[23] бригады, перекрывающий железную и шоссейную дороги Сольдау-Уздау-Гильгенбург. По несчастной деревне беглым огнем бьют мои тяжелые гаубицы из трофейного японского комплекта, она вся затянута пылью и дымом от горящих строений. Там гибнут не только солдаты в мундирах цвета мышиной шкурки, но и гражданские… но по-другому никак: в этой деревне основной узел обороны и командный пункт противника. Вот возьмем рубеж – тогда будем оказывать помощь раненым и хоронить погибших, а пока фрау и киндерам лучше мирно посидеть в глубоких подвалах своих домов.
Солдаты, одетые в мундиры цвета хаки, под непрерывный грохот батарей трусцой движутся вперед, укрываясь за массивными тушами танков, выстроенных в шахматном порядке. С вражеских позиций по ним фланкирующим огнем, четко, как по уставу, бьют пулеметы, но их очереди бессильно рикошетят от танковой брони, лишь иногда находя щели в боевом построении. Впрочем, время от времени то один, то другой танк с ходу делает выстрел – и тогда на линии немецких траншей на одно пулеметное гнездо становится меньше. Впрочем, от танков не отстают батальонные орудия поддержки пехоты, которые расчеты катят позади строя пехоты. Обзор у командиров батарей гораздо лучше, чем у наводчиков танков, а потому разражаются выстрелами они гораздо чаще – все, что мешает продвижению пехоты, должно быть уничтожено. Достается от батальонной артиллерии и злосчастной деревне, потому что, с военной точки зрения, ее каменные дома сами по себе являются оборонительными сооружениями. Из заложенных мешками с землей оконных проемов германские солдаты стреляют в наступающих русских, и в ответ тоже прилетают не булочки с повидлом.
При этом германские полевые батареи, по старинке выкаченные на прямую наводку, подверглись уничтожающим артиллерийским и воздушным ударам, и сейчас подавлены и почти не беспокоят наступающих ненужной суетой. Там все мертво, воронка на воронке, орудия разбиты, зарядные ящики беспощадно разломаны, повсюду разбросаны окровавленные тела солдат и офицеров, и только сорвавшиеся с привязи ржущие кони бегают кругами, не понимая, что произошло. Сначала по этим позициям щедро прошлась русская «коса смерти»[24], а потом туда же триалинитовыми фугасами ударили мои гаубичные батареи, превращая все вокруг в лунный пейзаж. Сначала жаба, которая душит все подряд, требовала работать по германской артиллерии так, чтобы пушки потом можно было обратить в трофеи. Но потом подумалось, что трофеев я еще наберу, но лишний риск ранения или смерти моих солдат и офицеров для меня неприемлем, а потому в итоге я принял решение, что вражескую артиллерию необходимо разнести в труху, чтобы ее просто не было.
А позади гвардейцев Неверовского, в самой деревне Раушкен, с прикладом у ноги ожидают свернутые в походные колонны полки девятнадцатого корпуса местной русской императорской армии. Как только враг будет опрокинут, они войдут в прорыв и стремительно продвинутся к городишку Гильгенбург, овладение которым будет считаться итогом сегодняшнего дня. На следующий день боевой порядок поменяется: части девятнадцатого корпуса встанут на острие атаки, а дивизия Неверовского займет позиции во втором эшелоне. И только ее гаубичная артиллерия бригадного и дивизионного звена будет работать по заявкам штаба корпуса или исходя из моей оценки ситуации на поле боя. А то местные генералы обстановкой владеют только на расстоянии прямой видимости, и то посредственно, а моей энергооболочке на поле боя ведомо всё, и даже немного больше.
И вот настал момент, когда германские ландверовцы, устрашенные перспективой рукопашной схватки с численно и качественно превосходящим противником, начали сначала по одному, а потом и массово, вылезать из своих траншей и стремительно отступать к запасному рубежу обороны у Гильгенбурга. Противник, численностью до двух рот, покинул и дефиле у деревни Гжибен, расположенной в двух километрах западнее направления главного удара. По этим позициям, дабы пресечь пулеметный и артиллерийский обстрел атакующих частей с фланга, тоже хорошенько прошлась моя артиллерия, превратив окопы в осыпавшиеся ямы, а деревню в горящие руины.
Вся семидесятая бригада составлена из уроженцев местной округи, а дома, как известно, и стены помогают, и они же, если надо, спрячут. Но игра в кошки-мышки в местных лесах с партизанами кайзера Вильгельма в мои планы сегодня не входит.
– Ну вот и все, Владимир Николаевич, – сказал я Горбатовскому, с интересом наблюдавшему за происходящим, – враг бежит, даже не испытав «счастья» рукопашной схватки с героями Бородина. Теперь ваша очередь показывать, чему вы научились после Артура. Враг на этом поле должен быть либо мертвым, либо пленным, но никак не счастливо отступившим на запасные позиции. Возись с ним потом сызнова. Вы начинайте, а я поддержу ваш порыв танками и дальнобойной артиллерией.
– Да уж, вот тут вы совершенно правы, несмотря на некоторую кровожадность. Кавалерию пора пускать в дело, пусть порубит супостата, – усмехнулся Горбатовский, а потом взял микрофон и начал в устной форме доносить свои указания до генерала Асмуса.
И почти тут же вслед бегущим германцам стала беглым огнем бить шрапнелями русская артиллерия, а седьмая кавалерийская дивизия на рысях направилась к месту прорыва. Следом за кавалерией быстрым шагом двинулись вперед колонны пехотных полков. К закату они должны быть уже в Гильгенбурге, выдвинув авангарды к северной оконечности Гросс-Дамерау.
Дивизия Неверовского тем временем начала перестраиваться. Первая и вторая бригады двинулись левое плечо вперед прикрывать полосу прорыва со стороны южной оконечности озера Гросс Демерау, а третья под командованием генерал-майора Александра Тучкова, правое плечо вперед, двинулась маршем к деревне Вонсен. Красавец, умница и храбрец, раненый на Бородинском поле в грудь картечью, этот генерал выжил только благодаря моему заклинанию Поддержки, а потом, едва встав на ноги, одним из первых принес мне встречную клятву. Таких командиров – на лету перенимающих новую тактику, перспективных с точки зрения роста в боевой обстановке, будущих Суворовых, Кутузовых, Скобелевых, Жуковых и Рокоссовских – в моей армии немного, а потому я всех их холю и лелею. Именно поэтому после прорыва позиций семидесятый ландверной бригады Александр Тучков получил права начальника отряда, действующего в отрыве от основных сил. Усиленный танковой ротой и кавалерийской дивизией полковника Зиганшина, сводный отряд генерала Тучкова получил приказ выйти в район железнодорожного узла Дейч-Эйлау (Илава) и закрепиться среди тамошних озерных дефиле. Такой маневр необходим для того, чтобы уберечь корпус Горбатовского от вероятного удара в спину – если не первого корпуса генерала Франсуа, так со стороны германских резервов перебрасываемых с Западного фронта.
Конечно, бригада, пусть даже на выгодных рубежах и со средствами усиления, против одного-двух корпусов долго не продержится. Но тут надо понимать одну особенность. Если в нашей истории корпусу Франсуа на передислокацию и развертывание на новых рубежах потребовалось четверо суток, то с западного фронта войска будут ехать не меньше недели, а когда приедут, то обнаружат, что фатально опоздали и имеют дело не с бригадой, а со всей второй армией. Для операции, которую я тут задумал, неделя на переброску плюс два-три дня на реакцию верховного командования – это целая вечность. А корпусом Франсуа необходимо заняться как можно скорее, лучше всего прямо сейчас, пока он еще не погрузился в эшелоны и не отправился в путь.
14 (1) августа 1914 года, 17:55. Восточная Пруссия, воздушное пространство над городом Гумбинен (Гусев), высота 1600 метров, рубка штурмоносца «Богатырь».
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
Тем временем разогнавшиеся в скачке кавалеристы рубят германский ландвер как лозу на учениях. Лишь немногие германские солдаты останавливаются, поднимают руки… и тоже падают зарубленными, ибо конница в горячке боя пленных не берет, просто не умеет. Таков закон войны. Тот, кто хочет выжить, должен упасть на землю и лежать неподвижно, притворившись мертвым. А там либо постараться незаметно уползти к ближайшему лесочку, либо сдаться трофейной команде, которая непременно пойдет вслед за боевыми частями собирать разбросанное оружие и патроны.
Едва стало понятно, что сопротивление противника сломлено и все идет по плану, я предложил генералу Горбатовскому в компании «Шершней» сделать вылазку к Гумбинену и навести панику на еще не пуганого германца. А то как бы не было поздно – уйдут эшелоны со станции на перегон, лови их потом. Заодно можно будет продемонстрировать возможности штурмоносца – не только как летающего командного пункта, но и как средства огневой поддержки десанта и подавления вражеской обороны. Генерал подумал и согласился, тем более что я ему пообещал, что связь с генералом Асмусом при этой отлучке сохранится в полном объеме, и отсутствовать мы будем не больше часа. Двести километров для штурмоносца – это одна нога здесь, другая там, даже на сверхзвук выходить не придется.
И мы успели! Паровоз уже вытягивал первый эшелон на перегон, но по приказу моей супруги пилотессы заложили крутой вираж, нацеливая штурмоносец на выходную стрелку. Если бы мы находились в обычном самолете, то перегрузка бросила бы нас на борт как кегли, но данный летательный аппарат был создан цивилизацией, победившей тайны гравитации, поэтому на протяжении всего маневра вектор внутренней гравитации остался четко перпендикулярным поверхности палубы. Но не успело изображение земли на экранах кругового обзора выровняться, как машину резко подбросило, а прямо по курсу нарисовались два пушистых инверсионных следа, протянувшихся к игрушечному паровозику, тянущему за собой коробочки вагонов.
– Вот так выглядит залп главным калибром, господа, – успел прокомментировать я это событие генералу Горбатовскому и его адъютанту капитану Горину, – два пудовых оперенных снаряда из закаленной стали разгоняются электромагнитными силами до скорости в пять верст в секунду…