— Ну вот, — мрачно сказал я Хэхэльфу. — Опять все наперекосяк! Ну и местечко этот Альган! Колдуны — сплошные алкоголики, превращают дерьмо в вино, этим чудотворством и довольствуются; красавицы — непременно с двумя головами; предприниматели делают бизнес исключительно на торговле дерьмоедами, разбойники — идиоты, к тому же еще и беспомощные, как младенцы; замки… Нет, замки очень даже ничего — захочешь, не придерешься!
— Не вешай нос, Ронхул, — беззаботно сказал Хэхэльф. — В любом случае твои странствия, считай, завершились. Днем раньше, днем позже — какая тебе разница! Так даже лучше: еще и развлечешься напоследок. До конца года еще целых двадцать дней, так что все в порядке!
— Всего двадцать дней? — Его сообщение подействовало на меня, как ведро ледяной воды на голову. — Я-то думал, у меня еще есть время…
— А чего ты переполошился? — удивился Хэхэльф. — По-моему, не «всего» двадцать дней, а целых двадцать дней — почти вечность!
— Но если у Эбенгальфа ничего не получится, я уже не успею… — Я на секунду осекся, потому что мне ужасно не хотелось развивать эту леденящую мысль, а потом договорил: — Я уже ничего не успею исправить. Наступит последний день года, и мне придется убедиться на собственной шкуре, что эти проклятые Гнезда Химер, в которые вы все дружно не верите, все-таки существуют…
— Ох, я как знал, что лучше не стоит говорить тебе, сколько дней осталось до конца года… Какой ты все-таки смешной, Ронхул! — вздохнул Хэхэльф. — У тебя есть древний ветер Овётганна, который всегда готов сыграть на твоей стороне — только позови! — а ты вечно забываешь о нем и жалуешься на судьбу, как портовый побирушка… После таких приключений пора бы стать мудрее!
— Твоя правда, — растерянно согласился я. — Просто ко мне уже вернулась надежда, а человек, у которого есть надежда, всегда слабее и глупее того, кому нечего терять.
— Это верно, — спокойно согласился Хэхэльф. — Мой тебе совет, Ронхул: расслабься пока. Пусть все идет как идет. Если поймешь, что тебя водят за нос, — начинай бузить, как вчера. Или устрой заварушку прямо сейчас, если неймется. Главное — не изводи себя пустой тревогой. Насколько я понимаю, пришли твои последние дни в этом Мире — наслаждайся напоследок…
— Все-таки ты слишком мудрый, Хэхэльф Кромкелет из Инильбы! — усмехнулся я. — Сейчас ты скажешь мне, что «дао, выраженное словами, не есть настоящее дао», и улетишь на белом журавле…
— Чего? — густые брови Хэхэльфа удивленно поползли вверх.
— Ничего, — улыбнулся я, — просто я уже начал «наслаждаться напоследок» — по мере своих скудных возможностей.
— Ну вот и молодец, — он сказал это мне снисходительно, как мамаша ребенку, который наконец-то угомонился и занялся конструктором «Lego».
Эбенгальф тем временем вволю наобнимался со своим приятелем, который при ближайшем рассмотрении оказался таким же белобрысым, как сам Эстёр, и еще более красномордым, чем бедняга Таонкрахт. Теперь хозяин замка энергично тащил нас всех за собой — пировать. Сопротивляться его напору было совершенно бесполезно: у Эбенгальфа был врожденный талант массовика-затейника, так что усадить за стол троих не слишком сопротивляющихся мужчин для него было — раз плюнуть.
Слуги Ахамстольфа Эбенгальфа оказались весьма разношерстной публикой. Костюмы и, самое главное, осмысленные физиономии доброй половины ребят, которые прислуживали нам за столом, разительно отличались от прочих — сонно ухмыляющейся альганской дворни, такой же, как у его соседа Таонкрахта. Я вспомнил слова Хэхэльфа, что в Земле Нао завелась мода на иноземных слуг, и решил, что мой новый приятель Эбенгальф — самый стильный дядя в этом захолустье. «И как всех этих бедняг сюда занесло? — сочувственно думал я, разглядывая экзотические наряды и странные лица прислуги. — Тоже небось зашли в какой-нибудь подозрительный трактир в Бондохе, а очнулись уже в рабстве… Ну люди живут!»
Хэхэльф тем временем уже взялся за дело: он вовсю рекламировал свою таинственную приправу, смертельно опасную для нежных желудков дерьмоедов. Он щедро присыпал ароматным ярко-алым порошком здоровенный копченый окорок в центре стола. Эбенгальф попробовал мясо и остался очень доволен.
«Ну вот, пошло дело, — насмешливо подумал я. — Вот как, оказывается, поворачивается колесо истории, и хрен кто теперь повернет его вспять!» Хэхэльф адресовал мне торжествующий взгляд, счастливый и яростный одновременно. Да уж, этот парень умел получать удовольствие от любой игры, в которую брался играть. Мне следовало бы у него поучиться…
Толстый Наоргаль пока не проявлял никакого интереса к окороку, посыпанному ядовитой приправой. Думаю, дело было не в приправе: он вообще не обращал внимания на еду. Просто пил вино, кружка за кружкой, словно находился на службе и в его обязанности входило уничтожение алкоголя, причем работа оплачивалась сдельно — то бишь покружечно. Хэхэльф некоторое время с интересом наблюдал за ним, а потом достал из-за пазухи мешочек с остатками курмды и предложил Наоргалю. Эбенгальф раскатисто захохотал: очевидно, он заранее знал, что за этим последует. Толстяк поблагодарил Хэхэльфа — вежливо, но, как мне показалось, вполне равнодушно. Потянулся за пустой миской, сложил в нее курмду и принялся с остервенением толочь ее рукояткой своего меча. Потом залил порошок каким-то вином — знакомый аромат хорошего парфюма навел меня на мысль, что это было недоброй памяти альганское розовое, — попробовал смесь и задумался: дескать, чего бы еще добавить? Неугомонный Хэхэльф тут же сунул ему под нос свою отраву. Наоргаль принюхался, деловито кивнул, добавил щепотку в свой кошмарный коктейль и залпом осушил миску. Некоторое время он сидел неподвижно, мечтательно уставившись в потолок, потом из его рта вылетело несколько пузырей, напоминающих мыльные. Нидольгаль одобрительно крякнул, снова поблагодарил Хэхэльфа и потянулся за следующей кружкой вина. Мы еще и четверти часа не провели за столом, а он, по самым скромным подсчетам, оприходовал уже не меньше пяти литров! Хэхэльф косился на него с заметным возмущением: кажется, он был недоволен столь непростительным обращением с драгоценной курмдой.
Слегка закусив, Эбенгальф наскоро пропустил пару кружек вина и шепнул что-то одному из слуг, здоровенному детине с удивительно разумным, но хмурым, как у бунаба, лицом, одетому почти так же нарядно, как его хозяин. Тот кивнул и вышел из небольшого, но роскошно обставленного зала, в котором мы пировали. Вскоре парень вернулся с небольшим кувшином и почтительно передал его хозяину.
— Хочешь посмотреть на настоящее чудо, Маггот? — спросил меня Эбенгальф. Разумеется, предполагалось, что мой ответ не может быть отрицательным ни при каких обстоятельствах. — Пошли с нами! И ты, халндойнец, тоже. Небось не видел еще, как из дерьма вино делают?
— Не видел, — подтвердил Хэхэльф.
И мы все вместе отправились во двор.
— Только я хочу сам это сделать, Ахамстольф! — возбужденно сказал толстяк. До сих пор он сосредоточенно молчал, методично опустошая кружку за кружкой, и вообще совершенно не соответствовал рекомендациям Эбенгальфа, который почему-то называл его «веселым мужиком».
— Ладно, сам так сам, — снисходительно согласился Эбенгальф. — Моим же слугам лучше: не придется лишний раз в твоем дерьме ковыряться!
Толстяк расцвел улыбкой и осторожно взял в руки кувшин.
— Разобьешь — убью, — беззлобно сказал ему Эбенгальф. Чувствовалось, что он не угрожает, а просто честно предупреждает о последствиях — так врач, прописывая лекарство, должен рассказать пациенту о возможных побочных эффектах.
— Если я разобью этот кувшин, я сам на себя руки наложу! — с чувством ответил толстый Наоргаль. — Зачем тогда жить?!
Мы подошли к телеге с дерьмом. Моя вежливая улыбка растаяла, уступив место невольной гримасе отвращения. Хэхэльф же взирал на происходящее, как ученый на новую разновидность вши: никакой брезгливости, только живой интерес исследователя.
Я думал, что счастливчик Наоргаль просто начнет черпать дерьмо кувшином. Оказалось, что все не так просто: во дворе появились слуги с приборами, похожими на длинные узкие ложки. Если вам когда-нибудь понадобится перекладывать дерьмо в кувшин с узким горлышком, я настоятельно советую обзавестись чем-нибудь в таком роде! Во всяком случае, у Наоргаля работа спорилась. Не прошло и минуты, как кувшин был наполнен. Он захохотал от избытка чувств, залпом осушил кувшин и тут же принялся накладывать новую порцию.
— Что, уже успело превратиться? — недоверчиво спросил я Эбенгальфа.
— Ну да, — кивнул тот, — а ты как думал? Мгновение — и все! Это же древняя магия!
— Ну, если древняя, тогда понятно, — вздохнул я.
— Хотите попробовать? — гостеприимно предложил Эбенгальф. — Вино действительно отличное получается… Вообще-то Нидольгаля от кувшина не оторвешь, пока он полтелеги не высосет, да и потом придется потрудиться, чтобы забрать у него кувшин, но ради таких гостей могу и похлопотать!
— Не будем лишать его удовольствия, — натянуто улыбнулся я. Про себя же решил, что, может быть, и решусь попробовать продукт чудесных превращений, но лишь в том случае, если речь будет идти о моей жизни, не раньше!
— Я бы попробовал, — заинтересованно сказал Хэхэльф. — Но спешить действительно не стоит: пусть господин Наоргаль сначала напьется. А мы пока можем закончить завтрак…
— Пошли, — кивнул Эбенгальф. — Но предупреждаю: пока он действительно напьется, мы успеем не только позавтракать, но и состариться!
В полдень мне все-таки как-то удалось убедить гостеприимного хозяина, что единственное, в чем я сейчас нуждаюсь, — это хоть в плохонькой кровати. Что касается Хэхэльфа, он заснул прямо за столом. Этот поступок вызвал серьезное одобрение Эбенгальфа. Он заявил, что мой друг поступил совершенно правильно: зачем, дескать, тратить время на путешествие в спальню и обратно, если можно подремать прямо за столом, а проснувшись — сразу продолжить пир?
Я как-то выкрутился, сославшись на свою «демоническую» природу, которая требует время от времени оставаться в уединении — старая песня, она выручала меня еще в первые дни, проведенные в замке Таонкрахта, выручила и сейчас. Эбенгальф подозвал одного из слуг и велел ему проводить меня в спальню.