Приближался вечер, в лесу быстро сгущались сумерки. Почва становилась все более топкой, колеса телеги то и дело увязали, и «свинозайцу» приходилось прилагать ощутимые усилия, чтобы тащить ее дальше. Я отметил, что здесь нет ни мух, ни комаров, ни их эквивалентов, и это был приятный сюрприз. Вскоре мы подъехали к высокой ограде, сплетенной из тонких древесных стволов. Впрочем, сооружение производило впечатление прочного и вполне надежного.
— Приехали, — объявил Мэсэн. — Это мой дом, Ронхул. Сейчас повеселимся!
— Что, еще одна засада? — понимающе спросил я. — Опять разбойники?
— Да нет, какая там засада! Жрать будем. Не знаю, как ты, а я проголодался.
Двор за забором оказался просторным и порядком запущенным: то тут, то там росли пучки странной изжелта-бледной травы, повсюду валялись обрывки веревок и старые тряпки, под высоким кривым деревом, усеянным огромными белыми цветами, стояли латаные сапоги.
Рядом с сапогами топталось совершенно голое, невероятно уродливое существо, отдаленно напоминающее человека. У него была темная кожа цвета хаки, гладкая и блестящая, словно ее смазали маслом. Тело казалось невысоким, но очень массивным, с широченной грудной клеткой, руки существа почти достигали земли, а ноги были непропорционально короткими, толстыми и кривыми, совсем как у полоумного Таонкрахтова скотника. Лицо существа даже нельзя было назвать топорной работой: топор — слишком ювелирный инструмент для такой работы! Скорее уж тут поработал экскаватор: выкопал две ямы для глаз, еще одну — для рта, а излишки ссыпал в центре лица, благодаря чему существо обзавелось большим плоским носом. Этот красавчик издавал тихие звуки, похожие на удовлетворенное ворчание. Кажется, он был нам рад.
— Кто это? — шепотом спросил я.
Мэсэн насмешливо покачал головой.
— Кто, кто… Ну не жена же! Дерьмоед мой, разве не видно?
— А я еще никогда их не видел, — объяснил я.
— Ну и дела! — удивился Мэсэн.
— Я был у Таонкрахта всего два дня. А у Ургов — несколько часов…
— Да ну тебя! Зачем Ургам-то дерьмоеды? — испуганно сказал он. — Не гневи судьбу, Ронхул! Ну и язык у тебя…
— Язык как язык, — вздохнул я. — Слушай, а он — человек?
— Он — дерьмоед, — авторитетно объяснил Мэсэн. — А пока я его не поймал, он был болотным бэу.
— Значит, не человек, — с непонятным мне самому облегчением заключил я.
— Ты уже налюбовался? — вежливо осведомился он. — Пошли жрать, Ронхул. А то я один пойду, а ты осматривайся.
— Лучше я пойду с тобой. Будем считать, что я уже налюбовался…
В глубине двора стоял небольшой одноэтажный домик с жизнерадостной остроконечной крышей и маленькими окошками. Его стены были увиты толстыми черными стеблями каких-то вьющихся растений, которые я не мог отождествить ни с лианой, ни с лозой: почти без листьев, зато усеяны многочисленными красными цветами. Домик произвел на меня хорошее впечатление: он был обшарпанным, но уютным, как старая дача, хозяева которой предпочитают отдыхать на природе, а не заниматься бесконечным ремонтом.
Внутри царил типичный холостяцкий беспорядок. Посреди большой комнаты стоял длинный узкий стол на коротеньких ножках. Возле стола примостилось такое же низкое ложе, покрытое рыжей шкурой какого-то огромного жесткошерстного зверя. Напротив ложа, с другой стороны стола — широкая деревянная скамья, тоже укрытая меховой подстилкой. В глубине комнаты стоял сундук, такой огромный, что в нем вполне можно было поселиться: в свое время мне доводилось жить и в более тесных помещениях! Повсюду валялся какой-то хлам, ценный и не очень, но меня никогда не смущал беспорядок в чужих жилищах. Так даже лучше: стеснительный гость, вроде меня, в неприбранном доме чувствует себя свободнее, чем в стерильной гостиной, больше похожей на музей мебели.
Мэсэн огляделся по сторонам, прошелся по комнате, то и дело пиная ногами свое добро, — явно что-то искал. Наконец извлек из-под скамьи большую свечу, куда-то вышел и через мгновение вернулся. Теперь свеча в его руках горела ярким красноватым пламенем. Он торжественно водрузил ее в центре стола.
— А это «правильный огонь» или как? — опасливо спросил я. — А то Таонкрахт мне говорил, что есть такой огонь, который лишает памяти… Не хотелось бы разделить печальную участь этих ваших забывчивых разбойников!
— Я что, похож на идиота? — возмутился Мэсэн. — Это обыкновенный огонь. Я сам его разводил. Он приносит только свет и тепло — и ничего больше. Мой огонь не даст тебе новых знаний, как огонь Ургов, но и дураком не станешь, не бойся.
Я испытующе посмотрел на Мэсэна. Он действительно не был похож на идиота. По правде сказать, он производил впечатление самого нормального человека в этом Мире, так что я расслабился.
— Садись. Или ложись, если хочешь поваляться. Не стесняйся! На кухню я тебя все равно не пущу: не люблю, когда мне мешают хозяйничать, — добродушно сказал Мэсэн.
Я с удовольствием принял его предложение и вытянулся на рыжей шкуре. Ноги, утомленные долгой прогулкой, а потом еще и вынужденной неподвижностью во время поездки в телеге, тут же принялись объяснять мне, что я плохо с ними обращаюсь. Впрочем, через несколько минут их возмущение превратилось в приятную тяжесть, я окончательно расслабился и чуть было не задремал.
Задремать мне не дал Мэсэн. Он вернулся, большой, шумный, чрезвычайно довольный собой и жизнью, водрузил на стол невероятных размеров блюдо с огромными кусками жареного мяса. Аромат, исходивший от блюда, кружил голову и заставлял желудок болезненно сжиматься от сладких предчувствий: то ли мой новый приятель был обалденным поваром, то ли я так проголодался.
За едой мы молчали. Собственно говоря, у Мэсэна просто не было возможности говорить: он ел с такой невероятной скоростью и столь глубокой концентрацией, словно поглощение пищи было своего рода боевым искусством, в котором он достиг невиданных высот. Я всю жизнь был не дурак пожрать, особенно после долгой прогулки на свежем воздухе, но рядом с этим дядей мои усилия были почти незаметны. Впрочем, я наелся до состояния анабиоза: понял, что просто не смогу встать из-за стола и вообще ничего не смогу — никогда.
— Йох! Хорошо повеселились, — наконец вымолвил Мэсэн, отваливаясь от опустевшего блюда и утирая пот с раскрасневшегося лица. Посмотрел на меня и умилился: — Эк тебя сморило! Ладно уж, дрыхни здесь!
— А ты? — вяло спросил я.
— А у меня есть хорошее ложе на кухне. Заодно присмотрю, чтобы дерьмоед туда не забрался…
— А что, бывает? — Я не удержался от кривой улыбки.
— Один раз было, — мрачно сказал Мэсэн. — Сожрал все мои припасы, коврик, скатерть и два табурета, сволочь… Я его тут же продал, конечно, и завел нового — а толку-то! Убытки были большие… Ладно, я пошел. Завтра еще наговоримся.
Я положил под голову одеяло, подаренное Ургом, и заснул прежде, чем хозяин дома задул свечу, — вот это, я понимаю, наркоз! Ужин Мэсэна подействовал на меня куда сокрушительнее, чем давешняя попытка утопить свои беды в Таонкрахтовом пойле: на какое-то время я стал человеком без проблем, просто куском сытой, довольной спящей плоти, и это было восхитительно…
Мэсэн поднял меня на рассвете. Он был бодр и свеж и жаждал отправиться на охоту — непременно в моем обществе. Послать его подальше я, разумеется, не мог: обещание поискать для меня Быструю Тропу связало меня по рукам и ногам. Это было чертовски неприятно: ни тебе возмутиться, ни тебе кофе в постель потребовать. Впрочем, какой уж тут кофе!..
Пришлось ограничиться умыванием. Никакой ванной комнаты тут, понятное дело, не было, так что я предавался водным процедурам во дворе, где обнаружилась бочка с холодной водой, прозрачной, как слеза человека-невидимки. Мои страдания были вознаграждены еще при жизни. Во-первых, умывшись, я почувствовал себя так, словно только что на холяву разжился новым телом, которое всю жизнь делало утреннюю зарядку, исповедовало раздельное питание по Бреггу, никогда не курило, ложилось спать на закате, поднималось с петухами и исполняло еще несколько дюжин утомительных ритуалов, продлевающих жизнь в среднем на пятнадцать суток… А во-вторых, хозяин дома ждал меня за накрытым столом, чтобы напоить почти настоящим чаем. Вообще-то это был прозрачный темно-красный отвар из местной растительности, но он произвел на меня неизгладимое впечатление: чертовски вкусно! Эту роскошь следовало закусывать светло-оранжевым медом, большие, почти идеально круглые комки которого лежали в огромном тазу. Мед тоже был совершенно изумителен: не такой сладкий, как знакомые мне версии, с кисловатым привкусом лесных ягод и тонким ароматом цветов.
— Йох! Поехали! — решительно сказал Мэсэн, когда я покончил с третьей кружкой его божественного утреннего пойла. — Путь неблизкий, а дело хлопотное.
Он запряг в телегу своего кошмарного «свинозайца», и мы отправились в путь.
— Страшный все-таки у тебя зверь! — искренне сказал я, припоминая вчерашнюю расправу с разбойниками. — Такого в лесу встретить — невелика радость…
— Куптик, что ли? Да ну тебя, Ронхул! Эти звери — самые безобидные создания! Они боятся не только людей, а вообще всего, что движется, даже питупов.[26] Просто своего я хорошо выдрессировал, — объяснил он. — А что делать, когда такая жизнь?
— А кто такие «питупы»? — поинтересовался я.
— Питупы — это наш сегодняшний обед, если повезет. Толстые глупые птицы, которые с перепугу сами падают в руки хорошему охотнику…
— Не говорящие, часом? — встревожился я, вспомнив своего приятеля Бурухи.
— Да ну тебя, тоже мне сказал! — ухмыльнулся он. — Говорящие — это только птицы Бэ, других говорящих птиц здесь нет… Слушай, так ты что, вообще ничего не знаешь?
— Почти ничего, — вздохнул я. — По крайней мере, ничего такого, что могло бы мне здесь пригодиться. Может, хоть ты меня просветишь?
— А я-то думал, что ты меня будешь развлекать, — огорчился он. — Ладно, давай так: сначала ты расскажешь, как живут демоны, а на обратной дороге я буду языком молоть. Сообщу тебе все, что захочешь.