– По моему личному мнению, – сказал я, – порабощение человека человеком есть величайший грех и величайшее преступление. Освобождая людей от колодок и цепей, я исполняю волю Всемогущего Творца, наделившего каждого правом выбора и свободной волей. И работорговцы тоже сами виновны в своих несчастьях, ведь могли же торговать на базаре финиками и смоквами, и остались бы живы.
– А как же порабощение человека капиталистом, когда колодок и цепей нет, а рабство есть? – искоса глянув в мою сторону, спросил Коба.
– Есть такие капиталисты – владельцы заводов, газет, пароходов, – ответил я, – которых можно с чистой совестью сажать на кол, потому что их функцию организации производства с легкостью может выполнить государство нового типа, учрежденное после революции трудящихся. Впрочем, в некоторых мирах известны случаи, когда революции не требовалось, и такое государство учреждал монарх-реформатор, понявший вдруг, что крупных буржуев он чиновниками заменить может, а вот рабочих и крестьян – тех кто кует металл, добывает уголь и нефть, растит пшеницу – ему заменять некем. Богатство государства определяется по благосостоянию трудящихся, а его сила, по преданности самых широких народных масс. Все прочие буржуи мелкого и среднего калибра, чья организующая функция не может быть заменена государством (ибо ему невместно заботиться о производстве ночных горшков и нижнего белья) должны быть закованы в цепи кодекса законов о труде. А пока таких законов нет, единственным способом борьбы рабочих за свои права остается забастовка, вплоть до полного удовлетворения их законных требований.
– Мы, большевики, так и делаем, – сухо произнес Коба, – и потому оказываемся в тюрьмах, ссылках и на каторге. Царский режим защищает интересы капиталистов как свои собственные, и потому мы не видим другого способа решения этой проблемы, кроме как низвержение самодержавия и социалистическая революция под руководством партии большевиков.
– Мне об этом известно, – кивнул я, – ибо доставать вас пришлось не из курорта в Монте-Карло. Будь уверены, что как только я порешаю все внешнеполитические вопросы, то тут же займусь внутренними делами России. За низвержение самодержавия не обещаю, вроде бы дела обстоят еще не так плохо, но вот Николай Второй слетит с трона непременно, ибо не по Сеньке шапка Мономаха. И социалистическая революция тоже будет, это я вам обещаю – если не снизу, то сверху. Я такие вещи делать умею. Все прочее вам объяснит товарищ Ленин, а сейчас, поскольку мы уже пришли, приглашаю вас на ужин. Дела делами, а прием пищи должен быть по расписанию.
Шестьсот восьмидесятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
В мире Содома идет шестьсот восьмидесятый день нашего присутствия, а в тысяча четырнадцатом году наступило второе августа. Несколько часов назад Германская империя объявила войну России. Пушки еще не гремят, а Балтийский флот уже выставил в Финском заливе мощные минные заграждения во избежание внезапного прорыва линкоров Хохзеефлотте к фортам Кронштадта. Франция и Британия еще не воюют, но там проводится всеобщая мобилизация. Одновременно крейсера Роял Нави покидают причалы Розайта и Скапа-Флоу, чтобы по получении кодированного радиосигнала из своего Адмиралтейства начать операцию по прерыванию германского судоходства, а также обстрелы побережья Второго Рейха.
Все происходит как в хорошем балете по заранее написанному либретто, без паники и суеты, так что легенду о внезапном начале Первой Мировой Войны можно спокойно скормить свиньям. Внезапно, с вероломного нападения Гитлеровской Германии, началась Великая Отечественная Война, а империалистическая бойня стартовала как по взаимному соглашению. Войну ждали, к ней готовились, строили наступательные планы, и при этом ни одна сторона не испытывала иллюзий, что ее можно предотвратить или отсрочить. Из этого можно сделать вывод, что французский трехгодичный закон о военной службе британский, германский, российский и австро-венгерский генеральные штабы заметили и приняли к сведению. Только немцы и австрийцы добровольно приняли на себя роль виновников войны, а их противники обрядились в белые одежды невинных жертв агрессии.
И вместе со мной этот вывод сделала верхушка РСДРП(б), чередовавшая наблюдение за текущим политическим моментом и изучение истории будущего в библиотеке. Собрать удалось десять человек, включая товарища Ленина. Из того же села Поронин вместе с Крупской доставили вечного приспособленца Зиновьева, а из Санкт-Петербурга – депутата Госдумы Петровского и члена городского комитета партии Михаила Калинина. Степан Шаумян прибыл из Баку, где он руководит Кавказским комитетом РСДРП(б), а из Шлиссельбургской крепости мы вместе с Коброй выдернули Серго Орджоникидзе, и теперь тот в нашей библиотеке изучает свою карьеру советского наркома тяжелой промышленности. Я уже сказал Ильичу, что черная и цветная металлургия – это как раз тот случай, когда национализировать предприятия можно и нужно. Из ссылок в различных недружелюбных к человеку местах Российской империи были вызволены Иван Белостоцкий, Сурен Спандарян, Иосиф Джугашвили-Сталин и пламенная большевичка Елена Стасова.
При этом с товарищем Кобой изначально было все ясно. Убедившись, что его не обманули и не заманили в хитровыделанную ловушку, он всю ночь проговорил с Лениным, а на следующее утро с полной отдачей включился в работу. Положение дел не изменило даже его знакомство с товарищем Сосо. У этого человека никогда не было братьев, и вот теперь в двух инкарнациях он брат сам себе. Решение Сосо оставить мир строящегося монархического социализма Коба одобрил, но сам из своего мира никуда уходить не собирается. И это правильно. Работы тут для большевика хоть отбавляй: доминантного императора вроде Михаила Второго на троне не предвидится, а будет ли там сидеть императрица Ольга Николаевна, тоже бабушка надвое сказала, зато создание первого в мире государства трудящихся более чем вероятно.
Но самым интересным явлением оказалась товарищ Стасова – не только яростная сторонница линии Ленина-Сталина, но и потомственная дворянка, а также хорошо образованный человек. При этом такой цельной, плотной, я бы даже сказал, кристальной ауры нет даже у товарища Бергман. Да, правильно сказал поэт: танки бы делать из этих людей, не было б в мире державы сильней. Едва только выслушав объяснения Ильича о том, что и откуда взялось, товарищ Стасова нырнула в библиотеку, и с той поры покидала ее только чтобы поесть и поспать. Поселили мы ее вместе с Кобой и Сосо в Башне Власти, и это злокозненное место ничего не смогло поделать с цельнокристаллической личностью товарища Стасовой. Очень хорошо, что этот человек на нашей стороне и ничуть не возражает против того, чтобы взять крепость самодержавия методом десанта вовнутрь, а не разнести на куски при помощи штурма разъяренными народными массами.
И вот настал роковой день, когда Российская империя оказалась непосредственно втянутой в войну. Утром второго числа передовые германские войска без боя вошли в приграничный польский город Калиш, заблаговременно оставленный русским гарнизоном. Ольга Васильевна подала мне докладную записку о том, что в связи с этим событием в ближайшие два-три дня следует ожидать такого явления, как Калишский погром. Как следовало из записки, германские солдаты, заняв город, как и их гитлеровские «детки» четверть века спустя, бомбардировали жилые кварталы из пушек и расстреливали гражданское население из пулеметов, чем вызвали его полный исход в сторону территорий, еще занятых русской армией. Между прочим, русским войскам, через две недели занявшим часть Восточной Пруссии, ничего подобного по части обращения с германским населением даже не приходило в голову. Вот и решайте, кто тут дикие варвары, опьяненные видом пролитой крови, а кто цивилизованные люди.
Потом, когда все закончится, надо будет послать черную метку кайзеру Вильгельму – например, бросив ему в кабинет на рабочий стол отрезанную голову коменданта Пройскера, виновного в случившихся безобразиях. Но первым делом следует решить, стоит ли пресекать погром на корню – что если это вызовет еще большие репрессии в отношении мирного польского населения, ведь у меня не будет возможности поставить в этом занюханном местечке гарнизон, чтобы оборонять его от натиска всей германской армии. И эвакуировать польских обывателей через порталы в свои собственные владения я тоже не хочу. Пусть с этими неумными гоноровыми панами возится кто-нибудь другой, а я пас. У меня и своих забот достаточно.
Впрочем, в Тридесятом царстве дела шли своим чередом. Получив известие об объявлении войны и начале военных действий, Ильич собрал свой Синедрион и объявил открытой седьмую историческую[15] партконференцию ЦК РСДП(б), на которую в качестве гостей с совещательным голосом были приглашены члены моей команды.
– Товагищи! – сказал он. – Только что поступило известие, что общеевгопейская война, котогую нам предрекал товагищ Сегегин, началась строго по расписанию. Царский режим вступил в нее одним из первых, и теперь, в силу своей гнилой природы, он должен пгенепгеменнейшим образом обосраться. Как и в прошлый раз, царские генералы погонят бедных солдатиков в безумные наступления, где те будут гибнуть тысячами, а русская армия будет терпеть одно поражение за другим. О том, как это было в прошлом других миров, вы все могли прочесть в местной библиотеке. В сложившихся условиях, имея союзником товагища Сегегина, владеющего неклассическими, прямо сказать, методами захвата власти, мы получили уникальную возможность провести социалистическую ревоюцию так, чтобы никто ничего не понял. В один прекрасный для нас момент товагищ Сегегин со своими людьми придет в Зимний дворец, предъявит полномочия свыше и скажет царю Николашке: «Бгысь, пготивный». А вот что будет потом, зависит уже от нас, партии большевиков: сумеем мы взять власть, выпавшую из рук царизма, или ее подхватят господа либералы. Слово по этому вопросу предоставляется товагищу Сегегину.