотря на их великолепие, мифологической литературе Гомера чего-то не достает из того, что присутствует в гностических писаниях. Джулиан Джеймс отмечает, что многочисленной мифологической литературе древних греков не хватает субъективного сознания и саморефлексии. Карл Кереньи — пожалуй, один из самых проницательных современных ученых-мифологов, утверждал, что мифы неоплатоников и гностиков гораздо ближе к мистическому опыту (из которого они и проистекают), чем мифы Гомера («Essays on a Science of Mythology»). Эти утверждения показывают нам, что не все мифы эквивалентны: некоторые несут большее откровение, нежели другие. Кроме того, в своей мистической подлинности гностическая литература привносит определенные темы в западную мысль. Некоторыми из них являются человеческая осиротелость, тоска по дому, отчужденность, заточение внутри тиранической космической системы, и возможность полной свободы — не только от политического, экономического или идеологического угнетения, но и от человеческого экзистенциального состояния вообще. Как только эти темы появились в Западной мысли и литературе, они стали неотъемлемой часть её наследия, чтобы никогда более не быть преданными забвению.
Крохи с гностического стола
«Гнозис, согласно его врагам» — такое заглавие Д.Р.С. Мид дал писаниям церковных отцов-ересиологов о Гностицизме (во «Fragments of the Faith Forgotten»). Эти сочинения бросают читателю множество вызовов, главным образом раздражающих. Тем не менее, многие века это была единственная литература, связанная с гностицизмом. Трое писателей были особо известны своими яростными анти-гностическими взглядами: Ириней Лионский, Ипполит Римский и Епифаний из Саламиса. Все они были возведены в ранг святых, а их работы никогда не были свободны ото лжи и богословского гнева. Их сочинения следует читать со скептической осторожностью, особенно когда их полемическое намерение становится очевидным.
С другой стороны, эти работы являются ценными из-за цитат и краткого изложения гностических учений. Существует относительно мало сомнений по поводу точности этих цитат и краткого изложения. В тоже время, нам следует помнить, что это записано общепризнанными противниками гностицизма. Трудно доверять честности писателей, которые открыто считают предмет рассмотрения неправильным и лживым, порожденным Сатаной. Двое других писателей гораздо более благородны, и, по сути, довольно близки к гностикам в некоторых мыслях — это Климент Александрийский и Ориген Александрийский. Климент, например, часто использовал слово «гнозис» и рассматривал его как подход к религии, который превосходит простую веру. К другой категории литературы принадлежат так называемые Деяния Апостолов, большинство из которых, вероятно, написаны гностическими авторами, особенно Левкием Харием, о чем шла речь в восьмой главе. Эти книги пользовались большой популярностью на всем протяжении ранних Христианских веков и вряд ли могли рассматриваться как совершенная ересь. Наиболее важными с гностической точки зрения являются «Деяния Иоанна» и «Деяния Фомы», так как гностический элемент в них все-таки весьма очевиден. Одним из лучших примеров гностической символической аллегории является отрывок из «Деяния Фомы», называемый «Гимн Жемчужине» (или «Гимн Одеяния Славы»). Это поэтическое повествование от первого лица, говорят, было сочинено апостолом Фомой. Поэма была мастерски переведена Мидом, а также доступна в других переводах. Эта поэма описывает в аллегорической форме мономиф Гностицизма: путешествие человеческого духа из Полноты в воплощение на земле и обратное возвращение в Полноту. Произведение в некотором смысле напоминает историю блудного сына, хотя его стиль более поэтичный, а содержание более архетипическое. Смысли кажутся многоуровненными, что позволяет людям с различным уровнем постижения гнозиса получать пользу от чтения. Главный герой подходит под категорию, которую некоторые современные мифологи называют «искупленный искупитель», ибо он приходит на эту землю для освобождения и извлечения жемчужины (очевидный символ Сокровища Гностического Света — возможно, божественной искры в земном заточении), и в своей попытке он становится жертвой забвения и отчуждения от себя. Пробужденный посланием Полноты, он приступает к своей искупительной работе и, в конечном итоге, возвращается в обитель своих небесных родителей. «Деяния Иоанна» содержит несколько замечательных глав, посвященных деяниям Иисуса незадолго до его распятия, а также самому распятию. Часть, часто переводимая как «Гимн Иисусу», особенно увлекательна. Этот гимн, несомненно, является поэмой гностического характера, и, как это уже отмечалось в седьмой главе, он поется Иисусом и апостолами, когда они исполняли мистический танец в Чистый Четверг. Священные танцы очевидно не являются христианским ритуалом, и ортодоксальному уму идея танца Иисуса может показаться кощунственной даже сегодня. Эфиопская Коптская Церковь, однако, включила священный танец в свою Евхаристию. Как знать, не остаток ли это гностической коптской практики, похожей на описанную в «Гимне Иисусу»? Начиная с конца восемнадцатого века, три коллекции оригинальных гностических писаний появились в различных учреждениях Англии и Европы. Как им удавалась оставаться скрытыми в течение приблизительно шестнадцати столетий, а затем вдруг проявиться — это одна из исторических загадок. В 1784 году среди владений британского врача Аскью была обнаружена архаичная книга из 346-ти страниц. Она была приобретена Британским Музеем и именовалась Кодексом Аскью. Его содержание было написано на сахидском диалекте коптского, что могло указывать на то, что оно пришло из Верхнего Египта, где в двадцатом веке были обнаружены важнейшие писания Наг-Хаммади. Главный текст Кодекса Аскью, «Пистис София», рассказывает историю гностического женского персонажа. Рассказчиком является сам Иисус. На сегодняшний день эта история является нашим главным источником истории падения и искупления Софии (смотрите четвертую главу). Кодекс медленно переводился или комментировался, но в конце девятнадцатого века он привлек внимание Мида, который подготовил первый перевод «Пистис София» в изящной английской прозе. Доблестная мадам Блаватская, наставница Мида, предложила ему эту задачу, и незадолго до смерти написала некоторые комментарии к этому тексту, включая поясняющие диаграммы, которые иллюстрировали содержание. Перевод Мида остается наиболее общедоступной и проницательно выполненной работой, которую с восхищением комментировали многие, в том числе и Юнг. Также большой интерес представляет Кодекс Брюса, обладающий более сложным содержанием, который был обнаружен на Ближнем Востоке шотландским путешественником Джеймсом Брюсом и сдан на хранение в Бодлеанскую библиотеку в Оксфорде. Эта книга состоит из двух частей: первой и большой — «Гнозис Незримого Бога или Книги Иеу», и второй меньшей — «Безымянный Апокалипсис». Как отмечалось в седьмой главе, составитель рассказывает о фантастических путешествиях, в которых Иисус берет с собой учеников в духовные миры и дарует им духовные посвящения. Текст наполнен схемами и магическими сигилами, сопровождаемыми словесными формулами, которые либо представлены на незнакомом языке, либо являют собой примеры «глоссолалии» (говорение на языках). Трактат оказался загадочным для ранних ученых и временами насмешливо назывался магическим. К счастью, последнее время ему уделяется более позитивное внимание. Однако, к сожалению, ни в одной из английских редакций перевода репродукция изначальных изображений не является точной. «Безымянный Апокалипсис» переводился и комментировался учеными чаще, чем «Книги Иеу». Этот трактат, который также называют «Гнозисом Света», является мистическим произведением возвышенного величия и красоты, описывающий поэтапное раскрытие проявления Божественности, а также миссию искры божественного Света в мире. Третьим из тройки гностических Кодексов, которые вс