Боливар казался неясным вертикальным мазком кисти, чуть более темным в обступившем его беспокойном свинцово-сером море.
Он направился к югу по темному, уплотненному прибоем песку, все еще стараясь пресечь хромоту и пытаясь оценить свои силы, душевные и физические.
Он избавился от нечеловеческой бледности, которой его наградил притон нефандос, и действительно думал, что был теперь сильнее, чем в последние годы; тем не менее, он все еще чествовал слабость и надеялся, что от него не потребуется никаких героических усилий. Его левая рука, с ее изувеченным мизинцем и отсутствующим безымянным, не особо теперь годилась, чтобы держать нож или пистолет, но правая была все еще ничего. И с тех пор, как он укоротил свою белую бороду и привел в порядок оставшиеся волосы, он больше не ловил на себе настороженные взгляды незнакомцев.
И он был вполне уверен, что ему достанет сил держаться решения, которое он твердо принял шесть недель назад ― без тех страстей и трагедий, что сопутствовали решениям Байрона ― что он сделает все, что может, чтобы освободить Джозефину и своего ребенка от заразы нефелима, даже если для этого ему придется пожертвовать жизнью.
Туман тем временем начал редеть ― становясь ощутимо ярче слева, где над восточными склонами гор начинало всходить невидимое пока солнце. Он развернулся и направился обратно к гостинице.
В полдень, к тому времени как встал Байрон, туман сгорел в лучах солнца, и бездонное голубое небо снова было раскалено. Кроуфорду пришлось отыскать свою шляпу, перед тем как снова отправиться вниз по холму к берегу, на этот раз в компании лорда и Трелони. Песок под ногами обжигал.
Байрон потел и дрожал, но после того как он достиг линии прибоя и позволил пенным водоворотам закружиться вокруг лодыжек, он внезапно решил вплавь добраться до Боливара и позавтракать в воде в тени его борта.
Трелони так и не удалось отговорить его от этого, так что они снова, как и в прошлый раз, разделись и вошли в воду, безрассудный Байрон и раздраженный Трелони, оставив Кроуфорда сторожить их одежду.
Кроуфорд уселся на горячий песок и наблюдал, как головы пловцов удаляются по ленивым волнам.
Вскоре они пропали из виду на фоне маячащего темным клином корпуса Боливара, но чуть погодя, щурясь от яркого ослепительно блестящего на волнах солнца, он увидел, как с палубы спустили несколько свертков и понял, что пловцы прибыли и собирались начать свой завтрак.
Кроуфорд поднялся и побрел по песку туда, где улица обрывалась раскрошившимся краем мостовой, возле которого покоились вверх дном завершившие свое предрассветное плавание рыбацкие лодки в слабой тени развешенных над ними для просушки сетей. Очутившись на мостовой, он обернулся и всмотрелся в сторону Боливара. Головы Байрона и Трелони все еще не показались.
Мысль о еде его совсем не привлекала, но он знал, что должен что-нибудь съесть. По соседству из повозки на колесах пожилая женщина продавала крошечных жареных кальмаров, и он подошел к ней, наконец позволив себе хромать, и купил полную тарелку. Кальмары были щедро сдобрены чесноком и свежим оливковым маслом, и стоило ему только их попробовать, как в нем проснулся зверский голод. Он жадно поедал их, поспешно запихивая в рот, а затем купил еще тарелку и в этот раз ел уже неторопливо, наслаждаясь вкусом, стоя возле колесной тележки и изредка поглядывая на сваленное в две кучи белье и на Боливар.
Наконец, он увидел белые руки, мелькающие в море между кораблем и берегом, и, протянув женщине пустую тарелку, спрыгнул с мостовой на мягкий горячий песок, и, хромая, направился обратно, туда, где на берегу лежала оставленная пловцами одежда.
А затем со всех ног бросился к морю, хотя вряд ли мог чем-то помочь, когда увидел как фигура, очевидно принадлежавшая Трелони, поспешно устремилась к другой.
Головы пловцов между тем остановились; Трелони почти наверняка настаивал, что Байрон должен позволить ему помочь, а Байрон ― без сомнения в гневе ― отказывался.
― Черт тебя подери, дай ему помочь тебе, ― прошептал Кроуфорд, утирая лезущий в глаза пот.
Трелони больше не пытался приблизиться к Байрону, но спустя несколько мгновений Кроуфорд увидел, что мужчины повернули и поплыли обратно к Боливару.
«Прекрасно, ― подумал он. ― Возьмите шлюпку и без проблем доберитесь до берега. Сейчас не время демонстрировать твою проклятую гордость, Байрон».
Он так и не увидел, чтобы кто-нибудь взбирался по ведущей на палубу лестнице, лодку тоже не опускали; а спустя несколько минут он снова увидел пловцов, продвигающихся к берегу в обступивших их низких волнах.
― Боже, ну и идиоты, ― выдохнул Кроуфорд.
Трелони и Байрону потребовалось пять минут чтобы доплыть до того места, где они смогли встать, и здесь их уже поджидал Кроуфорд, вокруг талии которого с плеском кружился прибой.
― Какого дьявола, ты, черт тебя подери, делаешь? ― яростно набросился на него Кроуфорд. ― Какое ты имеешь право рисковать своей жизнью ― без всякой необходимости! ― когда от тебя зависит столько людей?
Байрон обессилено прошел несколько ярдов и наклонился вперед, оперев руки на колени и очевидно уделяя все свое внимание наполнению и опустошению легких.
Трелони откинулся на спину в нескольких шагах от него, так что набегающие на берег волны трепали остроконечные пряди его черной бороды. ― Не мог бы ты сходить принести нашу одежду, ― сказал он Кроуфорду.
На мгновение Кроуфорд застыл в нерешительности, затем кивнул и побрел обратно к берегу. Одежду, по счастью, никто не утащил.
Трелони и Байрон оделись в воде. Трелони направился к омываемой волнами линии прибоя, затем остановился и оглянулся, сообразив, что Байрон и Кроуфорд за ним не последовали.
― Ты иди вперед, Тре, ― выдохнул Байрон. ― Мы присоединимся к тебе в гостинице. Будь другом, позаботься там, чтобы нас дожидалась бутылка чего-нибудь холодного.
Кустистые брови Трелони поползли вверх. ― Не хотите хотя бы из воды вылезти?
― Скоро вылезем, ― ответил Байрон. Трелони пожал плечами и пошлепал к берегу.
Байрон повернулся к Кроуфорду. ― Я делаю это… ― начал он. Затем: ― Боже, ну и вонь, ― поморщился он. ― Что ты ел?
― Кальмаров. Тебе тоже следовало бы чего-нибудь поесть ― сегодня вечером нам могут понадобиться все наши силы. Он причмокнул губами. ― Да и чеснок не повредит.
― Я уже съел, одному богу известно, сколько этой чертовой дряни. Чеснока, не кальмаров. На них накатилась волна повыше, и Байрон пошатнулся, но сохранил равновесие. ― Не то чтобы он совсем не защищал, но… Он щурился от яркого солнечного света, а его плечи снова стали красными.
После паузы достаточной, чтобы другая волна поменьше закрутила пенные водовороты вокруг их ног, Кроуфорд сказал: ― Но…?
Байрон, очевидно, вернулся к привычному ходу мыслей. ― Черт побери, Айкмэн, думаешь, мне нравится изматывать тело такими заплывами? Ты воображаешь, я стал бы это делать, если бы несколько съеденных… чертовых чесночных кальмаров могли защитить меня достаточно, чтобы позволить спасти твою заблудшую жену. Ты… ты полагаешь, я просто красуюсь?
Кроуфорд почувствовал, как его лицо вспыхнуло. ― Извини, ― сказал он, ― я действительно так подумал.
― Мне не нужно ничего доказывать, когда дело доходит до плаванья. Я переплыл этот чертов Геллеспонт[387], от Сестоса до Абидоса[388].
«Десять или двенадцать лет назад», ― подумал Кроуфорд. Но вслух он сказал: ― Я знаю.
― Я буду готов к вечеру, ― обиженно сказал Байрон, хромая по мелководью к берегу. ― Заботься лучше о себе.
На закате Байрон и Кроуфорд покинули гостиницу и медленно без разговоров направились вниз по улочкам Лериче, под темнеющим пурпуром неба, мимо окон и дверей, за которыми уже начинали зажигаться желтые огоньки ламп. Вскоре они достигли дальнего конца мостовой выходящего к морю. Байрон насмешливо взглянул на Кроуфорда и осенил себя крестом, прежде чем осторожно спуститься с каменной кладки на песок.
Кроуфорд натянуто улыбнулся и последовал за ним, и они бок о бок поплелись вдоль береговой линии. Каждый из них нес в карманах банку с измельченным чесноком и пистолет, заряженный серебряно-деревянными пулями, и Кроуфорду приходилось то и дело подтягивать штаны из-за веса мотка веревки, опоясывающего ремень; завязанная скользящим узлом петля колотилась о бедро, при каждом шаге отделяясь от бухты. Байрон покачивал незажженным факелом, словно это была прогулочная трость.
Через залив со стороны Портовенере дул холодный ветер, и Кроуфорд поежился и спрятал подбородок за отворотом пиджака, сожалея, что его шарф упакован с остальными вещами, которые они с Байроном собирались взять с собой этой ночью.
Несколько минут спустя они услышали громыхание и скрип кареты, едущей по дороге над берегом. Байрон кивнул. ― Тре как раз вовремя, ― тихо сказал он.
«С моим шарфом», ― подумал Кроуфорд. ― Надеюсь, он сделал, как ты сказал, и захватил с собой запасную лошадь, чтобы вернуться на ней в Лериче.
― Я тоже, ― сказал Байрон. ― Он слишком уж рыцарственный во всем, что касается женщин ― и несведущий в делах нефелимов ― чтобы смириться с насильственным похищением.
Они потащились дальше, пока небо над ними становилось все темнее, и вскоре услышали частый тройной перестук копыт лошади, скачущей обратно, к оставшемуся к северу Лериче.
― Молодец ― сделал, как я сказал, ― отметил Байрон. ― Карета дожидается нас над Каза Магни. Он закашлялся, вжимая лицо в воротник жакета, чтобы приглушить звук, и Кроуфорд понадеялся, что жар его не столь сильный, как кажется. ― Тереза очень огорчена, ― прокашлявшись, прошептал Байрон, ― тем, что ей придется продолжить путешествие в Геную без меня.