Вряд — ли. Скорее всего сказывалось действие снадобья Яшки-сторожа, благодаря которому Мальчиш, Безяйчик и Сержант были для москвичей своими в доску, своими для прохожих, для милиции и для прочих обитателей столицы, исключая, конечно крыс и гастарбайтеров. Но крысам в данный момент было не до похищения какого-то медного идола. Крысы по всей Москве суетились и собирались в стаи. Некоторые для того, чтобы вступить в бой с неизвестно откуда взявшимися истребителями цивилизованного крысиного племени, а другие, наиболее очеловеченные — намереваясь отправиться в теплые края, уподобляясь неким бескрылым журавлям. Ужасная гибель сотрудников терминала уже получила огласку, а стало быть, на них, на крыс нашлась некая управа, что настораживало.
Гастарбайтерам же до вывоза творения Ркацители вообще не было никакого дела, им бы самим впору удержаться в Москве, везут — и пускай везут. Значит надо. Так что, дорогу от Москвы до Растюпинска автопоезд преодолел медленно, но без приключений, а посему, не будем на этом моменте останавливаться и перенесемся на сутки вперед, прямо в гараж брата Даниила, конечный пункт следования многострадального Медного Гоблина, которому так и не было суждено стать Крысославом.
Глава 13
Свои люди, сочтемся!
На первый-второй рассчитайсь!
Сентябрьское утро красило нежным абрикотиновым цветом провинциальные заборы Растюпинска, когда Медный Гоблин и сопровождающие его физиономии прибыли, наконец, к месту временного содержания и реставрации неотгруженного заказчику шедевра монументального искусства.
Несмотря на раннее утро, владелец гаража, Даниил совместно с потерявшим в очередной раз любовь, а вместе с ней заодно и и силу воли, братцем Василием предавались пьянству и печали. Обрусевший гремлин Бугивуг изо всех сил поддерживал братьев в этом исконно русском занятии, может быть, по природной склонности, а может — из чувства международной солидарности. Впрочем, какая тут солидарность, если за время проживания на свалке гремлин совершенно пропитался провинциальным духом и даже выучился играть на балалайке, которую искренне считал русским народным инструментом, с чем, однако, можно поспорить.
Безусловно, балалайка уникальный инструмент. Прежде всего, ни у одного народа мира не существует инструментов треугольной формы, заметьте это, пожалуйста. Все струнные музыкальные инструменты по форме и сути своей женственны, а стало быть — округлы. А три струны? Даже у банджо, и то минимум четыре! Так что, балалайка является исключением из общего правила, что позволяет сделать некоторые далеко идущие выводы. Ну, скажем о том, что балалайка инструмент, безусловно, сакральный, о чем говорит наличие у него трех углов и трех струн, а во-вторых — вообще нечеловеческий. Скорее всего, этот инструмент был подброшен древним русичам некими таинственными пришельцами, с целью посмотреть, что из этого получится. С тех пор число «три» является священным числом русской, российской и даже россиянской цивилизаций. Судите сами — пьют у нас на троих, считают до трех и, хотя и говорят, что третий лишний, но на практике чаще звучит — третьим будешь?
Но оставим лирические отступления, вернемся в гараж, где как раз пьют. Разумеется, на троих, и, разумеется, по серьезному поводу. А как же иначе? Пьют, играют на электрогуслях и наяривают на балалайке. Кстати, на балалайке именно наяривают, а не играют, то есть, если и играют, то с особой яростью, или, иногда бренчат.
«Наяривать» и «ярость» — безусловно однокоренные слова. «Бренчать» тоже имеет сакральный смысл, слово это однокоренное со словом «бренность», вас это не наводит на мысли? Меня лично наводит, но я изо всех сил борюсь с всякими незваными наводчиками — что я им, зенитное орудие на танкоопасном направлении, что ли — и поэтому возвращаюсь в гараж братца Даниила, чтобы вместе с вернувшимися из похода на Москву братками, выяснить, наконец, по какому поводу развернулась эта явно внеплановая утренняя пьянка.
Так что, просто примем к сведению, что этим утром на балалайке в авторемонтной мастерской яростно играли что-то невероятно бренное. Интересно с какого такого перепуга?
Пока Мальчиш с Безяйчиком командовали маневрами довольно-таки большой автоколонны, привезшей Медного Гоблина в Растюпинск, то есть, фурой и автокраном, Иван подошел к распевающей печальные народные песни троице и сказал:
— Ну, здорово, орлы! Чего это вы с утра так набрались?
Орлы невнятно клекотнули в ответ и нестройно затянули:
«Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод и ел я селёдку…»
На этом месте Бугивуг ненадолго прервался, отложил свой яростно-бренный инструмент, пошарил вокруг себя мозолистой дланью, вытащил наполовину обглоданный селедочный хвост и стал его печально жевать.
Пока он жевал, Даниил с Васькой успели сообщить от лица вскормленного селедкой ямщика, что:
«И крепко же братцы в селенье одном,
Любил я в ту пору девчонку…»
Подробности любви ямщика и прекрасной селянки остались неизвестными широкой публике, потому что Бугивуг отбросил в сторону селедочный хвост и снова взялся за балалайку. Под душераздирающую трель русского сакрального инструмента он, пропустив пару-другую куплетов, потребовал от окружающих жалостливым ковбойским фальцетом:
«Налейте, налейте скорее вина,
Рассказывать нет больше мочи!»
На этом песня закончилась, и нетрезвая троица выжидающе уставилась на Ивана.
Иван сообразил, что братцы его, да и Бугивуг очевидно тоже находятся в крайне опасном состоянии, именуемом в России «недопоем». То есть, мировая скорбь полностью затопила их души и на этой скорби их, как бы, заклинило, то есть, для того, чтобы осознать все безобразие своего состояния, они с одной стороны были слишком трезвы, а с другой — наоборот.
— Безяйчик! — воззвал Иван. — У нас выпить что-нибудь есть?
— В бардачке, — коротко бросил Безяйчик, занятый застропливанием Медного Гоблина.
Иван полез в бардачок «Копейки», выудил оттуда сначала пистолет Стечкина, а потом непочатую бутыль водки «Ямщик» с весело летящей птицей-тройкой на этикетке. Из этой бутылки он аккуратно отмерял три раза по полстакана и вручил автомеханикам.
— Бум! — сказали Даниил, Васька и Бугивуг, и сдвинули стаканы. Бума, однако, не получилось, потому что стаканы были пластиковые и к бумканью непригодные.
— За Санька! — почти трезвым голосом печально сказал Даниил, и все сосредоточенно выпили, старательно занюхав водку черными корочками и высохшими лещиными потрохами.
— Ну, рассказывайте! — сурово потребовал Иван-солдат, уже чуя, что произошло что-то очень и очень нехорошее. Мальчиш с Безяйчиком тоже почувствовали, некую кривизну ситуации и теперь стояли рядом, настороженно сопя.
— Санька замели! — Печально сообщил Василий и потянулся к «Ямщику».
— Кто? — в один голос спросили Мальчиш с Безяйчиком.
— Абдулла, террорист эльфийский, — сказал Василий. — Они, это… за бутылкой приехали, а Санёк нипочем не хотел из бутылки вылазить, все орал «Я в своем добром, не трожьте уроды ушастые..», и все такое… Ну, короче, его вместе с бутылкой и забрали. Абдулла сказал, что так даже лучше, будет у них одушевленный этот… ах ты факт!
— Артефакт! — машинально поправил Мальчиш. — И когда это было?
— Когда это было, когда это было, во сне — наяву… — затянул, было отудобивший после полустакана «Ямщика» Бугивуг, но сразу заткнулся и посмотрел на приехавших круглыми желтыми глазами.
— На рассвете! — мрачно сообщил Даниил. — Абдулла еще сказал, что теперь вы в расчете.
— А чего же он нас не дождался? — начал было Безяйчик, но Мальчиш не слушал его. Достав из кармана нечто, сильно смахивающее на раковину-беззубку, он раскрыл створки, приложил квакнувшее совершенно по-лягушачьи устройство, а может быть, существо к уху и заорал:
— Абдулла, это, в натуре, беспредел, слышишь ты, пень горелый? Ты мне Санька верни, а то… Чего, чего, вон он твой статуй, только что привезли… Ну, ты, даешь! Ты чо, болотника что ль накурился? Очуху попей! Ладно, привезем, но поляна с тебя…
Поговорив так минуты три, он с трудом оторвал вцепившееся створками в ухо устройство связи, сунул ему в усеянную мелкими зубами пасть батончик «Сникерса» и убрал в карман.
— Накладка вышла, — пояснил он. — Дело такое…
Оказывается фирма ООО «Мальчиш и Безяйчик, Керосин и сопутствующие товары» подрядилась поставить давнему и проверенному партнеру, похоронному товариществу ООО «Медный таз», одним из владельцев которого являлся известный в Междуземье и его окрестностях криминальный авторитет, черный эльф Абдулла, монументальную статую медного гоблина. Статуя была заказана и изготовлена в оговоренный срок известным на весь тот и этот свет скульптором-монументалистом Сиропом Ркацители, но, по известным причинам напрочь застряла на таможенном складе, откуда и была выручена Мальчишем и Безяйчиком при активной поддержке Ивана. Мальчиш, на сто процентов уверенный в успехе похода на Москву, заранее связался с Абдуллой и сообщил тому, что он может, наконец, забрать заказанное произведение искусства. Поскольку Медный Гоблин должен был открывать народный гоблинский праздник, день наступления половой зрелости у юных гоблинов, «Урукхай», Абдулла сильно торопился и в результате, будучи эльфом весьма далеким от искусства, вместо Медного Гоблина уволок на свой остров бутылку Клейна вместе с поселившимся в ней поэтом Саньком. А на таможни и прочие людские препоны черный эльф глубоко плевал. Он и не на такое плевал, с помощью магии, конечно. С помощью магии, знаете, как можно плюнуть? То-то же!
— Таким образом, — заключил Мальчиш, — ничего не остается, как отправиться на этот чертов остров, отвезти туда настоящего Медного Гоблина и вернуть бутылку Клейна вместе с поэтом, разумеется. Без бутылки Клейна, развитие авторемонтного дела в Растюпинске никогда не достигнет того расцвета, как с бутылкой.