– Понимаете, Альберт, – сказал я, – начало этой войны – отнюдь не досадная случайность и не прихоть отдельных политиканов. В противном случае я ограничился бы тем, что вправил мозги отдельным персонажам, и на этом все было бы кончено.
– Вправить мозги – это примерно так, как мне сейчас? – криво усмехнувшись, спросил бельгийский король.
– У вас, Альберт, по крайней мере, есть мозги, – скромно заметил я, – и еще вы, возможно, единственный политик в этой части света, который не хотел войны и не имел территориальных претензий к соседям.
– Кроме Бельгии, войны не хотят такие страны, как Голландия, Дания, Норвегия и Швеция, – возразил мне мой визави.
– Насчет Голландии вы, возможно, правы, – хмыкнул я, – но вот Дания вожделеет германские провинции Шлезвиг и Гольштейн, а также шведскую Сканию, шведы жаждут вернуть себе Финляндию и Прибалтику, а Норвегия мечтает присоединить богатые пушным зверем и полезными ископаемыми архипелаг Шпицберген и Кольский полуостров. А еще в тамошних водах водится огромное количество рыбы, что тоже не лишнее для государства, где не очень хорошо родится хлеб. Но все эти малые мира сего опасаются влезать в схватку больших парней. Однако если в ходе общеевропейской бойни, кто-нибудь из бойцов ослабнет, его непременно обглодают до костей. Причина войны в том, что мир стал до предела тесным, все более-менее пригодные для жизни территории поделены между Великими Державами; Германия, опоздавшая к разделу, требует себе место под солнцем, а дряхлеющая на глазах Франция не желает его уступать. По итогам этой войны в Европе останется только одна континентальная сверхдержава. Сейчас этот титул оспаривают Второй Рейх и Третья Республика.
– Да, герр Сергий, а куда вы дели Российскую Империю и Австро-Венгрию? – с ироничной усмешкой спросил Альберт.
– Россия только притворяется Европой, – сказал я, – на самом деле это отдельная цивилизация, не Запад и не Восток. А Австро-Венгрия – это что-то вроде корабля-брандера, переобремененного противоречиями, в конце войны она взорвется и распадется на пять-шесть независимых частей, при этом самый ценный кусок, то есть Австрию, надеется прибрать к себе Германия. Так что, возможно, в перспективе трех-пяти лет, Второй рейх разживется новой немецкоязычной территорией, а в Восточной Европе появятся новые мелкие страны размером с Бельгию: Чехия (то есть Богемия), Словакия, Хорватия, Словения и Венгрия. Милейший Франц Фердинанд надеется сохранить за собой престол предков, но я думаю, что это напрасные чаяния. Центробежные стремления в державе Габсбургов имеют такую силу, что просто волосы встают дыбом, а внутренние связи, удерживающие отдельные части вместе, истлели до крайней ветхости. В прошлое ушли и страх перед турецкой экспансией, и преклонение перед организационными талантами австрийских администраторов, и очарование Веной как культурной столицей. Все, что удерживает этих людей вместе – это личность старого вампира Франца-Иосифа. Как честные люди, они не могут отринуть присягу, данную своему монарху, а вот обязательства перед его наследником будут им казаться ненастоящими. Парламент проголосовал – и мы вам, милейший Франц Фердинанд больше ничего не должны, убирайтесь куда-нибудь подальше… И пойдет он, солнцем палимый, никуда не денется.
– И все-то вы знаете… – вздохнул Альберт. – Скажите, а что, по-вашему, будет с Бельгией?
– Бельгия – истинно независимая страна, он которой ничего не зависит, – ответил я, – уж так получилось. Даже ваше отчаянное сопротивление по большому счету не повлияло ни на что. В устроенной мною новой реальности немцы тоже не добьются победы, потому что даже при самом точном исполнении замысла гениального Шлиффена сам он по себе является авантюрой.
– Но почему же, герр Сергий? – вскричал мой собеседник. – Мне этот план показался пределом точного, истинно прусского планирования, когда учтена каждая мелочь.
– А вот вас-то Шлиффен и не учел, – усмехнувшись, ответил я. – Но на самом деле его главная ошибка в том, что он забыл, что солдаты – это не железные человечки с механическим заводом. Слишком широк радиус охвата, задуманный Шлиффеном, и слишком много времени требуется на его исполнение даже в самых идеальных условиях. Месяц форсированных маршей так вымотает войска, что, даже подойдя к Парижу, они будут буквально валиться с ног, а некоторые, особо умные, научатся спать на ходу. Боеспособность у таких частей будет, мягко выражаясь, никакая, а французы, когда поймут, что происходит, на спасение свое столицы будут перебрасывать войска даже на такси. Да и германские генералы, командующие армиями, не участвующими в гениальном обходном маневре, тоже изрядно постараются нагадить своему кайзеру. Вместо того, чтобы притворно отступать перед французским натиском, они сами перейдут в наступление и погонят противника туда, где ему, по плану Шлиффена, быть не положено – то есть к Парижу. Вот если бы у немцев в запасе имелась вторая ударная группировка, наносящая удар от Мюльхаузена на Бельфор и далее на Дижон-Орлеан – тогда Франция проигрывала бы без вариантов. Но так как недостающие войска необходимы, чтобы держать Восточный фронт, любители лягушачьих лапок в любом случае отделаются легким испугом и поверхностными царапинами на лице, после чего война перестанет быть подвижной и перейдет в позиционную фазу. Разница только в том, где это произойдет – на рубеже Амьен – Реймс, без моего вмешательства, или же на линии Гавр-Париж, после него.
Бельгийский король слушал меня, в нужных местах кивал, и в то же время косил глазом на соседний столик, где его половина, бесшумно шевеля губами, о чем-то разговаривала с Елизаветой Дмитриевной, Анастасией и мисс Зул.
– Ну хорошо, – согласился мой собеседник, – возможно, все так и будет. Но вам-то какой интерес в том, чтобы германцы подошли к Парижу вплотную или даже ворвались на его улицы?
– По первоначальному плану Шлиффена, – сказал я, – пока на западе убивают Францию, на Востоке германская армия должна была отходить, ведя арьергардные бои. И только после взятия Парижа и капитуляции лягушатников германские солдаты должны были сесть с поезда и отправиться воевать с восточными варварами. Потом Шлиффен ушел в отставку и вообще умер, а на его место пробрался такой умник, как Мольтке-младший, который значительно усилил восточную группировку в ущерб западной. И вот в тот момент, когда сражение за Париж будет с самом разгаре, неожиданно, намного раньше расчетного времени, зашевелится Восточный фронт, где перейдут в наступление русские армии. И вот тогда мне потребуется, чтобы кайзер как можно неохотнее снимал свои резервы с западного направления. Тут Париж на кону, а Кенигсберг как-нибудь отобьется. И в то же время французы и британцы, с треском проиграв приграничное сражение, будут отчаянными голосами визгливо молить императора Николая о помощи – и тот, как добрый человек, им не откажет. А кайзер Вильгельм, как Буриданов осел, будет разрываться между сражением за Париж и битвой за Восточную Пруссию.
– И какой в этом смысл? – спросил Альберт. – Если я правильно помню, вы титуловали себя Защитником Земли Русской, а Россия сейчас находится в союзе с Францией и Великобританией…
– Эта война отнюдь не в интересах российского государства и русского народа, – парировал я. – Не просвечивается за ней ни особо ценных территориальных приобретений, ни национальной сверхзадачи. Единственный человек в России, который в ней заинтересован – это император Николай Второй. Он желает как можно скорее обрести славу победителя Второго Рейха, чтобы затмить позор поражения в русско-японской войне и ужас кровавого расстрела на Дворцовой площади. Моя задача: российскому государству помочь выйти из этого кризиса оздоровившимся и окрепшим, российскому народу – уменьшить количество жертв, а для императора Николая у меня есть только одно хорошее предложение – обратиться в частное лицо и отдаться моему покровительству. Во всех остальных случаях его судьба может оказаться весьма печальной – примерно такой же, как у британского монарха Карла Первого и французского короля Людовика Шестнадцатого.
– А вы жестоки, герр Сергий… – покачал головой бельгийский король, – Разве вы забыли о том, что царствующие особы неприкосновенны при любом развитии ситуации?
– Царствующие особы – такие же люди, как и все остальные, – ответил я. – Они так же едят и так же после этого гадят в сортире, так же влюбляются и изменяют потом своим женам (или не изменяют, если имеют соответствующий характер). А еще они несут всю полноту ответственности за все-все, что происходит у них в стране. При этом царствующие особы должны помнить, что их короны, в отличие от шляпы, снимаются только вместе с головой. Я человек гуманный, и велю казнить только самых отъявленных негодяев, но и у меня может не получиться вовремя успеть к эшафоту, который возведет для неудачливого монарха его разгневанный народ. Впрочем, вас все это не касается – народ Бельгии вас любит и ничего вышеперечисленного вам не грозит. К счастью.
– Скажите, – после некоторой паузы спросил король Альберт, – а зачем вы мне это рассказываете?
Я пожал плечами и заговорил тихим и спокойным голосом:
– Наверное, затем, чтобы, когда я отпущу вас обратно, вы поделились этим знанием с кайзером Германии. Пусть знает, кто и почему ведет против него войну на Восточном фронте и иногда содействует на Западном. А еще он должен знать, что задача, которую он себе поставил, не имеет решения, и проигрыш этой войны, скорее всего, будет стоить ему престола. Центральные державы называются так потому, что со всех сторон они окружены враждебными или нейтральными странами. Поставки из внешнего мира сырья и продовольствия через Норвегию, Данию и Голландию будут самым жестоким образом пресечены Великобританией и ее военным флотом. Англичане введут такие жесткие лимиты на ввоз в эти страны всего и вся, что им просто нечего будет перепродавать в Германию. На Средиземном море обстановка будет не лучше. Из нынешних нейтралов, через которых еще можно торговать с внешним миром, Италия вступит в войну на стороне Антанты, Турция и Болгария – на стороне Центральных держав. Дольше всех продержится Румыния, через посредничество которой Германия и Австро-Венгрия смогут закупать русских хлеб. Но и она объявит войну Центральным державам, надеясь урвать себе Трансильванию. И даже ее военный разгром в кратчайшие сроки не изменит сложившуюся вокруг участников Четверного союза идеальной блокады, через которую не проскочит не только мышь, но и муравей. Голод, дефицит промышленного сырья и необходимость постоянно штопать дырявый австрийский фронт приведет к тому, что Германия исчерпает все возможности для продолжения борьбы. А это, как говорят специалисты в таких делах, прямой путь к революционной ситуации. Германские солдаты в окопах не захотят дальше умирать в безнадежной и бесцельной войне, а кайзер и его генералы утратят возможность дальнейшего ведения боевых действий. Сначала это будет повальное отступление по всему фронту перед лицом численно и качественно превосходящего противника, потом – революционный бунт на фронте и в тылу, крах правительства, и в самом конце германский монарх, находясь под давлением непреодолимых обстоятельств, будет вынужден перейти голландскую границу, отдав свою шпагу голландскому офицеру-пограничнику. На этом история Второго Рейха закончится, и начнется предыстория такого кошмара, о котором я сейчас с вами даже не хочу говорить.