-Да, - подтвердила госпожа Азалиен, опустив глаза, - наш муж прав, так и было.
Я на мгновение ушел внутрь себя, в средоточие Воинского Единства, чтобы задать соответствующий вопрос Климу Сервию, и получил ясный и недвусмысленный ответ, что такая перенастройка вооружения предусмотрена его конструкцией. Для этого надо либо разблокировать соответствующую оружейную консоль и обучить пилотесс процессу регулировки мощности вооружения, либо изменения в настройки парализаторов технический персонал может внести вручную в процессе подготовки «Шершней» к вылету. С учетом очень небольшого времени, оставшегося до начала операции, главный инженер «Неумолимого» рекомендовал именно второй вариант -дополнительно обучать летный состав просто некогда.
- Как сообщает Клим Сервий, такая регулировка возможна, - сказал я вслух, - противник после обработки будет живой, но немножко вареный и сильно напуганный, что упростит задачу Михаилу Семеновичу. Но, в любом случае, необходимо удерживать Брест до полного достижения всех целей операции: эвакуации советских военнопленных и полного уничтожения мостов, путевого хозяйства и оборудования железнодорожного узла, чтобы как минимум недели две немцы через Брест ничего возить не могли. На этом пока все, товарищи, конкретные задачи каждому подразделению я поставлю из ума в ум после детально доразведки объекта шаттлом аквилон-ского клана «Игла Мрака». А пока всем находиться в готовности и ожидать приказа с прикладом у ноги.
4 июля 1941 года, 0:05 мск, Москва, Кремль, кабинет Сталина.
Совещание в кабинете Вождя продолжалось уже три часа. Первыми ровно в девять часов вечера третьего июля в кабинет зашли члены государственного комитета обороны Вячеслав Молотов, Климент Ворошилов, Георгий Маленков и Лаврентий Берия, а также примкнувшие к ним нарком внешней торговли Анастас Микоян и нарком путей сообщения Лазарь Каганович. В девять часов пятьдесят минут зашел первый зампред Совнаркома Николай Вознесенский, а в десять часов тридцать пять минут вошли секретарь Московского обкома ВКП(б) и начальник Совинформбюро Александр Щербаков, а также командующий Московским военным округом генерал-лейтенант Павел Артемьев. При этом надо отметить, что Щербакова люто ненавидел Никита Хрущев, и в тоже время сильно уважал Василевский, как и Сталин, который завизированные им документы подписывал без промедления. Артемьев доложил, как идет отправка на фронт частей его округа, и вышел в двадцать три часа пятнадцать минут, и тут же в кабинет вошел заместитель Берии по пограничным и внутренним войскам генерал Иван Масленников, параллельно исполнявший должность командира оперативной группы Западного фронта.
С Западным фронтом дело обстояло неважно. Фронт первого формирования, которым командовал генерал армии Павлов, к началу июля фактически был разгромлен и прекратил свое существование. А Западный фронт второго формирования (командующим которым тридцатого июня назначили генерала Еременко, а второго июля его сменил маршал Тимошенко) еще предстояло создать из частей внутренних округов, спешно выдвигающихся из глубины советской территории. Фактически к западу от рубежа Витебск-Орша-Могилев-Рогачев-Жлобин лежало сплошное белое пятно, на котором непонятно что происходило, и только сражающийся гарнизон Борисова выглядел как волнолом в море вражеского нашествия.
Доложив свой вопрос, в двадцать три сорок генерал Масленников вышел, и тут же в кабинете появилась новая группа товарищей: ЧВС (Член Военного Совета) Западного направления Николай Булганин3, временно исполняющий обязанности начальника Главного штаба ВВС генерал-майор Иван Рухле, командующий ВВС генерал-лейтенант Павел Жигарев, заместитель командующего ВВС генерал-майор авиации Иван Петров, первый заместитель наркома госбезопасности комиссар государственной безопасности третьего ранга Иван Серов. Эти, кроме чекиста, зашли с опущенными головами: положение с авиацией тоже было катастрофическим. Истребительные, штурмовые и легкобомбардировочные полки приграничных округов попали под внезапный удар и погибли почти в полном составе; размещенные в глубине полки дальней авиации, летая без истребительного прикрытия и выполняя несвойственные задачи, несли тяжелые неоправданные потери.
А если есть проблема, рассуждал Сталин, то у нее должны быть фамилия, имя и отчество. От немедленного гнева карательных органов руководство советских ВВС спасал только тот факт, что директива от 21 июня о немедленном выводе войск из пунктов постоянной дислокации, а также рассредоточении авиации и перемещении ее на полевые аэродромы одинаково поступила во все приграничные округа. В полном объеме к утру 22 июня директиву выполнили только в Одесском военном округе, где потери войск и самолетов на земле оказались незначительными. В Киевском округе успели поднять по тревоге наземные войска, убрав их из-под первого удара, но авиация осталась на аэродромах. В результате генерала Птухина, командующего ВВС округа, приговорили к расстрелу, а командующий округом Кирпонос дожил до героической гибели в бою при прорыве из Киевского котла. В Западном и Прибалтийском военных округах директиву полностью проигнорировали, из-за чего вражеское нападение оказалось внезапным и для наземных войск, и для авиации. Там злобные органы пустили на мясо почти все командование, за исключением командующего Прибалтийским округом генерал-полковника Федора Кузнецова, подписи которого не оказалось на самых одиозных приказах.
В послевоенной литературе публиковались сведения, что в полдень 21 июня генерал-полковник Кузнецов отдал приказ приводить войска округа в состояние повышенной боеготовности, эвакуировать в тыл семьи командиров и минировать дороги. Но порядка трех часов дня ему позвонили сначала Тимошенко, а потом Жуков, и устно в грубой форме потребовали войска в пункты постоянной дислокации вернуть и разоружить, семьи командиров в тыл не отправлять, дороги разминировать. Одним словом, команда как той избушке: повернуться к Москве передом, а к немцам задом, снять штаны и немножечко нагнуться. Но сие есть наглая Хрущевская брехня, выгораживающая одного из самых бестолковых генералов РККА и перекладывающая всю вину на Сталина, «не верившего в германское нападение», потому что как раз в это время к передаче в войска готовилась директива от 21 июня, и противоречащие ей устные указания попахивали государственной изменой. При этом ни с Тимошенко, несмотря его на многие грехи, ни с Жукова за всю войну не упал ни волос. Глупость и растяпистость Сталин понять и простить мог, а вот предательство - никогда.
В ноль часов ноль минут четвертого июля в кабинет вошли три последних посетителя: командир 212 дальнебомбардировочного полка подполковник авиации (и доверенный человек Сталина) Александр Голованов, начальник Генерального Штаба генерал армии Георгий Жуков и нарком ВМФ адмирал Николай Кузнецов. Подполковник Голованов прошел через весь кабинет прямо к столу Верховного главнокомандующего и выложил пачку фотографий.
- Вот, товарищ Сталин, - сказал он, - на фотографическую разведку к Борисову летал мой экипаж. Рапорт корпусного комиссара Сусайкова подтвердился в полном объеме. Германские позиции на окраине Борисова бомбоштурмовым ударом с воздуха разнесены в пыль, мосты через Березину разрушены до основания, линия фронта по руслу реки восстановлена, а на западном берегу имеет место настоящее кладбище разбитой германской техники и отчетливо видна работа похоронных команд. Также по обе стороны фронта наблюдаются места падения до полусотни1 сбитых самолетов. При этом ни наш полк, ни кто-нибудь из соседей в течение второго числа к Борисову не летал и участия в боевых действиях не принимал. Да вы и сами посмотрите: такого эффекта нашими средствами добиться невозможно.
Пока Сталин с непроницаемым лицом перебирал и рассматривал аэрофотоснимки, в кабинете стояла полная тишина. Кроме начальника генерального штаба Жукова, получившего доклад по своей линии, да всезнающего Берии, у которого были свои источники информации, никто из присутствующих не понимал, о чем речь.
- Очень хорошо, что все подтвердилось, - сказал вождь, отодвинув в сторону аэрофотоснимки и принимаясь набивать трубку табаком из раскрошенных папирос «Герцеговина флор». -Как следует из рапорта начальника обороны Борисова корпусного комиссара Сусайкова, вчера днем на выручку к нашим войскам с западного направления прилетели воздушные аппараты неизвестного происхождения, имеющие на бортах и брюхе опознавательные знаки «красная пя-
На самом деле во время первого визита Серегина под Борисов было сбито значительно больше германских самолетов, но те из них. что взорвались в воздухе и распались на мелкие фрагменты, аэрофотосъемкой не распознаются.
тиконечная звезда» и устроили немцам то, что наши бойцы и командиры давно ждали от родной советской авиации. С одной стороны, это хорошо, потому что нэмцы под Борисовым получили сильный удар по носу, потеряв как бы не целую танковую дивизию. С другой стороны, у нас возникают новые вопросы: кто это сделал, зачем им это надо и какую цену эти таинственные незнакомцы запросят за свою помощь с советского руководства, если с их стороны это вообще не разовая акция? Ну, что скажете, товарищи?
Товарищи молчали, потому что просто не знали, что следует говорить в таких случаях. Первым заговорил Молотов.
- По линии НКИДа, - несколько невпопад сказал он, - на этот счет никакой информации нет.
- Ну ты чудак, Вячеслав, - усмехнулся Сталин чиркая спичкой, - пришел неизвестно кто, неизвестно откуда, неизвестно зачем, и сразу побежал к тебе в НКИД за разрешением повоевать на нашей стороне против немцев. И вообще, быть может, это была только рекламная акция, показ товара лицом. От потери одной танковой дивизии Гитлер не обеднеет, их у него много, а вот Красная Армия пока терпит одни только поражения и отступает, отступает, отступает... Не так ли, товарищ Жуков?
- Все так, товарищ Сталин, - с горечью сказал будущий маршал Победы. - Перед войной мы переоценили возможности Красной Армии, считая, что она в любых условиях сможет разгромить врага малой кровью на чужой территории, и недооценили мощь германской армии и степень коварства Адольфа Гитлера. Но мы по