Музыка заиграла веселей и легкомысленней, хотя все еще несла на себе печать обаяния тьмы. Кроуфорд увидел двух молодых людей, юношу и девушку, бегущих рука об руку по солнечному склону… а затем узнал в юноше Китса, здорового и загорелого.
― Я думаю, мы опоздали, ― сказал он Джозефине, которую все еще держал за руку.
― Нет, ― сказала она. Он взглянул на нее, а затем проследил за ее взглядом, обращенным к двери в другую комнату.
Там стоял Китс, настоящий, с изможденным лицом и блестящим лихорадочным взглядом. Оперевшись о дверной проем, он жадным взором следил за миражом на стене, и Кроуфорд внезапно понял, что девушка на холме возле здорового веселого Китса была его невестой, которую он оставил в Англии.
Затем видение потускнело, и копия поэм Китса воспарила со стола в воздух. Книга набухала и росла в размерах, двигаясь к стене, на которую была спроецирована картина, и когда она стала в высоту почти с Кроуфорда, обложка раскрылась, словно двойная дверь, представив содержание двух страниц. Корешок гигантской книги ударился о стену и прилип.
Напечатанные на страницах стихи казались сгустками тьмы, зловеще светящимися на белой бумаге… вдруг перед ними оказалась другая книга, очевидно книга с еще не написанными поэмами Китса, и стихи эти сверкающими нитями заструились с мелькающих страниц в разум Кроуфорда ― и, как он мог видеть, в разумы Джозефины и Китса тоже.
Музыка стала нестерпимо печальной, рисуя в воображении закаты, которые им не суждено увидать, ласковые касания ночного ветра, которые им не суждено почувствовать. В ней зазвучали латинские нотки, напоминая слушателям, что они находятся в Италии, в Риме, городе, где величайшие достижения в истории человечества были столь же обычны, как и уличные торговцы луком… и что больной Китс, который мог бы столь тонко постичь всю эту красоту, умрет, так ничего и не увидев.
«Искушение Святого Китса», ― подумал Кроуфорд. Он огляделся в поисках фляжки и увидел ее на столе, где раньше лежала книга. Хватит ли у меня смелости приблизиться к ней, отчаянно подумал он.
Женщина с призрачного холма стояла теперь в комнате, наблюдая как проносятся, сменяя друг друга, чудесные поэмы. Немного погодя она повернулась и протянула руку умирающему юноше, стоящему возле входа в спальню. Ее глаза в свете лампы сверкали, словно покрытое трещинами стекло, и Кроуфорд больше не был уверен, было ли в ней что-то от невесты Китса… и было ли в ней хоть что-то человеческое.
Кроуфорд заметил, что когда она обернулась, огромные листы книги пожухли ― и, когда он снова взглянул на свою фляжку, она поднялась в воздух и пролетела к нему через комнату. Совершенно не беспокоясь о том, как это случилось, он подхватил ее из воздуха, свинтил крышку и как следует приложился.
Ламия держала в одной руке настоящую книгу Китса, и костлявая рука Китса протянулась к другой. И Кроуфорд снова запрокинул фляжку, надеясь вытравить из себя всю тревогу за обреченную сестру молодого поэта и за всех тех сестер и братьев, что они подвели…
Он посмотрел в сторону, на стену, где висела книга ― книга исчезла, и он потрясенно увидел вместо нее образ Джулии, своей мертвой жены. Улыбаясь, она спускалась по тенистой сельской тропинке, между высокими стволами каштанов. На ходу от нее отваливались части и падали в грязь ― сначала кисть, затем вся рука, затем ступня ― но она все также легко продолжала скользить вперед, словно и не замечая, что происходит, и все также улыбалась. За ней шло приземистое темное существо, в котором что-то жужжало и щелкало, и оно поднимало упавшие части и прилаживало их поверх своих ржавых конечностей.
Рука Джозефины судорожно напряглась, и он взглянул на нее ― ее единственный глаз напряженно взирал на ужасный морок.
Он поднял взгляд… и застыл в ужасе, так как теперь за стеной бушевали волны, с ревом обрушиваясь на прибрежные скалы, и под пепельным небом меж пенных гребней волн одиноко скользил киль перевернутой лодки. Сейчас он увидит брата, тянущего к нему обессиленную руку, если только он не отведет взгляд…
И он увидел! Но нет, сцена переменилась ― волнующаяся голубая поверхность превратилась в море цветов, по которому словно плыла молодая девушка; миг спустя она прокричала: «Джонни»…
Кроуфорд взглянул на Китса и увидел, что он опустил руку и во все глаза смотрит на развернувшуюся картину. Женщина проследила за его взглядом, а затем, с раздраженным шипеньем, клацнула когтями, и обращенная к улице стена возвратилась на место, а все видения растворились. Комната внезапно показалась очень темной.
Кроуфорд догадался, что Джозефина, а затем он сам, а потом и Китс, сами невольно проецировали эти сцены, несколько мгновений безнаказанно пользуясь магическими чарами ламии, пока ее внимание было приковано близкой капитуляцией Китса. Именно так, должно быть, он и подозвал свою фляжку, с помощью взятой у нее в займы магии.
А последнее видение, бегущая по полю сестра Китса, разом перечеркнуло все, чего она достигла. Китс встряхнул головой и побрел в свою спальню. Женщина устремилась за ним, и Джозефина потащила Кроуфорда следом. В углу Северн исторгал из фортепьяно стремительные высокие аккорды, но никто, казалось, этого не замечал.
Окно было распахнуто навстречу дождю, в соответствии с предписаниями, которые Кроуфорд пытался дать этим утром, и Кроуфорд задался вопросом, не бедняга ли Северн помыл подоконник, а затем пригласил вампира внутрь.
Китс повалился на разворошенную постель, и было сильно похоже, что усилия, потребовавшиеся ему чтобы встать, выжали последние силы из его многострадальных легких ― в его безнадежном хрипе появился теперь булькающий призвук.
Женщина поспешила к нему, протягивая книгу стихов. ― Скорее, ― сказала она, ― подпиши книгу, спаси себя. Она взяла лежащее на комоде перо, и когда он поднял слабую руку, чтобы отогнать ее, воткнула кончик пера в его ладонь. ― Пиши, ― повторила она, протягивая ему перо.
Китс взял у нее книгу, но на лице его застыло горькое разочарование, и он снова покачал головой. Он взглянул мимо нее на Джозефину, что была его сиделкой. ― Воды, ― прошептал он.
Демоническая женщина двинулась к Джозефине, но Кроуфорд шагнул вперед и выдохнул чесночные пары в ее узкое лицо; ламия отшатнулась, ее волосы задрожали и подались назад.
Джозефина повернулась к открытому окну, провела ладонью по мокрому от дождя подоконнику, а затем шагнула к кровати, удерживая перед собой сложенную чашей ладонь.
Китс потянулся к ней.
Внезапно комната начала крениться ― или так только казалось: когда Кроуфорд ухватился за подоконник, чтобы удержаться на ногах, он увидел, что земля снаружи все еще параллельна подоконнику и полу, и на краткое безумное мгновение ему показалось, что это весь мир опрокидывается в какую-то бездну.
Джозефина сделала еще один почти отвесный шаг, а затем начала валиться назад к двери в гостиную, которая казалась теперь частью пола. Китс, которого эти гравитационные трюки, по-видимому, не коснулись, отчаянно рванулся за ней, но был слишком далеко и слишком слаб, чтобы встать и шагнуть ей навстречу.
Кроуфорд закинул в оконный проем здоровую ступню, а затем, распрямившись словно пружина, прыгнул через комнату, туда, где теперь, казалось, был верх. Его раскрытые руки врезались в хрупкую спину Джозефины, восстановив утраченное ей равновесие, а сам он полетел назад, столь сильно приложившись о стену, что боль в сломанных ребрах на мгновение ослепила его пронзительной вспышкой.
Джозефина уцепилась за одну из стоек кровати и, держась за нее, протянула руку, в которой все еще оставалось немного воды с подоконника.
― Да поможет мне бог, ― прошептал Китс, обмакнул палец в мутную воду на ладони Джозефины и поспешно надписал раскрытую страницу. Кроуфорд увидел, что книга раскрыта на поэме «Ламия».
Женщина отпрянула еще дальше, когда палец коснулся бумаги, и комната внезапно стала прежней. А затем Джозефина повалилась вперед и, пытаясь остановиться, мазнула мокрыми пальцами по восковому лбу Китса. В тот же миг ламия исчезла, с пронзительным криком, который заставил заныть зубы Кроуфорда.
Музыка прекратилась, хотя воздух, казалось, все еще вторил ей эхом, и они услышали как Северн в замешательстве пробирается впотьмах по соседней комнате. ― Джон, ― позвал Северн. ― С тобой все в порядке? Я, похоже, заснул… Похоже, женщина-кошка больше не пела ему свои колыбельные.
Китс смежил глаза, но сухие губы силились что-то сказать; Кроуфорд наклонился ближе. ― Спасибо вам, вам обоим, ― прошептал Китс. Его глаза на мгновение раскрылись, и он взглянул на Кроуфорда. Вода скатилась с его лба, и наполнила залегшие вокруг глаз глубокие морщинки, а затем словно слезы скользнула по изможденным щекам. ― Помнишь, я сказал тебе когда-то, что мне может… однажды понадобиться помощь от вынужденного хозяина неффа? Он вздохнул и отвернулся к стене. ― А теперь, пожалуйста, уходи. И пришли сюда Северна ― я должен продиктовать мою… эпитафию.
Северн кивнул, когда Кроуфорд передал ему послание Китса, и хотя в глазах его стояли слезы, и он сразу же бросился к Китсу, он все же махнул рукой на кушетку. ― Садитесь, ― тихо бросил он удаляясь. ― Скоро здесь будет Доктор Кларк, он вам поможет.
Но когда Северн зашел в комнату Китса и затворил дверь, Кроуфорд взял Джозефину под локоть и повел ее к двери. ― Нам нельзя здесь оставаться, ― отчетливо прошептал он, надеясь, что она способна его понять. ― Здесь сейчас опаснее всего ― сюда могут нагрянуть люди, которые убьют нас обоих.
К его облегчению она кивнула.
Он повел ее вдоль по коридору к лестнице ― несколько соседей испуганно выглядывали из-за приоткрытых тонкой щелью дверей и перекрестились, когда две мокрые, изодранные фигуры похромали мимо ― а затем вниз по лестничной шахте на улицу, где все еще безлюдные ступени, словно резной орнамент взбегали по холму Пинчо.