Я растерянно смотрел туда, где только что стоял мой эксцентричный спутник. Спорить больше было не с кем — разве что с судьбой, но я не был уверен, что мои аргументы ее проймут. Треклятое толстомордое солнце хмуро взирало на меня с неба. По правде говоря, это жуткое зрелище вселяло в меня панический ужас. Я бы не удивился, если бы оно спустилось с неба и попыталось меня сожрать, честное слово!
— Куляймо, Маггот! — настойчиво повторил капитан. — Ибьтую мэмэ! Урэмя нима!
Он уже стоял на палубе и выглядел, как человек, который опаздывает на работу: нервно переминался с ноги на ногу и нетерпеливо оглядывался по сторонам.
«Черт, я ведь даже не смогу объяснить ему, что не хочу с ними ехать, — мрачно подумал я. — Он же теперь не успокоится, пока я не окажусь в его корыте!.. Ладно, черт с ним, десять дней — это всего лишь десять дней. Постараюсь в первый же вечер заработать хороший насморк, это будет весьма кстати».
О том, что путешествие может затянуться на месяц и даже больше, я предпочитал не думать.
На корабле было чертовски тесно, еще хуже, чем я предполагал. Кроме лохматых широкоплечих бородачей в лаптях, по палубе слонялись домашние животные, любовно увитые венками из цветов и пестрых лент. Сначала мне показалось, что это какая-то диковинная разновидность свиней. Но, приглядевшись, я понял, что это были близкие родственники кровожадного «свинозайца», который возил телегу моего приятеля Мэсэна, только не такие зубастые. Шерсть их была коротко острижена, а черные полосы на спинках старательно закрашены, так что звери приобрели ровный изжелта-розовый цвет. Пушистые хвосты-помпоны были сбриты безжалостной хозяйской рукой, а на их место прикрепили накладные свиные хвостики, украшенные многочисленными яркими бантиками и даже драгоценными кольцами.
Под ногами у меня крутилось что-то совсем уж мелкое. Я решил, что это корабельная крыса, и заранее сжался в комок. Оказалось — не крыса, а самый настоящий гном. Крошечный человечек, размером с кошку, такой же патлатый и бородатый, как прочие пираты, да и одетый в такое же безобразие.
Пока я пялился на сие чудо природы, шустрый гном добрался до ноги Плюхая Яйцедубовича, вцепился в его штанину и проворно полез наверх. В минуту добрался до капитанского плеча, уселся там поудобнее, утер пот со лба и что-то прогундосил. Капитан слушал его внимательно, распахнув рот и задумчиво тягая себя за бороду.
«О, боже, — подумал я, — вот так и сходят с ума, наверное…»
Я кое-как нашел для себя кусочек свободного пространства на корме, уселся там, подтянув колени к подбородку, прижался спиной к прохладному дереву и замер. Я предпочел бы вовсе исчезнуть, но это у меня не получалось, по крайней мере, пока. Увитая цветами розовая подделка под свинью тут же подошла ко мне и уткнулась глупой мордой в колено, я попытался отпихнуть ее ногой. Зверь понял, что в моем сердце нет места его персоне, и ушел искать любовь и понимание на стороне, а мне стало стыдно: до сих пор я всегда отлично ладил с животными. И вообще дрянное это дело — вымещать свое паршивое настроение на слабых.
— Извини, зверюга, ты хорошая свинка, просто Гулливер из меня хреновый: нервы ни к черту! — виновато сказал я вслед удаляющемуся меньшему брату и почувствовал себя законченным идиотом.
Некоторое время я неподвижно сидел на месте, изо всех сил стараясь задержать дыхание, глотать смрадный воздух как можно реже: это казалось мне единственной возможностью выжить.
— Овётганна, — тихо сказал я, подняв глаза к небу. На сей раз я твердо знал, что прошу о помощи — неведомо кого, сам не понимая, какого рода помощь мне требуется… Просто жизнь уже очень давно не казалась мне настолько невыносимой. Даже когда я сходил с ума от отчаяния в замке Таонкрахта, я проделывал это с комфортом: в мягкой постели, вдыхая свежий воздух из открытого окна. Да уж, теперь Альтаон представлялся мне почти райским уголком!
Небеса, конечно, не разверзлись, и на горизонте не появилась прекрасная шхуна под белоснежными парусами, чтобы забрать меня, любимого, с кормы грязного пиратского суденышка, но мне стало немного легче, что правда то правда. Я почувствовал себя, как осужденный, которому только что сообщили, что казнь — нет, не отменяется, но откладывается на неопределенный срок…
Через какое-то время воздух, который мне все-таки приходилось вдыхать, посвежел: подул прохладный морской ветер и унес изрядную часть сырных ароматов.
Я огляделся и обнаружил, что берег остался довольно далеко. Сделав это открытие, я покосился на небо и с величайшим облегчением увидел там знакомые маленькие солнышки. Нормальные небесные светила, и не беда, что целых три вместо одного, такие пустяки меня уже давно не смущали. Кошмарное желтое Лабысло осталось сторожить страмослябское побережье, и это была хорошая новость.
Пираты по-прежнему сновали мимо, с простодушным любопытством поглядывали на меня. Слова «Маггот», «етидрёный хряп» и «ибьтую мэмэ» щедрым потоком изливались на мою бедную голову. Я молил небо об одном: чтобы мне не пришлось общаться с ними более плотно. Нервы у меня всегда были ни к черту, а уж сейчас — и подавно, и я прекрасно понимал, что могу взорваться по самому пустячному поводу. А любой из страмослябов мог бы шутя раздавить меня одной левой: уж очень они были здоровенные дяди!
Впрочем, человеком-невидимкой я так и не стал, поэтому рассчитывать на то, что мне удастся уклоняться от общения десять дней кряду, не приходилось. Оставалось только молить судьбу об отсрочке. Отсрочку я действительно получил, но ненадолго.
— Куляймо хряпа, Маггот! — с энтузиазмом предложил мне Плюхай Яйцедубович, когда солнце стояло в зените.
Гном, по-прежнему сидевший на его плече, тут же неразборчиво загундосил. Мне показалось, что он ругается.
Некоторое время капитан рассматривал мою ошалевшую рожу, потом до него дошло, что я ничего не понимаю, и он сделал характерный жест, словно поднес ко рту невидимую ложку.
— Хряпа, дурбыцло! — добродушно пояснил он.
— Хряпа так хряпа! — согласился я, поднимаясь на ноги.
Есть мне совершенно не хотелось. Но отказ разделить трапезу с пиратами вполне мог привести к дипломатическому конфликту.
— Ибьтую мэмэ, етидрёный хряп! Куляймо! — обрадовался капитан.
Обед был подан в носовой части судна. Сервировка поражала несказанной простотой. Собственно говоря, там стояло огромное корыто, до краев наполненное кусками мяса и овощей. Каждый участник мероприятия просто брал из корыта первый попавшийся кусок, клал его в рот и тянулся за новым, поэтому у корыта создалась давка. Тут же крутились лже-свиньи, возбужденные до крайности. К ним относились с пониманием и пропускали к корыту вне очереди.
Я окончательно понял, что есть мне не хочется, но капитан настойчиво подтолкнул меня к корыту и терпеливо, словно имел дело с несмышленым младенцем, повторил: «Хряпа!» Я обреченно вздохнул, достал из-за пояса разбойничий нож и подцепил кусок неизвестного овоща. К моему удивлению, он оказался чертовски вкусным, как авокадо в хорошем итальянском салате, так что я сам не заметил, как потянулся за добавкой. Пираты вежливо расступились: очевидно, я пользовался такими же особыми привилегиями, как и лже-свиньи.
Страмослябы уважительно рассматривали мой нож. Комментарии сводились к многочисленным вариациям на тему «ибьтую мэмэ». Ничего принципиально нового я не услышал, пока капитан авторитетно не заявил: «Хур морговый», — кажется, он удивил не только меня, но и своих подчиненных…
В финале рядом с пищевым корытом появилось еще одно, поменьше, наполненное мутной жидкостью, запах которой не оставлял никаких сомнений: граждане пираты собирались гулять, не дожидаясь вечера. Они проворно набросились на выпивку, с энтузиазмом размахивая огромными кружками, больше похожими на ночные горшки. Я воспользовался случаем и незаметно удалился обратно на корму.
«Сейчас они напьются, — мрачно размышлял я, — и пойдет веселье, могу себе представить! И куда мне теперь деваться? В море прыгать? Или на мачту лезть — так, что ли?!»
Удивительно, но эта дикая идея не вызвала у меня никакого внутреннего протеста. Странно, если учесть, что я до судорог в лодыжках боюсь высоты.
Наконец я задремал: усталость, солнцепек и полный желудок сделали свое дело. Я спал, и мне снилось, что я осуществил свою идиотскую идею: полез на мачту и устроился там, на рее, как канарейка на жердочке. Голова не кружилась от высоты: все-таки иногда во сне мы становимся удивительно бесстрашными! Морской воздух был неописуемо свежим, а на сердце у меня не оставалось ни единого камня. Я знал, что все будет хорошо. Или даже уже стало хорошо, а я, дурак, не заметил…
А потом я проснулся и обнаружил себя сидящим на тоненькой рее, между небом и землей, между облаками и свиньями, между солнечными дисками и широко распахнутой пастью изумленного Плюхая Яйцедубовича.
Я вцепился в мачту и изготовился заорать дурным голосом, но вместо этого судорожно сглотнул горькую от ужаса слюну и взял себя в руки.
Проанализировав свои ощущения, я сперва решил, что все еще сплю. Прежде всего, у меня не было никаких затруднений с тем, чтобы сохранять равновесие. Мое тело чувствовало себя спокойно и уверенно, словно тоненькая рея была разобранным на ночь диваном. Я не испытывал ни малейшего неудобства от сидения на узкой деревяшке. Можно подумать, что земное притяжение вдруг утратило власть над моими потрохами. Голова не кружилась, страха высоты больше не было, и только на окраинах сознания метались панические мысли о том, что надо бы испугаться. Я поспешно прогнал их прочь: пугаться сейчас было смертельно опасно, поскольку…
Ну да, к этому моменту я был вынужден признать, что все происходит наяву. Обожаю закрывать глаза на очевидные факты, но это хитроумное искусство никогда мне не давалось.
Я посмотрел вниз. Пираты столпились вокруг мачты и, задрав головы, смотрели на меня. Надо думать, они были по-настоящему шокированы происходящим.