сквозь преграду в двести шестьдесят лет; жениха Джейн природа создавала по тому же лекалу и расписывала той же кистью, что и обожаемого супруга Уинифред.
– Не тревожься о моем здоровье, родная. Если о чем и следует тревожиться, так это о моей голове. – Уильям потер шею, криво улыбнулся.
От этого юмора висельника Джейн поежилась. Острое осознание перспективы, которую видели сейчас Уинифред и Уильям, потрясло Джейн до глубины души. Рубить людям головы! Что за варварство! Отдает фильмом ужасов самого низкого пошиба. Нет, оборвала себя Джейн, все не так. Обезглавливание осужденных – это историческая реальность! И вот перед ней человек, приговоренный к такому дикому способу умерщвления. Ее затошнило, в груди поднялась волна паники – Джейн совершенно не подготовлена, не представляет, что делать, как предотвратить казнь.
– Уильям, чем я могу тебе помочь?
В спокойном голосе Уинифред послышалось эхо ужаса Джейн перед будущим.
– Я решил прибегнуть к услугам адвоката. Придется тебе заплатить ему десять гиней.
Джейн кивнула, отлично зная от Уинифред, что это громадная для Нитсдейлов сумма.
– Нам поможет твой зять, – молвила Джейн.
Уильям подвел ее к окну, к единственному в камере стулу. Сам он облокотился на подоконник, вздохнул.
– О да, без финансовой помощи Чарльза нам не обойтись.
Теперь Джейн вспомнила эту камеру. Здесь была гостевая спальня; здесь Джейн ночевала, когда приезжала на выходные к подруге. Правда, тогда, в двадцатом веке, стены были оклеены обоями с позитивным зелено-розовым растительным орнаментом. У окна, где сейчас сидела на стуле Джейн, помещался туалетный столик, сбоку от двери – сосновый платяной шкаф-купе, а спала Джейн на железной кровати вроде тех, что ставят в больницах, правда, выкрашенной в модный кремовый цвет. Они с Сарой любили сидеть на полу, у камина (конечно, отсутствовавшего в тюремной камере), листать журналы или слушать пластинки, обсуждая университетскую жизнь или прикидывая, в каком бутике Вест-Энда заняться шопингом.
В камере, где томился граф Нитсдейл, пол был устлан соломой, а в углу, там, где двумя веками позднее появится умывальник, воняла бадья, на четверть заполненная желтой жидкостью.
Джейн отвернулась от бадьи; желая отогнать воспоминания, посмотрела в окно – лишь затем, чтобы увидеть печально известные Ворота предателей. Не часть музея под открытым небом, а действующие ворота для узников, дни которых сочтены. Джейн оглядела также Темзу – насколько позволяло узкое окно.
– Тебя доставили в Тауэр через эти ворота, милый?
Уильям кивнул и поморщился от отвращения.
Джейн посмотрела налево, пытаясь совладать со своим изумлением, – однако ее ждал новый сюрприз. Лондонского моста не было – по крайней мере, в том виде, в каком она его знала. Чтобы эта развалюха превратилась в нормальный мост, понадобится еще сто лет. Интересно, не этим ли жалким зрелищем вдохновлен известный стишок о том, что Лондонский мост падает? [10] Секундное любопытство Джейн сменилось ужасом, когда она разглядела на мосту целый ряд кольев, каждый из которых был увенчан полуразложившейся человеческой головой. Издали мост походил на чудовищную подушку для булавок. Впрочем, Уильям не дал ей прочувствовать весь спектр отрицательных эмоций, возникающих от видов из окна его камеры – помещения максимум в шесть шагов длиной и в три шага шириной. Потолок был низкий, скошенный, его поддерживали балки. Каменные стены покрывала штукатурка. Такое же видела Уинифред в Париже – стены штукатурили, чтобы защитить их от пожара.
– Адвокат советует мне признать себя виновным, – произнес Уильям, чем отвлек Джейн от мыслей, не относившихся к делу.
Она наморщила лоб.
– Каким образом это поможет?
Уильям принялся мерить камеру шагами. Лишенный парика и изящного камзола, он все-таки умудрялся выглядеть аккуратным, был чисто выбрит. Только сейчас Джейн осознала, какой спертый воздух в камере. Впрочем, могло быть и хуже – Уильям все время держал окно распахнутым, подставлял себя гневу лютой зимы.
В камеру ворвался порыв ледяного ветра.
– Уильям, ради всего святого! Ты можешь насмерть простудиться! И пожалуйста, оставь свою браваду – дескать, стоит ли тревожиться о горячке, когда под угрозой голова. Хотя бы передо мной не разыгрывай черную комедию.
Уильям закрыл окно.
– Видишь ли, дорогая, когда лица моего касается ледяной ветер, когда члены мои стынут, открытые стихии, я, как это ни странно, острее ощущаю себя живым, а главное, вижу причины не падать духом.
Уинифред, а не Джейн, при этих словах взяла Уильяма за руку, прижала эту руку к своей щеке. А может, обе женщины существовали теперь в слаженном тандеме. «Хозяйка» определенно проявляла дальновидность. Джейн задумалась: что, если Уинифред имеет тот же доступ к ее мыслям и воспоминаниям, какой есть у Джейн к мыслям и воспоминаниям Уинифред? Уильям между тем ждал ответа.
– Еще не все потеряно, любимый. Расскажи, что тебе известно, не таись передо мной.
Уильям снова зашагал по камере.
– На следующий день после того, как мы были помещены в Тауэр, нас допросили лорды Совета. А потом палата общин обвинила нас в государственной измене.
– И после этого адвокат видит смысл в признании тобой своей вины? – изумилась Джейн.
– Адвокат – впрочем, как и мои товарищи, – считает необходимым признать, что мы действовали по велению совести и готовы понести любое наказание.
Джейн тряхнула головой.
– Но это же безумие! Тогда уж лучше бы он посоветовал вам самим оттяпать собственные головы и на блюде поднести королю! – Слова принадлежали Уинифред; Джейн подивилась, что в такую минуту «хозяйка» способна выражаться саркастически.
– Ну вот, теперь ты говоришь, точно персонаж черной комедии, – мрачно усмехнулся Уильям. – Любовь моя! Я тоже не разделяю мнение адвоката!
Джейн тяжело дышала, пульс участился; волнение Уинифред росло.
– Прости меня, милый.
– Приговор будет объявлен в первую неделю следующего месяца.
Джейн, под влиянием отчаяния Уинифред, заломила руки. Как, как ей спасти графа Нитсдейла? Уилл, думала она, сейчас как никогда близок к смерти.
– А что же король?
– А что король? – снова усмехнулся Уильям. – Мятеж подавлен, можно спать спокойно.
Джейн кивнула. Выражение лица у нее было разнесчастное. Судя по воспоминаниям Уинифред, «Старый претендент» недавно прибыл в Шотландию. Джейн рассказала Уильяму все, что было ей известно.
– Закат его древнего королевства подсыпал соли на рану, которая образовалась от разгрома восстания. Король захворал, у него лихорадка. Мне пришлось уехать, и больше я ничего не знаю.
– Тут и знать нечего. Претендент прибыл в Шотландию, но его визит был недолог. Он только одного добился – обрек на смерть преданных ему людей. Теперь король примерно накажет нас, лордов.
Джейн кивнула. Не было смысла оспаривать слова графа, делать вид, что все не так плохо.
– По-моему, Уинифред, нам следует смириться с нашей участью, принять ее. Давай лучше обсудим будущее наших детей, нашего поместья. Давай поговорим о твоей безопасности и твоем будущем.
– О нет, любовь моя! Ради всего святого, оставь эти речи! – Джейн, беспомощно повинуясь воле Уинифред, бросилась на грудь к Уильяму. Он крепко обнял ее. Она радовалась, что граф не видит слез, что смочили его рубашку. – Давай обратимся непосредственно к королю Георгу. Не верю, что ему хочется запачкать руки кровью английских пэров [11].
Уильям с нежностью поцеловал ее в лоб.
– Проявив снисходительность, король покажет себя слабым правителем.
– Король не возьмет такой грех на душу.
– Нет, мой адвокат не обратится к королю с подобным прошением, – твердо сказал Уильям.
– Тогда я обращусь.
– Ты?
– А почему нет? Я жена, я мать детей обреченного на смерть человека; кого и жалеть, как не меня, да и кто вызовет больше сочувствия?
– Едва ли нынешний английский король проявит сочувствие к жене либо к семье католика – особенно если этот католик сам восстал против его величества.
– А попробовать все-таки надо. И знаешь что? Я не пойду на попятную, пока не…
– Пока не иссякнет надежда?
Судя по интонации, граф Нитсдейл совсем сник.
– Уильям, хотя бы ради меня – не падай духом. Я вступаю в неведомый мир, – произнесла Джейн голосом Уинифред. Кажется, никогда еще она не говорила столь правдивых слов. – Если ты сдашься, подумай, останется ли у меня надежда, смогу ли я помочь тебе? Прошу, не отказывайся от пищи, старайся занять свой разум и не давай обмякнуть телу. А о твоей защите позабочусь я.
Уильям послушно кивнул. Впрочем, видно было, что в успех он не верит.
– Ты говорил с лордом Дервентуотером или с лордом Кенмуром?
Уильям передернул плечами.
– Говорил – еще до того, как попал в эту камеру. Как видишь, нас содержат по отдельности. Мы ужинаем с констеблем; он радушный хозяин, но сама подумай, уместно ли за его столом обсуждать политику, а тем более строить планы? – Граф невесело рассмеялся. – Вчера, например, мы говорили о поэзии. – Затем Уильям нашел светлую сторону в своем положении: – По крайней мере, дорогая, мое окно выходит на реку, а не на Тауэрский луг с плахой.
Джейн сглотнула комок в горле. Смысл сказанного был ей понятен. В то же время она знала: если казнь так называемых изменников состоится, король вместе со своей протестантской кликой захочет максимальной публичности. Тогда графа Нитсдейла и его товарищей обезглавят на Тауэрском холме. Джейн снова ощутила приступ дурноты. О, как хотелось ей поскорее выбраться из этой камеры со спертым воздухом, из гнетущих тауэрских стен!
– Стражник сказал, мне дозволено побыть с тобой совсем недолго. Но я вернусь, как только смогу, и принесу вести. – Джейн запустила руку в карман, извлекла матерчатый кошель. Там оставалось еще несколько монет. – Вот, милый, возьми. Это поможет тебе снискать сочувствие охранников. Я уже подкупила привратника. Значит, меня вновь пустят к тебе.