Кроуфорд понимал, что должен бы посочувствовать, но Джозефина была где-то впереди, и его мало сейчас заботили отношения Байрона и Терезы. ― Если она когда-нибудь забеременеет, она будет этому рада.
Он подумал, что Байрон может чего доброго рассердиться от его бессердечия, но после долгого затянувшегося молчания Байрон просто сказал: ― Ты прав.
Вскоре Кроуфорд придержал Байрона за руку и указал вперед. На фоне почти черного неба над очертаниями сосен смутно вырисовывалась прямоугольная громада Каза Магни.
Все его окна были темными и безжизненными. Даже самый слабый лучик света не пробивался сквозь них наружу.
― Думаешь, она все еще здесь? ― спросил Байрон, когда они ступили на засыпанную песком мостовую между домом и морем. Он воткнул факел в щель между камнями, выудил из кармана трутницу и с помощью кремня начал высекать потоки слепящих искр.
― Да, ― с уверенностью ответил Кроуфорд.
Искры оживили дрожащее пламя на лежащем в коробке хлопковом пухе, и Байрон быстро вытащил факел и поднес к огню его расщепленный, растрепанный конец; в один миг смолистое дерево охватило пламя, освещая оранжевым светом угрожающе нависшие, словно пустые глазницы, арки и окна дома. Байрон закрыл трутницу и спрятал ее обратно в карман.
― Тогда позови ее, ― сказал Байрон, поднимая факел, и свет его выхватил деревья, растущие на холме позади дома, отчего между стволов поползли и заметались зловещие тени.
― Джозефина, ― громко позвал Кроуфорд. И его голос растворился в бездонной ночной темноте словно вино, пролитое на песок. ― Джозефина! ― прокричал он. ― Ты нужна мне!
Некоторое время до них доносился лишь неумолчный шелест ветра в кронах сосен и грохот прибоя за их спиной. Кроуфорд посмотрел вверх на перила террасы, вспоминая, как Шелли склонялся над ними, вглядываясь в воды залива, долгими июньскими вечерами.
Затем, в промежутках между волнами, он различил тихое, отдающееся эхом шарканье из темноты, царящей за арочным входом первого этажа ― и мгновение спустя одетая в оборванное платье фигура показалась в центральной арке, той самой, через которую Джозефина в одиночку протащила шлюпку в тот день, когда спасла его из смертельных объятий моря.
― Майкл, ― хрипло сказала Джозефина. Вокруг ее рта была размазана какая-то темная субстанция, словно он оторвал ее от еды, но выглядела она слабой и заморенной, а глаза ее были огромными.
Кроуфорд шагнул ей навстречу, и она тотчас отступила назад в темноту. ― Не… приближайся ко мне, ― выкрикнула она. ― Людям нельзя ко мне приближаться.
― Хорошо. Кроуфорд подался назад, примирительно вскинув ладони. ― Слушай, я вернулся туда, где стоял ― ты можешь выйти снова.
Некоторое время из-под арки не доносилось ни звука ― он и Байрон обменялись напряженными взглядами ― затем Кроуфорд услышал внутри шарканье по песку, и, очень медленно, она снова вышла под мерцающий оранжевый свет. Кроуфорд пытался разобрать, была ли она беременна, но так и не смог этого определить.
― А тебе, можно приближаться к нам? ― спросил Кроуфорд.
Она покачала головой.
― Даже для того чтобы просто поговорить? Может быть, я хочу воссоединиться с семьей. Здесь Байрон. Он… один из вас, уверен, ты можешь разглядеть это в нем. Он почувствовал, как Байрон пошевелился позади него, и по тому, как качнулся свет, предположил, что он переложил факел из одной руки в другую. Кроуфорд взмолился, чтобы он не потерял терпение и что-нибудь не сказал.
― Тут я тебе ничем не могу помочь, ― сказала Джозефина. ― Ты знаешь это. Нужно чтобы кто-нибудь из них был к тебе благосклонен. Она улыбнулась, продемонстрировав, как когда-нибудь будет выглядеть ее череп. ― И они будут, Майкл. Найди одного из них и моли о прощении. О, они простят тебя. Меня уже простили за то… за то, что мы с тобой совершили.
Ее босые ступни на камнях мостовой выглядели словно белые крабы.
Кроуфорд смахнул слезы. ― Я хочу, чтобы ты пошла со мной, Джозефина. Я люблю тебя. Я…
Она закачала головой. ― Думаю, я тоже тебя любила, ― сказала она, ― но теперь я люблю другого. И мы очень счастливы.
Он стиснул веревку, бесполезную здесь веревку. ― Послушай меня, ― отчаянно сказал он.
― Нет, ― ответила она. ― Солнце опустилось, и он ждет меня. Она начала поворачиваться.
― Ты беременна, ― выпалил Кроуфорд.
Она замешкалась. Кроуфорду показалось, что он услышал какой-то звук, донесшийся со стороны объятого мраком холма, что-то отличное от шипения морского ветра в ветвях, но он не отрывал от нее взгляда.
― Подумай об этом, ― поспешно продолжил он, ― ты была медсестрой и знаешь симптомы. Это наш ребенок, твой и мой. Может быть эта… жизнь, это то, чего ты желаешь для себя, но этого ли ты хочешь для нашего ребенка?
Несколько томительных секунд она молчала. ― Ты прав, ― наконец сказала она с удивлением. ― Думаю, я и вправду беременна, ― ее лицо было лишено всякого выражения, но на впалых щеках явственно блеснули слезы.
Со стороны холма снова донесся едва уловимый звук. Кроуфорд бросил туда мимолетный взгляд, но не смог ничего разглядеть среди тускло подсвеченных сосен.
Она снова повернулась к морю и нерешительно шагнула из-под арки, и Кроуфорд дернул за узел, что крепил веревку к ремню; свернутая кольцом веревка очутилась в его руке.
В этот миг она заметила Байрона и настороженно на него уставилась, словно одичавший кот.
Байрон подождал, пока новая волна обрушится на скалы и отхлынет от берега. ― Все в порядке, ― сказал он достаточно громко, чтобы она могла разобрать. ― Дважды два четыре, дважды три шесть, дважды четыре восемь. В его голосе непривычными резкими нотками послышалось сострадание, и Кроуфорд подумал, что, возможно, он вспомнил, как она спасла их на вершине Венгерн.
― Пойдем с нами, ― сказал Кроуфорд
― Дважды пять десять, ― сказал Байрон. Его голос был теперь мягче, словно он рассказывал колыбельную ребенку, ― дважды шесть двенадцать…
Она собиралась ответить, но внезапно ее прервал громкий, мелодично звучащий голос, пришедший из темноты холма.
― Нет, ― пропел он. ― Ты принадлежишь мне, и ребенок твой от меня. Я его отец.
― О боже, ― проскрежетал Байрон и скользнул в карман свободной рукой, ― звучит похоже на Полидори.
Джозефина остановилась. Ее изорванное платье трепетало в зябком ночном бризе.
Она пристально посмотрела на Кроуфорда. Он улыбнулся ей ― а затем резким движением высвободил висящую у пояса веревку и накинул петлю ей на плечи.
Она повернулась и рванулась к арке и царящей за ней темноте, и потерявший равновесие Кроуфорд болезненно рухнул на колени; но он с силой потянул назад, и она растянулась поверх него. Она яростно сопротивлялась, и даже несмотря на то, что Байрон прижал ее коленом ― неуклюже, так как не выпустил факел и не вынул руку из кармана ― Кроуфорд никак не мог набросить на ее извивающееся тело еще один виток веревки. Он слышал, как что-то с шумом продирается вниз по склону, и в отчаянье занес изувеченную руку и наотмашь ударил ее по лицу.
Ее голова качнулась назад, и она безвольно обмякла, и как только Байрон поднялся, Кроуфорд поспешно перевернул ее и туго связал вместе запястья.
Рука, которой он ее ударил, была запачкана глиной. Размазанная вокруг ее рта грязь была глиной. «Она что ела ее»?
Когда он поднял взгляд, Байрон вытащил пистолет и нацелил его мимо Кроуфорда, в сторону деревьев. Свободная рука уверенно держала факел.
Кроуфорд оглянулся в направлении, в котором указывало дуло. Возле дома на мостовой стоял мужчина.
Он был одет в рубаху и брюки столь же изношенные, как и одежда Джозефины; но в отличие от Джозефины он выглядел откормленным, с явственно выделяющимся животом и намечающимся двойным подбородком.
Он презрительно улыбнулся Кроуфорду. ― Я, ― сказал он, ― никогда не позволил бы себе ударить женщину. Я горд, что больше не принадлежу к расе, чьи представители способны на такое.
Джозефина пришла в себя после удара и слабо завозилась под Кроуфордом, и он потянул за веревку, идущую от ее запястий, и, набросив петлю на лодыжки, туго ее затянул. Трясущимися пальцами он начал завязывать узел.
― Полидори, ― слегка дрожащим голосом позвал Байрон. ― В этом пистолете пуля сделанная Карбонариями ― серебро и дерево.
Кроуфорд туго затянул узел и поднял взгляд.
С яростным рвущимся хлопком, который заставил Кроуфорда подпрыгнуть, одежда Полидори клочьями разлетелась во всех направлениях ― и, судя по тому, как заметался свет факела, Байрон дернулся тоже ― и когда пляска света улеглась, Кроуфорд увидел, что на том месте, где стоял Полидори, в воздухе завис, жужжа крыльями, огромный змей.
Он тяжело извивался в воздухе, и его чешуя, словно звенья металлической кольчуги, блестела в неровном свете факела. Длинное рыло распахнулось, обнажая щетку белых зубов, а его неживые стеклянно блестящие глаза переместились с Байрона на Кроуфорда, а затем на лежащую на мостовой Джозефину.
― Не стреляй, ― поспешно сказал Кроуфорд. ― Я встречал их раньше в таком виде ― пули просто отскакивают от них.
― Любимый! ― прошептала Джозефина, широко раскрытыми глазами глядя на змея.
Громко жужжа, существо поднялось в воздух и поплыло навстречу укутанному темнотой склону холма.
Кроуфорду почти удалось поставить сопротивляющуюся Джозефину на ноги, когда мелодичный голос прозвучал снова откуда-то из-за деревьев.
― Ваши пули не смогут меня убить, ― сообщил он, и хотя тон был вежливым, Кроуфорд явственно различил скрывающийся за внешним спокойствием гнев, ― но они могут причинить мне боль. Вы уже один раз ранили меня, Мистер Кроуфорд, в Альпах. Припоминаете?
Кроуфорд не мог больше удерживать брыкающуюся Джозефину. Он рухнул на колени, позволив ей повалиться на него, так что о мостовую ударились его уже кровоточащие колени, а не ее голова. ― Какого дьявола ты не выстрелил, когда был такой шанс? ― с измученным всхлипом спросил он Байрона.