— Собачки! — восторженно сказал я. — Какие собачки! Идите сюда, мои хорошие!
Услышав мой голос, мохнатые «крокодильчики» слегка растерялись и даже притормозили — взяли дополнительную минуту на размышление. Потом они неторопливо подошли поближе и испытующе уставились на меня круглыми светлыми глазами.
— Собачки! — ласково повторил я. — Такие хорошие собачки…
Осторожно, чтобы не испугать зверьков, я протянул руку к тому, кто оказался ближе всех, и нежно потрепал мохнатую холку. «Собачка» коротко рявкнула, подошла поближе, чтобы мне было удобнее ее гладить, и зажмурилась от удовольствия.
Когда Хэхэльф сошел с корабля, я сидел на песке в окружении шести новых приятелей. К этому моменту все «собачки» валялись на спинках и тихо поскуливали от удовольствия, а я снисходительно почесывал поджарые животики, покрытие коротким жестким мехом.
— Ну ты даешь, Ронхул! — изумился Хэхэльф. — Как тебя чару[56] к себе подпустили?
— Как они называются? — переспросил я. — «Чару»? А по-моему, просто собачки. Лают так же, и на такс похожи, только пасти, как у крокодилов… Но в отличие от крокодилов, мы не кусаемся, да, мои хорошие?
— Еще как «кусаемся»! — усмехнулся Хэхэльф. — Если бы я заметил, что ты собираешься сходить с корабля, не дождавшись меня, я бы тебя отговорил — именно из-за этих твоих новых приятелей. Их разводят бунаба и держат здесь, на берегу, чтобы было кому чужака за задницу схватить в случае чего… Не знаю, кто такие твои «крокодилы», но чару просто созданы для того, чтобы кусаться. Однако же ты как-то с ними поладил… Что ты сделал?
— Ничего. Просто увидел их и обрадовался… Ну, начал говорить им всякие глупости: что они «хорошие собачки» и так далее… По-моему, они просто поняли, что я — не какой-нибудь проходимец, а положительный герой, так что со мной вполне можно иметь дело.
— И совсем не ворожил? — недоверчиво уточнил Хэхэльф.
— Да вроде нет. — Я задумался, а потом честно сказал: — Тут ведь так сразу и не разберешься: когда ворожишь, а когда все само собой получается…
— И так бывает, — понимающе кивнул Хэхэльф. — Ладно уж, пошли, Ронхул Маггот, укротитель чару… А где твоя сумка?
— На корабле, где же еще! — вздохнул я и неохотно отправился за своей тяжкой ношей. Да уж, прогулка налегке мне сегодня не светила…
Впрочем, прогулка была недолгой. Поселение бунаба оказалось совсем рядом с берегом. Стоило нам миновать густые заросли высоких прибрежных кустов, и вдалеке показались белоснежные домики, здорово похожие на мою «недвижимость», оставленную в Сбо. Только на плоских крышах некоторых строений стояли разноцветные шатры. Их яркая раскраска бросалась в глаза и здорово оживляла пейзаж. К домикам прилагались невысокие заборчики, ухоженные сады, крупные пестрые квадраты огородов и прочие признаки созидательной человеческой деятельности.
Честно говоря, я здорово нервничал: а вдруг моя рожа вызовет у этих ребят такое сильное отвращение, что даже связи Хэхэльфа не помогут мне получить «путевку» на встречу с Варабайбой?..
— Не волнуйся, Ронхул, — беззаботно сказал Хэхэльф. — Если уж ты с чару сумел поладить, значит, все будет путем!
Что касается «собачек», они следовали за мной, отчаянно виляя хвостами, явно рассчитывая, что в ближайшем будущем я найду свободное время, чтобы повторить пленившую их воображение процедуру почесывания загривков и животиков.
Хэхэльф прибавил шагу, вдохновленный милым сердцу пейзажем, на фоне которого протекало его босоногое детство. Я едва за ним поспевал. К моменту первой встречи с аборигенами я так запыхался, что у меня просто не было сил смущаться.
«Аборигены» оказались двумя загорелыми дюжими детинами в более чем легкомысленных нарядах. На головах у них были те самые матерчатые «сапоги», «агибубы», которые так насмешили меня еще на Халндойне. Только их головные уборы были гораздо выше — с полметра каждый. Впрочем, прочие детали туалета показались мне не менее забавными: эти здоровенные дядьки с суровыми лицами воинов были одеты в цветастые пончо до колен. У одного пончо было голубенькое, с рисунком из крупных красных цветов, а у другого — розовое, в яркий желтый горох. При этом они держались с таким достоинством, что мне и в голову не пришло смеяться, я только изумленно покачал головой.
— Хэхэльф! — доброжелательно сказал один из них, увидев моего друга. — Алля фа ндана-акуса!
Второй тоже что-то буркнул — настолько приветливо, насколько позволяла его донельзя мрачная физиономия.
— Что они говорят? — тут же спросил я.
— Здороваются, — пожал плечами Хэхэльф. — Просто здороваются со старым приятелем. Говорят, что вот, мол, какой хороший подарок для старого ндана-акусы… Когда будет что-нибудь интересное, я тебе переведу.
Мрачные типы в карнавальных костюмах разглядывали меня — украдкой, исподлобья и, как мне показалось, без особой симпатии. Хэхэльф решил, что нас следует познакомить, и толкнул длиннющую телегу на непонятном, но благозвучном языке. Где-то в середине словесного водопада мелькнуло имя «Ронхул» и тут же захлебнулось в мощном потоке незнакомых слов. Старинные друзья слушали Хэхэльфа с возрастающим интересом и важно кивали, как бы давая понять, что внимательно следят за нитью его повествования.
— А это — местные куса-баса,[57] то есть зажиточные хозяева, — Хэхэльф наконец повернулся ко мне. — Этого, в голубом пончо, зовут Андун, а второго — Чавар.
Мои новые знакомые чинно кивнули, услышав свои имена.
— Когда-то мы с ними разорили немало чужих огородов, — мечтательно закончил Хэхэльф. — В детстве мы были прожорливы и необузданны, как какие-нибудь дикие лесные кырба-ате…[58]
— А кто такие эти дикие кырба-ате?
— Увидишь еще. Пошли лучше, сколько можно топтаться на месте?!
Мы отправились дальше. Хэхэльфовы друзья детства чинно поклонились на прощание и пошли своей дорогой.
— А они все так чудно одеваются? — спросил я у Хэхэльфа, когда разноцветные агибубы его приятелей скрылись за раскидистыми кронами деревьев.
— Если ты имеешь в виду агибубу, то даже самый последний бунабский нищий непременно имеет такой головной убор — хотя бы одну, совсем коротенькую, из некрашеной материи. Для любого бунабского мужчины агибуба — самая важная часть его имущества. Это и головной убор, и очень крупная денежная единица: богатство человека бунаба измеряется не в количестве купленных им домов и не в поголовье его стада, а именно в агибубах! Кроме того, агибуба — это своего рода обязательный атрибут, пренебрегать которым недопустимо. Любой бунаба может позволить себе выйти на улицу голышом или завернувшись в старый коврик для вытирания ног. Над ним посмеются, но поймут и простят — с кем не бывает! Но выйти из дому без агибубы… Невозможно! И потом, в их понимании, агибуба — это просто красиво. Можешь мне поверить: наши непокрытые головы кажутся им такой же нелепостью, как тебе их колпаки… И только я могу спокойно взирать и на то, и на другое, — гордо заключил он.
— А пончо? — спросил я. — Это такой же «обязательный атрибут»?
— Нет, просто одежда. Впрочем, она символизирует определенное положение в обществе. Пончо носят не все бунаба, а только куса-баса, зажиточные хозяева, — откликнулся Хэхэльф. — Другие и рады бы, а не положено!.. Кстати, пончо — очень удобная одежда, что бы ты об этом ни думал.
— Может, и удобная, но что-то в Сбо я таких нарядов не видел.
— Потому что в Сбо куса-баса предпочитают одеваться, как все. Разве что от агибуб не могут отказаться. Но уж когда едут гостить к родичам на Хой, извлекают из сундуков нарядные пончо, — объяснил Хэхэльф.
— Даже слишком нарядные, — ехидно поддакнул я. — У меня в глазах до сих пор рябит!
— Что касается ярких расцветок… Видишь ли, каждый бунаба — немного художник, поэтому они обожают раскрашивать ткани. Им нравятся яркие краски. Ребят можно понять: здесь, на Хое, почти всегда пасмурная погода, а если еще и одеваться в темную одежду, можно совсем загрустить!
— Здесь почти всегда пасмурно? — удивился я. — Какое замечательное место! Что может быть лучше пасмурной погоды?!
— Значит, твой вкус совпадает со вкусом Варабайбы, — усмехнулся Хэхэльф. — Говорят, что это он уговорил все облака Хомайги избрать небо над Хоем в качестве места постоянного пребывания, и теперь тучи только изредка отлучаются отсюда, чтобы оросить дождем другие острова… Ну, Ронхул, сделай глубокий вдох и постарайся забыть, что такое улыбка! Мы пришли.
Перед нами была изящная резная калитка, запертая на несколько щеколд. Тщетная, на мой взгляд, предосторожность: даже такой легковес, как я, вполне мог бы вышибить калитку одним хорошим ударом ноги.
Но, разумеется, буянить мы не стали. Хэхэльф негромко выкрикнул несколько неразборчивых слов, и мы принялись ждать. За забором воцарилось оживление: до моих ушей доносился топот шагов и человеческие голоса. Наконец калитка распахнулась, и невысокий хрупкий юноша в узорчатой агибубе и широких белых штанах, едва достигающих щиколоток, с поклоном пропустил нас в сад.
Вдоль садовой дорожки, выложенной блестящими белыми камешками, стояли мрачные мужчины, все как один в агибубах и белых штанах того же покроя, что и у их коллеги. Они стояли неподвижно и смотрели на нас в высшей степени неприветливо.
— Имей в виду, Ронхул: они нам улыбаются, — шепнул мне Хэхэльф. — Ребята делают все, что в их силах, чтобы изобразить радость по поводу моего визита, просто у них не слишком хорошо выходит.
— Да, я заметил, — вздохнул я. — А кто они? Сыновья твоего покровителя?
— Ну ты скажешь тоже! Где это видано, чтобы сыновья ндана-акусы носили штаны, да еще и встречали гостей на пороге?! Это — папну, рабы хозяина дома.
— Рабы? — удивился я. — Так у них тут есть рабы?
— А где их нет? — пожал плечами Хэхэльф. И предупредил: — Ты не обижайся, если во время беседы с ндана-акусой я не смогу отвлекаться, чтобы переводить тебе наши слова: этикет, сам понимаешь! Если он будет тебя о чем-то спрашивать, я переведу.