Великан был бос, но лапти у него все же имелись: они висели на его бычьей шее, как некое экзотическое ожерелье. В довершение ко всему дядя был вооружен топором, размеры которого превосходили даже нечеловеческие габариты самого пирата: топорище напоминало телеграфный столб, а лезвие было величиной со средний холодильник.
— Fuck тую мэмэ! — пробормотал я. Только дикий коктейль из двух языков был способен хотя бы отчасти выразить охватившие меня высокие чувства.
— Ну что, не зря я тебя разбудил? — спросил Хэхэльф. У него был такой самодовольный тон, словно сие прекрасное видение было делом его рук.
— Зря, — вздохнул я. — Мне снился такой чудесный кошмарный сон про конец света, все было просто замечательно, а ты привел меня смотреть на это чудовище… Я же теперь, чего доброго, заикаться начну! Что это?
— О, это настоящая живая легенда Хомайского моря! Пучегор Пучегорович, единственный страмослябский пират, который может позволить себе роскошь зайти в Сбо. Славен тем, что неоднократно брал купеческие корабли на абордаж в одиночку, пока его команда отсыпалась после какого-нибудь очередного праздника. Самый страшный из всех морских разбойников, которые когда-либо поганили воды Хомайги.
— Я заметил, что самый страшный! — фыркнул я.
— Будешь смеяться, но он не только самый страшный из страмослябов, но и самый разумный. С ним вполне можно иметь дело. Он даже на кунхё немного говорит. И никогда не нарушает данное слово, что даже среди приличных людей большая редкость. Поэтому у нас с ним что-то вроде вечного перемирия. Конечно, если Пучегор встретит кого-нибудь из нас в открытом море — тут уж или удирай, или сдавайся. Но в Сбо он поклялся не бузить, ну а мы дали слово, что не будем потрошить его корабль и тягать его на суд старейшин Халндойна, если он решит зайти в наш порт. Думаю, поэтому капитан Плюхай упросил его отправиться к нам и произвести обмен пленниками. Самому Плюхаю здесь бы не поздоровилось!
Обаятельные мордовороты из хэхэльфовой команды тем временем привели связанного по рукам и ногам Давыда Разъебановича. Тот был трезв, а посему донельзя мрачен. Но увидев своего коллегу, понял, что тяготы плена закончились, и начал неуклюже подпрыгивать на месте, наглядно демонстрируя свою радость. Из его сладкозвучных уст изверглось нечленораздельное, но задушевное бормотание: «Етидрёный хряп, Пучегор Пучегорыч, ибьтую мэмэ, утьвлять, Пучегорыч!»
— Сейчас слезу пущу, — усмехнулся я. — Что ж, по крайней мере, одним счастливым человеком в мире стало больше! Вернее, двумя: полагаю, твой кузен еще счастливее, чем сие создание.
— Не думаю, — серьезно возразил Хэхэльф. — Если учесть, что ему никогда не суждено найти свою кумафэгу…
— Все суета сует по сравнению со страмослябским пленом, — возразил я. — Если бы мне предложили на выбор: провести еще десять дней наедине с этими пупсиками или несколько лет побираться под дверью самого захудалого трактира в Сбо, я бы не раздумывал ни минуты!
— Вряд ли Бэгли с тобой согласится, — заметил Хэхэльф.
— Ты нервничаешь? — спросил я.
— Не то чтобы… Он, конечно, наверняка догадывается, что его кумафэга вряд ли осталась на страмослябском корабле… Ну и пусть себе догадывается! Доказательств у него нет и никогда не будет. У нас в Сбо умеют молчать… особенно те, кому удалось прикупить небольшой запасец краденой кумафэги за четверть обычной цены. Но, будь моя воля, я бы предпочел не встречаться с Бэгли в ближайшее время, что правда то правда!
Бородатые соратники великана Пучегора тем временем привели хмурого встрепанного Бэгли. Обмен пленными проходил чинно и церемонно, почти как в кинофильмах про шпионов, где враждующие державы решают обменяться своими Джеймсами Бондами — во имя хэппи-хеппи-эндаи мира во всем мире заодно. Обоим пленникам развязали ноги, но руки на всякий случай оставили связанными, и они зашагали навстречу друг другу. Смерили друг друга презрительными взглядами, Давыд Разъебанович не упустил возможности лишний раз порадовать мой слух раскатистым: «Куляй на хур, пудурас», Бэгли благоразумно промолчал, только еще больше насупился, и узники совести заторопились навстречу свободе.
— Ну хоть теперь-то вы меня развяжете? — сердито спросил нас Бэгли, как только оказался рядом.
— Не вопрос, — согласился Хэхэльф, доставая из-за пояса коротенький острый кинжал.
Тем временем страмослябские пираты наглядно демонстрировали нам, как нужно вести себя в таких душещипательных ситуациях. Пучегор заключил в объятия спасенного земляка и захохотал так, что земля задрожала под нашими ногами, а паруса всех кораблей, стоявших в порту, вздрогнули, как от порыва свежего ветра.
— Люди вон радуются, что все хорошо закончилось, — с упреком сказал я мрачному Бэгли. — Бери с них пример, дружище!
— Пошли, угощу тебя стаканчиком вина, родич, — предложил ему Хэхэльф. — Сам понимаю, что «спасибо» от тебя не дождешься, ну да ладно, обойдусь!
Мы устроились за дальним столиком маленькой уютной забегаловки на окраине Сбо. Идти сегодня в один из богатых портовых трактиров было чистой воды безумием: в центральной части города веселился Пучегор со своими соратниками. Я подозревал, что эти бравые ребята даже в самом миролюбивом настроении способны разнести все в клочья, но Хэхэльф утешил меня, сообщив, что хозяева портовых трактиров уже давно приноровились к форс-мажорным обстоятельствам, которые нет-нет, да случаются в Сбо. Они берут со страмослябов такие деньжищи, что отремонтировать мебель и вставить выбитые стекла будет плевым делом…
— Где мой сундук с кумафэгой? — сурово спросил Бэгли.
Хэхэльф смотрел на него, как королева-мать на пьяного конюха. Словно бы не только не понимал значения его слов, но и сам факт существования такой формы органической жизни вызывал у него неподдельный, но и брезгливый интерес.
— Я жду ответа! — прорычал Бэгли. — Только не вздумай врать, что ты его в глаза не видел. Если бы ты не брал сундук, этот страмослябский придурок, на которого вы меня обменяли, не оказался бы на твоем корабле. Я сам видел, как он полез туда спать. У меня сердце кровью обливалось при мысли, что он может спьяну обделаться прямехонько на мои мешочки! Поэтому я знаю, что сундук у тебя.
Хэхэльф растерялся. Он явно не подозревал, что его кузен столь наблюдателен, да еще и обладает врожденной склонностью к дедуктивному мышлению. Я понял, что надо выручать друга, который не заготовил заранее мало-мальски убедительную ложь, а теперь не знал, что придумать.
— Сундук-то у него, — добродушно сказал я сердитому Бэгли. — А толку-то! Нет больше никакой кумафэги.
Хэхэльф посмотрел на меня, как на тяжело больного идиота, а Бэгли возбудился до крайности:
— Как это нет? — возопил он.
— Я ее съел, — объявил я.
— Всю? — опешил Бэгли.
— Всю, — невозмутимо подтвердил я. — Сколько там было-то — всего ничего…
— Как это? — Бэгли уже не сердился, он был выбит из колеи, его разум наотрез отказывался обрабатывать полученную информацию.
Зато Хэхэльф сразу оживился и принялся вдохновенно разрабатывать мою версию.
— Ронхул — демон, — сообщил он своему кузену таким тоном, словно это все объясняло. — Он мне сам признался, в первый же день.
— Демон? — жалобно переспросил тот и на всякий случай отодвинулся от меня подальше.
— А ты вспомни, как он лежал на рее, когда нас притащили на это треклятое страмослябское корыто, — оживился Хэхэльф. — Устроился там, как на кровати. Думаешь, нормальному человеку такое под силу?
— Ну и что, что демон? — слабо запротестовал Бэгли. — При чем тут моя кумафэга?
Хэхэльф вопросительно посмотрел на меня — дескать, что скажешь? Но я уже был готов к ответу.
— Мне трудно подолгу сохранять человеческий облик, — объяснил я. — А когда я принимаю свой обычный вид, я начинаю вести себя, как и полагается демону: сжигаю своим зловонным дыханием все, что под руку подвернется, пожираю живых людей, разрушаю их жилища и поднимаю бурю одним своим криком. Сейчас, когда я сижу с вами за столом в человеческом теле и все это рассказываю, самому страшно делается! Но когда я перестаю быть человеком, мне это начинает нравиться… И все бы ничего, но мое время в этой шкуре, — я похлопал себя по груди, — подходило к концу. Я рассказал об этом Хэхэльфу, а он в ответ расписал мне, какое замечательное место этот ваш остров Халндойн, и попросил меня не устраивать тут всю эту комедию с пожиранием заживо. Надо отдать ему должное, он меня убедил! Но я ничего не мог поделать: еще несколько дней, и я бы принял свой нормальный вид, а тогда уговоры Хэхэльфа стали бы мне до фени, сам понимаешь! Был только один выход: съесть твою кумафэгу и немного поколдовать. Теперь я останусь обычным человеком аж до конца года, так что все в порядке.
— И тебе понадобилось сожрать все, что было в сундуке? — простонал Бэгли.
— Этого едва хватило, — с достоинством промолвил я. — Если бы не Хэхэльф с его знанием бунабских заклинаний, вообще ничего не вышло бы!
— Хэхэльф, ты дурак, — несчастным голосом сказал Бэгли. — Дешевле было бы его убить, тебе не кажется?
— Спасибо на добром слове! — огрызнулся я.
— Убить того, кто освободил меня из страмослябского плена?! — возмутился Хэхэльф. — Ну, знаешь… Я иначе воспитан!
— Ты меня разорил! — упавшим голосом сказал Бэгли. — Вы меня разорили. Ты и твой проклятый демон. Я разорен! — Кажется, у него просто не осталось сил сердиться, теперь парень мог только скорбеть о своем внезапно утраченном богатстве.
— Ну уж так и разорен! — ухмыльнулся Хэхэльф. — Только не говори мне, что покупал кумафэгу по настоящей цене у гархнаргских купцов, все равно не поверю: у тебя таких денег в жизни не было. Даже если бы все богачи Койдо собрали все свои деньги, вы вряд ли набрали бы нужную сумму. Признайся, Бэгли: ты же просто выменял это сокровище у какого-нибудь пьяного пирата. Да хоть у того же Плюхая в прошлый его приезд на Халндойн! Что ты дал ему взамен? Бочку вина? Две? Даже если три, не думаю, что ты действительно разорился!