«Я продаю чай» – сказал мой новый друг. Затем, проведя меня за стол из красного дерева почти во всю длину комнаты, он сказал: «Садись!»
Я наблюдал, как он сел на стул напротив и расставил перед собой набор чайничков глиняного цвета и изящных пиалок, ножик с деревянной ручкой и набор циновок. В комнате наступила тишина, все наблюдали, как его руки порхают над приборами, сначала открывая одну из металлических баночек, затем вынимая из нее крупинки чая. Он влил воду в пиалки и покрутил ее с изяществом фокусника за карточным столом. И когда через несколько минут он налил мне чашку янтарно-желтого чая и предложил выпить, я понял, что никогда не пил ничего прекраснее.
За этим последовали новые порции, все они готовились и выпивались почти в полной тишине. Ощущения были не то чтобы странные или необычные; они были особые. Я никогда ничего подобного не испытывал.
Постепенно разговоры и смех возобновились. Они доставали телефоны и показывали мне видео, где они танцуют в квартире, празднуя чей-то день рождения. Они показывали мне фотографии с прогулок в парке и с подготовки к какому-то важному мероприятию. Они были забавными, и в компании с ними я вспоминал поисковую команду, где все тоже умели смеяться вместе. Никто не пытался быть лучше других, никто не пытался исключить кого-то из группы.
Эта атмосфера кардинально отличалась от той, в которой я жил в Уорике, будучи подростком. Не знаю, благодаря чему – чаю или компании, или тому, что наконец, спустя столько времени, мы с Гоби собирались сделать огромный шаг в сторону дома, я начал ощущать глубокое умиротворение в отношении всего происходящего.
Наконец пришло время прощаться. Мы обнялись перед дверями магазина, и я пошел домой с двумя пакетами чая, который они подарили мне. Поднимаясь на лифте, я осознал, что они снова оплатили счет в ресторане. Они ни разу не попросили меня показать им Гоби, несмотря на то, что, когда я показывал им группу в WeChat и новости в прессе о ней, у них загорались глаза. Им не нужно было ничего от меня. Они просто предлагали дружбу, абсолютно бескорыстно.
Я нервничал, прощаясь с Гоби у стойки регистрации в аэропорту, но Кики объяснила, что перевозить ее в салоне вместе со мной было абсолютно невозможно. «Держись там!» – сказал я, глядя на решетку контейнера, который мы для нее купили. Я положил туда для Гоби свою старую футболку, – самую роскошную для нее подстилку. Несмотря на это, было видно, что она понимает, что происходит что-то странное.
В течение всего трехчасового перелета я почти не переставал переживать из-за Гоби. Могу ли быть уверен, что она попала в самолет? За это время слишком много раз что-то шло не так, чтобы я начал беспокоиться из-за такой возможности. Затем пребывание в багажном отсеке. Я знал, что она справится с холодом – ее поведение в горах Тянь-Шаня показало, что она выносливая собака – но как она переживет все эти странные шумы? Последний раз ее держали взаперти у Нурали, и она убежала оттуда. Я не мог себе представить, каким стрессом для нее будет снова оказаться взаперти.
Я надеялся, что Гоби спокойно перенесет полет, и с волнением ожидал ее появления у багажной ленты. Когда контейнер с ней наконец подъехал ко мне, чувство облегчения было гораздо больше, чем я мог себе представить. Но недолго. С первого взгляда я понял, что Гоби во время перелета отчаянно боролась: она сгрызла поводок, раздавила бутылку с водой и выглядела как после десяти раундов бокса. Было очевидно, что во время перелета она была в панике, и увидев ее в таком состоянии, я осознал, что дорога в Великобританию станет для нее настоящим стрессом.
Кики сразу повезла нас в свою гостиницу для собак и по пути рассказала план. После того как Гоби проведет тридцать дней в заведении Кики, ей разрешат лететь в Англию, где она пробудет четыре месяца на карантине. Мне не нравилась мысль о том, что Гоби проведет без меня столько времени, но это был оптимальный вариант. У меня были обязательства на работе, к которым я должен был возвращаться, и Кики обещала присылать много фотографий и видео нашей девочки, постоянно держа меня в курсе событий. Было видно, что Кики любит животных, и мне показалось, что она сразу же привязалась к Гоби. Это чувство было взаимным, и я знал, что весь тот месяц, что они проведут вместе, будет наполнен объятиями и поцелуями.
Несмотря на это, прощаться с Гоби на следующее утро было намного тяжелее, чем я думал. После всего, через что мы прошли, особенно в отеле, я знал, что она полностью доверяет мне. Я оставлял ее в отеле или в квартире, но только на пару часов. Когда я возвращался, она всегда встречала меня шквалом любви и восторга. Но что она подумает, когда до нее дойдет, что я не вернусь через несколько минут? Как это будет выглядеть, если, спустя месяц, я наконец увижу ее снова, и опять оставлю в незнакомом месте с кучей других животных? Я боялся, что это может ранить ее глубже, чем то, что нанесло ей рану на голове или повредило бедро.
Я перестал общаться с журналистами и телепродюсерами почти сразу же после того, как переехал в квартиру, но это не значит, что я перестал общаться с другими людьми о том, как история с Гоби помогла осознать важность заботы о бродячих собаках. Пол де Суза не только помог нам найти великолепное издательство, но и познакомил с Джеем Крамером, юристом, представляющим нескольких крупнейших писателей в мире. Джей досконально знал свою работу и помог нам придумать несколько дополнительных способов рассказать историю Гоби.
Мы с Джеем общались примерно неделю. Когда он позвонил мне в тот вечер, я думал, он хочет ввести меня в курс своих последних переговоров с партнерами. Вместо этого он принес неожиданные – и неприятные – новости.
«Вы планируете создать какой-нибудь официальный сайт?»
«Нет, – сказал я. Я мельком думал об этом, но ничего не делал в этом направлении. – А что?»
«Кто-то только что зарегистрировал как минимум два доменных имени в связи с Гоби. Они также зарегистрировали торговые знаки».
Когда Джей сообщил мне, кто это сделал, я был ошеломлен, и я понял, что знаю людей, ответственных за это. Внезапно я почувствовал слабость и тошноту, как в тот день, когда помогал Томми. Я пытался переварить эту новую информацию, и все, что приходило мне в голову, это вопрос: «Почему?».
«Кто бы это ни сделал, это попытка заработать деньги. Они знают, что Гоби нашлась и едет домой, поэтому эта история будет продолжаться».
«Но никто больше никогда не заботился о Гоби. Она не принадлежит никому больше».
«Еще нет».
Мой страх усиливался, как будто я был в кошмарном сне. Я думал, что все угрозы остались позади, в Урумчи, так неужели Гоби все еще была в опасности? Если кто-то пытается заявить права на Гоби в интернете, не будет ли логично для них заполучить Гоби вживую? Если у них будет собака, они смогут контролировать всю историю.
Это поэтому меня преследовали люди в костюмах в сером седане? Я все время думал, что они были из правительства, но не может ли быть, что они на самом деле подчиняются кому-то другому?
Эти мысли не оставляли меня в покое, как комариный укус. Я еще долго не мог не возвращаться к ним после разговора с Джеем. А чем больше я об этом думал, тем ярче и болезненнее становились эти темные страхи.
По пути домой у меня в голове крутились одни и те же мысли. Мне виделась Гоби, украденная из гостиницы Кики. Теории заговора в разных сценариях омрачали мое существование. А отчаянное желание обеспечить безопасность Гоби опустошало изнутри.
Кроме того, я думал о работе.
Меня не было там почти две недели, и я переживал, что перешел все границы терпения моей компании. До сих пор все были готовы мне помогать, и никто не давил на меня, чтобы я возвращался из Урумчи, но я знал, что моим коллегам пришлось брать на себя мои обязанности в мое отсутствие. Я не хотел злоупотреблять их добротой или пользоваться ею.
Но я знал, что мне опять нужно будем делать выбор.
Я мог придерживаться плана и оставить Гоби на попечение Кики на следующие двадцать девять дней, пока мы будем ждать результатов ее анализа крови на бешенство. Я мог продолжать работу, вернуться и хорошо проводить время с Лусией, и ждать, пока Гоби прилетит в Великобританию, где она проведет четыре месяца на карантине в безопасной собачьей гостинице. Мы сможем навещать ее, если захотим, но это не рекомендуется, потому что животных часто травмирует такое непонимание происходящего. Поэтому, если она останется на карантине в Великобритании, она должна будет пережить его одна.
Второй вариант состоял в том, чтобы Гоби дождалась результатов анализов на бешенство, а затем провела девяносто дней в Пекине, живя нормальной жизнью, а не четыре месяца, запертая в Великобритании в специальном заведении. Если по истечении девяноста дней с ее анализами и документами будет все в порядке, она сможет лететь в Великобританию, не заходя на карантинную базу.
Я знал, что могу доверять Кики. Она отлично проявила себя с самого начала нашей переписки. Но честно ли будет переложить на нее ношу заботы о собаке в течение такого долгого времени, притом, что – может быть – кто-то планирует украсть ее? Могу ли я быть уверен, что каждый посетитель ее гостиницы имеет честные намерения? Можно ли требовать, чтобы Кики обеспечила такой уровень бдительности и при этом продолжала вести дела?
Я чувствовал себя виноватым, покидая Гоби, и если с ней снова что-то случится, как тогда, когда я впервые оставил ее, я сомневался, что у меня хватит сил преодолеть это. Мне казалось, я достиг предела своих возможностей. Все, чего я хотел – это чтобы эти проблемы исчезли, опасность миновала, а мы с Лусией снова могли заниматься доставкой Гоби домой.
Я точно знал, что должен делать. Часами обдумывая это во время своего последнего полета в Великобританию, я составил план – единственное более-менее разумное решение.
Проблема состояла в том, что я не имел ни малейшего понятия о том, как буду объяснять это Лусии или своему руководству. Они решат, что я совершенно сошел с ума.