– Но как же я пойду? – развел руками Франц Фердинанд. – В тапочках и домашнем халате? Если бы я позвал слуг, чтобы переодеться, то случился бы грандиозный скандал. Софи стеной встала бы передо мной, если бы я только заикнулся о том, что хочу совершить к вам неофициальный визит. Я имел глупость рассказать ей о том ночном разговоре, и теперь она вас ужасно боится, называя Предвестником Апокалипсиса.
– Предвестником Апокалипсиса был стрелявший в вас Гаврила Принцип, – с мрачным видом произнес Серегин, – а причиной случившегося кошмара – безумие европейских элит, решивших переделить мир. Моя задача – ограничить этот пожар определенными рамками, а потом затоптать угли, не допустив рецидивов. А вопрос с вашей экипировкой мы сейчас решим.
Артанский князь хлопнул в ладоши и провозгласил: «Обмундирование для эрцгерцога Франца Фердинанда!» И тут же по воздуху понеслись штаны, сапоги и запахивающаяся куртка-пончо с одним (левым) рукавом, которую так удобно носить, когда раненая рука висит на перевязи. На самом деле эти вещи, изготовленные точно по мерке гостя, являлись овеществленными заклинаниями, самой энергоемкой разновидностью магии, но Дух Города, сидящий верхом на Источнике всей местной Магии энергетические затраты привык игнорировать. Невидимые руки сняли с эрцгерцога халат, и начался тот ритуал полудобровольного раздевания-одевания, что обычно так пугает непривычных к таким штукам гостей Тридесятого царства. И вот все готово: Франц Фердинанд притопывает удивительными сапогами, пришедшимися точно по мерке, и спрашивает:
– Господин Сергий, а что это было?
– Это были невидимые слуги, надевшие на вас магически изготовленную одежду, – ответил тот. – Они оказывают различные услуги хозяевам этого места, но при этом не подглядывают, не подслушивают и не сплетничают о том, что увидели или услышали. А сейчас идемте.
17 июля 1606 год Р.Х., день четыреста седьмой, раннее утро. Крым, Херсонесская (Севастопольская) бухта, южная сторона, Малахов курган.
Недавно рассвело, и в настоящий момент чистое, будто только что умытое, солнце только готовится показать свой светлый лик над гребнем невысоких пологих гор. Степное разнотравье в значительной степени высохло и побурело, весеннее разноцветье давно отцвело и теперь воздух наполнен не ароматом весенних цветов, а запахом соли и йода, а также прокаленной солнцем степи, в которой пасутся табуны боевых дестрие и заводных лошадок попроще. Воздух наполняют песня жаворонка в вышине, стрекот кузнечика, и тяжелое гудение пчел, перед самым восходом вылетевших на свою трудную работу искать немногочисленные цветы летней степи и собирать с них нектар.
Прошло всего несколько минут, и в многочисленных полевых лагерях звучит крик: «Рота, подъем!»; и недавнее пополнение, а также ветераны армии самовластного Артанского князя начинают метеорами выметываться из-под одеял, торопливо натягивать штаны и сапоги и строиться на утреннюю зарядку по форме «голый торс». Да-да, бойцовые остроухие тоже с голым торсом, и это зрелище совсем не для слабонервных подростков. Впрочем, на северной стороне творится почти то же самое, только там квартируют части генерала Багратиона, после дела в Константинополе уже считающиеся кадровыми, а кавалерийский корпус развернут у развалин Каламиты, позднее ставшей Инкерманом. Тут исходный район дислокации большей части Артанской армии, ее ударных и резервных частей, отсюда они пойдут в бой. Дымят полевые кухни, и повара-артельщики в белых фартуках, накинутых поверх армейской формы, огромными черпаками помешивают упревающую кашу. Сильным людям, испытывающим каждый день значительные физические нагрузки, требуется много еды.
И самое главное, именно здесь, в Севастопольской бухте, расположен проходящий процесс самовосстановления космический линкор «Неумолимый», основные ремонтные мощности которого в настоящий момент заняты приведением в боевую готовность воздушных средств огневой поддержки десантного корпуса. Вслед за первой эскадрильей «Шершней» к делу готовятся вторая и третья. Фактически все расходники, добываемые на Меркурии роботом-харвестером, идут на благое дело усиления воздушной группировки, в то время как на гипнопедических аппаратах и тренажерах проходят обучение пилоты и операторы огневых установок.
Там же, несколько часов спустя.
И именно сюда, на склон Малахова кургана, откуда открывается великолепный вид на объятые утренней учебно-тренировочной активностью полевые лагеря и главную ударную единицу Артанской армии, Серегин в десятом часу для, после экскурсии по Запретному городу мира Содома, привел эрцгерцога Франца Фердинанда и начальника генерального штаба австро-венгерской армии Франца Конрада фон Хётцендорфа.
– Вот, – сказал он, – это Крым самого начала семнадцатого века, мой временный эксклав и место главных летних тренировочных лагерей. Вон там – добровольцы-новобранцы, поставленные в строй совсем недавно, вон там – те, кого уже можно счесть кадровым составом, а вон там – ветеранши, в составе моей армии прошедшие множество жестоких сражений. А вон там, прямо перед вами, под поверхностью морских вод, скрывается неумолимая Немезида, которую я совсем не хочу применять в вашем мире. Все остальное будет использовано по необходимости: от конных егерей, обученных вести рассыпное сражение в горно-лесистой местности, до суперстойкой пехоты, способной, вцепившись в выгодный рубеж обороны, удерживать его до того момента, когда противник с головой завалит моих солдат своими трупами.
– Господин Серегин, скажите, а это что такое? – с тревогой в голосе спросил генерал-полковник фон Хётцендорф, указывая на лязгающую гусеницами и свистящую турбинами батальонную колонну танков Т-80, выезжающих из полевого парка на совместные учения с пехотой и кавалерией.
– А это оружие, – ответил тот, – вполне конвенциональное, но тем не менее для вашего мира несколько несоразмерное. Если я пущу его в ход против вашей Империи, то знайте – мое недовольство превысило обычный уровень, но еще не дошло до мысли о всеобщем уничтожении. Но давайте по порядку, господа. Два года назад по моему личному времени в подчинении у меня было восемь кадровых бойцов и шестеро гражданских, а сам я был одним из множества русских офицеров, каких много…
Когда он закончил рассказ, генерал-полковник фон Хётцендорф вовсе ничего не сказал, зато эрцгерцог спросил:
– Скажите, господин Сергий, почему вы все это рассказали, и почему тут нет кайзера Вильгельма, или хотя бы его представителя?
– Ну как вам сказать, – ответил Артанский князь. – Скорее всего, я поступил так потому, что Германская империя – весьма крепкая конструкция, способная пережить не одну пертурбацию, а вот для Австро-Венгерской империи это последняя война. Нитки, связывающие лоскуты воедино, почти окончательно истлели, и теперь даже не очень большая нагрузка способна разорвать государство в клочья. Единственный клей, который еще связывает все воедино, это ваш престарелый дядя. Стоит ему умереть, и все начнет расползаться жидкой грязью. Как вы думаете, над какой частью империи в таком случае вы сумеете сохранить контроль, с учетом того, что венгры сбегут от вас сразу и бесповоротно, а на Балканах с моей помощью разгорится сербское партизанское движение за воссоединение этих земель с сербским королевством, к чему я приложу все возможные усилия? Все сербы должны жить в Сербии, и эта истина не подлежит обсуждению. И в то же время я бы не хотел, чтобы мои сербские друзья тянули в рот куски земель с чуждым им населением, даже если оно, это самое население, готово кинуться к ним в объятья. И в долгосрочной, и в среднесрочной перспективе такое решение не принесет счастья ни тем, кто бросился, ни тем, к кому бросились.
– И что вы предлагаете, только конкретно? – сказал Франц Фердинанд.
– Я рассчитываю сделать так, – ответил Артанский князь, – что ваша империя очень быстро навоюется пор самое горлышко. Французы, немцы и русские еще будут полны боевого задора, а вот чехи и словаки, а потом и все остальные, скажут, что это не их война, что Сербию не удалось сломать, русские в Карпатах паровым катком давят через перевалы, а в Боснии и сербских землях Хорватии разгорается ужасающая народная герилья. И вот тогда король Петр – а на самом деле я лично, а может, и мы вместе, – сделаем вашей Империи предложение сепаратно выйти из войны и прекратить боевые действия, в качестве платы за агрессию отдав Сербии все земли, населенные сербами, а Российской империи – все русинские территории. Сумеете вы удержать целостность Австрии, Хорватии, Словении, Чехии и Словакии хотя бы на протяжении жизни одного поколения?
Франц Фердинанд покачал головой.
– Мой дядя никогда на это не пойдет, – сказал он, – он скорее умрет, чем признает свое поражение.
– А кто его будет спрашивать? – с пренебрежением сказал Серегин под раскаты грома с ясного неба. – Для меня жизни десятков, а может, и сотен тысяч людей гораздо важнее, чем хотения и нехотения одного старого придурка. Кстати, я не исключаю, что именно ваш дядя отдаст приказ о терроре против мирного сербского и русинского населения, при том, что вы не сможете настоять на обратном. В таком случае, в силу уже вынесенного предупреждения, мне придется принять меры по прекращению его существования. Могу обещать только, что никаких показательно отрезанных голов в случае императора Франца-Иосифа не предвидится – смерть вашего дяди будет тихой, безболезненной и максимально похожей на естественную. Так что к тому моменту, когда мне придется делать вашей Империи роковое предложение, главным человеком там будете уже вы, а не ваш дядя.
– И зачем вам все это надо, господин Серегин? – после некоторого молчания вымолвил Франц Конрад фон Хётцендорф. – Мне трудно себе представить, чтобы кто-то мог отказаться от окончательной победы, удовольствовавшись промежуточным результатом.
– Если бы я сейчас готовился отражать неспровоцированное вторжение двунадесяти языков на Россию, то так бы оно и было, – постепенно распаляясь, начал говорить Серегин, и с каждым словом голос его звучал все громче, а отдаленные погромыхивания в нем – все сильнее. – Окончательная победа, вражьи зубы, вбитые в глотку, и объединенная армия – моя и местной России, – врываются в пылающую вражескую столицу. Но здесь я занимаюсь совсем другим делом – распутываю хитрую интригу французских авантюристов и пытаюсь минимизировать последствия всеобщего безумия, а также избежать худшего. Все прочие цели могут быть важны лично для меня, как для русского офицера, но для исполнения главной задачи младшего архангела они второстепенны.