Хэхэльф ответил старику коротко и, как мне показалось, взволнованно. Потом дернул меня за рукав — я-то стоял как вкопанный, переваривая свои неземные ощущения, — и мы вышли в сад.
— Все в порядке, да? — спросил я, щурясь от яркого света: все три солнышка стояли в зените, что на моей памяти случалось с ними крайне редко.
— Ага, — Хэхэльф выглядел необыкновенно довольным. — А ты сам понял, да? Ты понравился старику. Я надеялся на это с самого начала, но даже не ожидал, что между вами возникнет такая симпатия… Ндана-акуса даже захотел с тобой побеседовать, чего с ним уже очень давно не случалось. Вообще-то старик не охотник слушать чужую болтовню. «Поговорить о ценах на щенков моих чару с богатым торговцем; ответить на глупый вопрос моего старшего сына, дабы он уяснил собственное несовершенство; спросить у молодой жены, какая она у меня по счету; дать тебе дельный совет, если ты специально приедешь на Хой, чтобы его получить — это я еще понимаю. Но о чем еще можно разговаривать с людьми, Хэхэльф?» — вот что сказал он мне лет двадцать назад, и с тех пор его мнение по этому вопросу не переменилось.
— Так почему же ты не перевел мне вопросы ндана-акусы, если он в кои-то веки захотел пообщаться? — огорчился я.
— Да потому, что не было никаких вопросов, глупая твоя голова! — рассмеялся Хэхэльф. — Здесь, на Хое, только рабы быстро поворачиваются! Сейчас ндана-акуса посмотрел на тебя и выслушал твою историю в моем изложении. Теперь он будет до вечера размышлять об увиденном. А вечером будет пир, специально в честь нашего приезда. Впрочем, у них здесь каждый вечер пир, просто когда появляется гость, ему любезно сообщают, что пир не просто так, а именно в его честь… Да, так вот: если к вечеру у ндана-акусы не пройдет желание задавать тебе вопросы, он задаст их на пиру, чтобы все его домочадцы могли насладиться вашей беседой. Дядя Анабан — очень великодушный человек, хотя с виду, конечно, не скажешь…
— Как ты его назвал? Дядя Анабан? — весело переспросил я.
— Ой, тише, — поморщился Хэхэльф. — Я называл его так, пока был мальчишкой. Детям часто разрешается то, что не позволено взрослым.
— Ладно, я не стану его так называть, — пообещал я. — За это ты откроешь мне страшную тайну: где тут у них туалет?
Получив это сакральное знание из первоисточника, я быстро привел в порядок свои самые неотложные дела, и мы с Хэхэльфом отправились устраиваться. Нас сопровождал донельзя важный человек в коротенькой ярко-желтой агибубе и такой же желтой юбке, которая начиналась под мышками, но не достигала колен. Со слов Хэхэльфа я понял, что сей напыщенный тип — «хуса», тоже раб, но более низкого ранга, чем ребята в штанах, которые называются «папну». Этого достойного джентльмена звали Хвоп, и он был слугой Хэхэльфа в те времена, когда мой приятель с легкой руки своего папаши стал заложником и поселился в доме ндана-акусы Анабана.
— Понимаешь, я ведь — не родственник ндана-акусы и вообще не бунаба, поэтому услуги таких почтенных рабов, как папну, мне по чину не полагаются, — объяснил мне Хэхэльф. — С другой стороны, я был сыном знатного человека, хоть и чужака, так что считалось, что оставить меня вовсе без слуги просто неприлично. Поэтому ко мне приставили Хвопа. Невелика честь, конечно: простых рабов хуса в доме ндана-акусы разве что горшки мыть допускают, но все лучше, чем ничего… Зато сам Хвоп оказался счастливчиком: он до сих пор считается моим личным слугой. Иных обязанностей у него нет. Когда я приезжаю погостить, он мне, конечно, прислуживает. Но приезжаю-то я, сам понимаешь, редко! Поэтому большую часть времени он бездельничает: сидит в саду и грызет спелую умалу, под тем предлогом, что «хозяин ему ничего не приказывал». Что касается меня, я доволен: хоть одного человека я на своем веку уж точно сделал счастливым!
Пока он мне все это рассказывал, навстречу нам вышла нарядная коренастая женщина средних лет. За ней следовал высокий худой человек с очень большим носом и маленьким, таким же недовольным, как у прочих бунаба, ртом, одетый в нелепую короткую юбку, как и слуга Хэхэльфа. Женщина что-то угрюмо буркнула и ушла, а длинноносый незнакомец остался с нами.
— Вот человек, которому, кажется, повезло еще больше, чем Хвопу! — подмигнул мне Хэхэльф. — Этого парня зовут Вёха, и он — твой личный слуга. Хондхо — тетка, которая его привела, незамужняя сестрица дяди Анабана и управительница дома — сказала, что ндана-акуса распорядился прислать слугу в распоряжение «важного гостя». Эк ты его все-таки впечатлил!.. Насколько я в курсе твоих планов на будущее, этому счастливчику, Вёхе, осталось работать всего несколько дней, а потом он может бездельничать до глубокой старости, аргументируя это тем, что «хозяин ничего не приказывал делать». Правда, здорово?
— Здорово, — согласился я, с сомнением оглядывая своего «слугу» с ног до головы. — Только я не совсем представляю себе, как я буду отдавать ему приказы: я же языка не знаю.
— Поэтому к тебе приставили не кого-нибудь, а именно Вёху, — невозмутимо ответил Хэхэльф. — Он немного говорит на кунхё… ну, не то чтобы говорит, но несколько слов знает, если не забыл. Я его сам когда-то научил.
— Ну тогда скажи что-нибудь, — потребовал я у своего слуги. Он молчал, и я спросил: — Ты не понимаешь?
Хэхэльф решил помочь нам найти общий язык и что-то объяснил тому по-бунабски. Лицо Вёхи просветлело, и он сказал: «Жопа», — после чего уставился на меня счастливыми глазами отличника, только что выдержавшего трудный экзамен.
— Все понятно! — фыркнул я. — Твоя школа, говоришь?
— Я учил его и другим словам, — смущенно возразил Хэхэльф. — Просто остальные он, наверное, все-таки забыл…
— Ничего страшного, — решил я. — Жил же я до сих пор вовсе без слуги! И вообще, некоторые вещи можно объяснить с помощью жестов… А если мне очень припечет поделиться с этим замечательным знатоком кунхё своими душевными переживаниями, буду обращаться к тебе за помощью: ты учил этого гения, значит, тебе и расплачиваться за его невежество!
На том мы и порешили. И отправились осматривать комнаты, отведенные для нашего проживания. Надо отдать должное хозяйке дома, коренастой тетушке Хондхо: она отвела нам очень удобные апартаменты. Не просто по комнате для каждого, а своего рода «квартирку», состоявшую из трех помещений. Одна комната, самая маленькая и практически пустая, была проходной, а из нее можно было попасть в две другие, светлые просторные спальни, щедро усыпанные невообразимым количеством круглых ковриков, таких же круглых пестрых одеял и больших пухлых подушек.
Вёха и Хвоп тут же уселись на коврики в маленькой комнате и с надеждой уставились на нас с Хэхэльфом — очевидно, прикидывали, дадим ли мы им побездельничать. Я бы, наверное, дал, но Хэхэльф получил другое воспитание. Он сразу же отправил их в сад, откуда наши слуги вернулись только через полчаса, нагруженные корзиной фруктов.
— Лучше всегда иметь в своей спальне что-нибудь съестное, — объяснил мне Хэхэльф. — А то пируют здесь только по вечерам, а все остальное время крутись сам, как знаешь. То есть считается, что, если человек проголодался, он просто пойдет на кухню и возьмет там, что ему нужно. Но я хорошо знаю здешнего главного повара. Взять что-то на кухне, где хозяйничает старый Клу… Знаешь, Ронхул, я не самый трусливый парень на Хомайге, и мне довелось побывать во многих морских сражениях. Да что там морские сражения, я и с любым альганским воякой не прочь поразмяться один на один, в полном боевом вооружении! Но сунуться на кухню к дядюшке Клу за шесть часов до начала вечернего пира — увольте!
— Мне уже стало страшно, — вздохнул я. — Сейчас начну плакать и проситься домой, к маме.
— И будешь абсолютно прав! — обрадовался Хэхэльф. Порылся в корзине, извлек из нее парочку аппетитных розовых плодов неизвестного мне пока вида и объявил: — Ты как хочешь, Ронхул, а я собираюсь поваляться. Устал я!
С этими словами Хэхэльф отправился в одну из спален.
Выразить не могу, как меня обрадовало его решение. Я сам едва держался на ногах: пробуждение на рассвете, волнения в связи с официальным приемом у ндана-акусы и обилие новых впечатлений вымотали меня совершенно. Поэтому я тут же упал на груду подушек в своей комнате и сам не заметил, как уснул.
Проснулся я от того, что в соседней комнате кто-то ругался. Диалог вершился на незнакомом бунабском языке, но интонации не оставляли места сомнениям. Я открыл дверь и обнаружил, что ругаются наши с Хэхэльфом слуги. Они сидели каждый в своем углу и обменивались любезностями. Голоса звучали так, словно ребята вот-вот схватятся не на жизнь, а на смерть, но их мрачные лица при этом сохраняли совершенно бесстрастное выражение. Дверь в спальню Хэхэльфа была распахнута настежь, его самого там не было.
— Ну что, проснулся наконец? — весело спросил он меня откуда-то сзади. Я обернулся и увидел, что Хэхэльф стоит во дворе и заглядывает в мое окно.
— Разбудили! — пожаловался я.
— Да, ребята немного поцапались, — ухмыльнулся Хэхэльф. — Начали выяснять, кто из них теперь более важная персона. Мой слуга, Хвоп, считает, что он, поскольку я — почти приемный сын ндана-акусы. Так что он, соответственно, — почти папну. А твой Вёха не сдается и заявляет, что еще надо выяснить: вполне возможно, его хозяин — то есть ты! — это хозяин хвопова хозяина — то есть меня. В какой-то момент он позволил себе нахальство предположить, что ты купил меня на невольничьем рынке.
— Как же, как же! Как вчера было, помню. Иду это я по невольничьему рынку и думаю: кого бы прикупить… — прыснул я. Потом прислушался к беседе наших слуг и с любопытством спросил: — А что это значит: «Чам-чам байя агибуба»?
— Это значит: «У тебя агибуба в дерьме», — перевел Хэхэльф. — Очень серьезное оскорбление! Если бы эти двое были ндана-акусами разных областей, тут же началась бы война.
Он так заинтересовался происходящим, что уселся на мой подоконник и внимательно прислушался.
— Масса пхатма! — сказал мой слуга своему оппоненту. Я вопросительно посмотрел на Хэхэльфа. Тот наморщил лоб.