Он изумленно покачал головой — дескать, вот, оказывается, какие проблемы бывают у некоторых! — а потом любезно предоставил мне информацию о местоположении ближайшего ручья. Щенки чару с веселым визгом устремились за мной, но Хэхэльф строго приказал им оставаться на месте. К моему величайшему изумлению, звери послушно прижались к голенищу его сапога. Очевидно, парень оказался прирожденным дрессировщиком.
Пока я купался и бродил по лесу, разминая ноги, Дайст умудрился приготовить какую-то роскошную похлебку из дикорастущих плодов: не то суп, не то компот. Покончив с завтраком, мы отправились в путь.
Мои спутники с энтузиазмом грызли курмду, а посему поездка проходила в теплой дружеской атмосфере. Я, правда, не стал составлять им компанию: боялся снова растранжирить восхитительную, волшебную легкость, которая понемногу возвращалась ко мне. Теперь «неземные» ощущения не обрушивались на мою голову, как беспощадная штормовая волна, а заполняли меня медленно, по капле, как дождевая вода садовую бочку — поначалу незаметно, но к концу лета непременно окажется, что бочка полна до краев…
Зато Хэхэльф и Дайст сжевали столько сухого пива, что дружным хором исполнили песенку про «Муммайха из Альгана». Вынужден заметить, что их музыкальный союз отличался от дуэта Паваротти — Доминго самым невыгодным образом.
Покончив с этим эпохальным произведением, они тут же затянули следующее:
— Дом стоит, а рядом — цакка,
в этой цакке стонет Цуцэл.
Напоил вином хомайским
дерьмоеда — перепутал!
И поет об этом песню.
— Между прочим, эту песню тоже я написал, и она — про одного из слуг твоего приятеля Таонкрахта! Был там у него один дурачок, кравчий дерьмоеда, потом в лес сбежал, — лукаво сообщил мне Хэхэльф.
— А ты что, знаком с Таонкрахтом? — удивился я. — Ты мне об этом раньше не говорил.
— Да ну тебя! — отмахнулся он. — Не обязательно быть знакомым с человеком, чтобы написать хулительную застольную песню о его слуге или о нем самом. Вполне достаточно знать сплетни. Вот у нас на Халндойне есть один парень, Эрберсельф Параларда, так он вообще никогда с Халндойна не уезжал, а хулительных песен написал больше, чем любой другой. Вот послушай!
И они с Дайстом тут же затянули новый куплет:
— Дом стоит, в нем спит гурэпло,
а хозяин — у соседа.
Спросит Гальт у Бэтэнбальда:
«Где мы?» — «Знать, у Таонкрахта!»
Таонкрахт споет, что дальше…
— Видишь, Ронхул, какая песня! — сказал мне Хэхэльф. — Думаешь, Эрберсельф Параларда был лично знаком с двухголовым дружком альганского Рандана? Да ничего подобного! Просто слышал о нем в порту, и все.
— А что такое «гурэпло»? — меня заинтересовало очередное незнакомое слово.
— То же самое, что альганское слово «урэг», только на шантамонтском наречии… — Хэхэльф увидел, что я мучительно пытаюсь вспомнить, где уже слышал эти странные словечки, и объяснил: — Просто одна из низших каст, такие уже вообще ничего не соображают…
— А какие еще есть касты? — Я смутно припоминал, что мне уже читали лекцию на эту тему, но никак не мог собрать обрывки воспоминаний, разбросанные по укромным уголкам моей дырявой головы.
— Есть кы, бу и ёлбы — эти даже глупее, чем урэги. Есть жизгумы, тоже глупые, но работящие и хозяйственные, из таких получаются хорошие слуги. Есть еще лалаба — эти тоже дурачки, но поумнее прочих, к тому же они обычно веселые… И еще есть ханара и хигги. Эти — вполне нормальные ребята, часто куда нормальнее, чем их хозяева. Хотя окружение их, конечно, портит.
— Ясно, — улыбнулся я. — «Жизгумы», «урэги», «лалаба» — кто там еще?.. Подумать только, как у них все непросто!
Эти двое тем временем снова заголосили:
— Дом роняет камни в воду,
у причала лодки сгнили,
пьет Ибаэнт с бубэрами,
больше нету слов у песни!
— А это о ком? — полюбопытствовал я.
— А хрен его знает! О каком-то нерачительном хозяине, — пожал плечами Хэхэльф.
Под утро я чувствовал себя так, словно снова сгрыз черт знает сколько курмды, хотя так и не прикоснулся к хэхэльфовым запасам. Впрочем, со мной и раньше такое случалось: с кем поведешься, так себя и чувствуешь… Одним словом, я слегка поглупел и здорово развеселился, словно действительно порядком захмелел. В какой-то момент я присоединился к своим спутникам, во всю глотку распевающим хулительные песни. А потом так разошелся, что и сам решил создать какое-нибудь эпохальное произведение в этом общедоступном жанре.
— По дороге едет парень,
он — Мэсэн, его все знают,
и штанами ему машут
все жизгумы из Эльройна
и урэги из Мактао.
А куда он едет, хмурый,
им, дурным, не догадаться!
— Вот здорово! — завистливо восхитился Хэхэльф. — Хорошо быть демоном: все-то у тебя получается!
— Надо будет запомнить, — оживился Дайст. — Это же про Мэсэна, который живет на границе Альгана и Эльройн-Макта, я его хорошо знаю. Вот он порадуется: до сих пор о нем никто не писал хулительных песен. И вообще про Мэсэнов никто не пел: не такие они важные персоны!
— А как ты догадался, что это именно про твоего дружка? — удивился я.
— Да чего тут гадать? Кроме него нет альганских Мэсэнов, которые заезжают и в Эльройн, и в Мактао. А поскольку названия каст ты произнес так, как это принято в Альгане, ясно, что речь идет именно об альганском парне, — объяснил Дайст.
Я не стал его разочаровывать и признаваться, что просто употребил первые попавшиеся слова, которые пришли мне в голову. Если Дайсту нравится думать, что я сочинил песню про его приятеля, — на здоровье!
Дни сменяли друг друга с торопливостью школьников, забегающих в столовую за пирожками. По утрам мы спали, днем гуляли по лесу в поисках какой-нибудь дикорастущей вкуснятины, которую можно бросить в котел с неизменно аппетитным варевом нашего умелого предводителя каравана, а от заката до рассвета бухубаты неторопливо волокли наш «поезд» вперед. Кажется, мое путешествие все-таки вышло на финишную прямую, но эта «прямая» оказалась чертовски длинной!
Несколько раз мы видели местных разбойников. Однажды они сопровождали нас до тех пор, пока не стемнело, неумело прячась в кустах, растущих вдоль дороги. Хэхэльфовы чару рычали на них, как самые настоящие сторожевые собаки, и рвались из рук своего многострадального хозяина — поохотиться. Как он умудрился удержать этих грозных малышей — ума не приложу!
Разбойники не производили впечатления грозных противников. Оно и не удивительно: если верить моим попутчикам, все эти лесные банды состояли исключительно из беглой замковой прислуги, всяких там невменяемых «бу», «кы», «ёлб» и «урэгов», на которых я вдоволь налюбовался еще в те дни, когда был не то гостем, не то почетным пленником безумного альганского Рандана Таонкрахта…
На нас эти «вояки» так ни разу и не попытались напасть. Дайст гордо заметил, что репутация у него в этих краях самая что ни на есть зловещая. А если учесть, что мы с Хэхэльфом тоже были не слишком похожи на барышень, которые отправились в лес собирать фиалки, — неудивительно, что с нами никто не хотел связываться!
Зато я получил море удовольствия, слушая, как переговариваются господа разбойники. У большинства из них были многоэтажные прозвища, в которых непременно упоминалось слово «жопа». Мои спутники совершенно серьезно объяснили мне, что этого требуют законы Земли Нао: если уж человек стал разбойником, он не может носить нормальное имя, как у всех приличных людей, только какую-нибудь идиотскую кличку. Я ушам своим не верил, слушая их ежедневную перекличку: «Обгаженная Жопа, Обмазанная Дерьмом», «Великая Жопа», «Крепкая Жопа», «Рыжая Жопа», «Подлая Жопа», «Жопа Шире Задницы», и еще бесчисленное количество этих самых «жоп».
— А если человек уйдет в банду, но не захочет, чтобы его называли какой-нибудь «жопой», а останется при своем прежнем имени, рано или поздно им заинтересуются Сох, — невозмутимо сообщил мне Дайст. — Так-то им нет никакого дела до этой швали, в противном случае всех уже давно переловили бы… Но если ребята нарушат закон о праве на имя — все, хана!
— Им что, делать больше нечего, этим Сох? — изумился я. — Таонкрахт мне в свое время все уши прожужжал, какие они крутые. А потом я узнал, что они просто следят, кто куда насрал… Теперь вот выясняется, что у них есть еще одно важное дело: следить, чтобы эти бедолаги почаще говорили друг другу гадости…
— Ничего ты не понимаешь, Ронхул, хоть и демон! — добродушно ответствовал Дайст. — А может быть, именно потому и не понимаешь… Сох — они же просто слуги Ургов. А Урги, говорят, сбрендили еще до того, как ушли под землю. Представляешь, какие приказы может отдавать очень пьяный хозяин своим слугам? Ну а Урги — еще хуже, чем пьяные. Одно слово — Мараха!
Я вспомнил огромных светящихся великанов Ургов, их подземные коридоры, пугающе пустые глаза, смутные тревожные речи и с облегчением рассмеялся: иногда нет ничего лучше, чем поговорить о непостижимых вещах с каким-нибудь здравомыслящим прагматичным умником, вроде нашего предводителя каравана…
Путешествие продолжалось недели две, а то и больше: в какой-то момент я сбился со счета, а потом так и не смог подбить календарный баланс.
Дорога, по которой мы ехали, была не Быстрой Тропой, а самой обыкновенной дорогой. «На Быстрой Тропе бухубаты перестают слушаться. И не только они, а вообще все звери, — пояснил мне Дайст, — так что приходится выбирать: или ты идешь по Быстрой Тропе, или ты перевозишь грузы, третьего не дано!»
Тем не менее наступил вечер, когда я с удивлением выяснил, что пришла пора прощаться. Честно говоря, я уже так привык к нашему неторопливому странствию через леса Земли Нао, что начал полагать, будто оно будет продолжаться если не вечно, то еще очень-очень долго. Поэтому оптимистическое заявление Дайста: «Ну все, ребята, мне — дальше, в Эльройн-Макт, а вы приехали!» — здорово меня удивило.