Совсем другая картина сложилась в расположенных восточнее казармах. В эти благостные первые дни войны, когда даже поезда на железных дорогах водили те же паровозные бригады, что и при Советах, немцы даже не задумывались о каком-либо укреплении своих пунктов размещения. Вот году в сорок третьем вокруг этих казарм имелся бы самый настоящий укрепрайон с окопами, проволочными заграждениями, пулеметными дзотами, минометными позициями, а окна зданий были бы заложены кирпичом и превращены в амбразуры для самообороны. Вот тогда без осадной артиллерии, желательно бронированной и самоходной, а также штурмовой авиации, этот пункт было бы не взять.
Разбуженные внезапными кошмарами и совсем близкими взрывами на пассажирской станции, от которых в окнах повылетали стекла, солдаты оккупационных частей, частично одевшись (серый низ, белый верх) и еще более частично вооружившись, увидели перебегающих вдоль Красноармейской улицы (бывшей Кошарной) весьма серьезно настроенных «дроздов», ничуть не похожих на обычных красноармейцев. Кто-то крикнул: «Большевистский десант!» (что было недалеко от истины), и «покорители Европы», принялись сигать из всех дверей и окон первого этажа своих казарм и беспорядочно отступать в направлении моста через речку Волковыю и далее в сторону центра города. Ну нет же никакой причины защищать эти дурацкие казармы, которые в любой момент могут стать целью кружащих над городом штурмовиков, тем более когда трясутся поджилки и кажется, что враг безжалостен и непобедим.
При этом часть белокурых бестий, перебежав под огнем ту же Кошарную улицу, постаралась, прыгая через плетни и заборчики и отстреливаясь от преследователей, рассыпаться и затеряться в частном секторе. Так оно безопасней, потому что пара эскадронов амазонской кавалерии, которым в лагере просто не нашлось дел, в сопровождении трех БМП-2 уже скакала в обход по Колеёва, чтобы у ее слияния с Красноармейской-Кошарной (улицы сходятся где-то под углом двадцать градусов) отрезать беглецам путь к отступлению. А вот тут как кому повезет, ибо, целясь в пригибающихся бойцов в форме цвета хаки, можно заполучить от хозяина дома сзади поленом по затылку или двурогими вилами в поясницу. Немцы в городе пробыли всего неделю, но уже успели показать себя во всей арийской красе. Правда, бывали и обратные случаи, когда немецкие солдаты в тщетной надежде спастись убивали мужчин и брали в заложники женщин и детей - но всегда все кончалось одинаково. Ожесточившиеся на прошлой войне офицеры были твердо намерены не оставить в живых ни одного германца. Были еще убитые гражданские, были раненые и контуженные «дрозды» (немцев подводила привычка стрелять противнику в грудь, а там у артанцев бронежилет производства «Неумолимого»), но ни один оккупант не прожил дольше одного часа с момента начала операции.
Тем временем командир «бородинской» бригады подполковник Палицын, убедившийся, что дело на вокзалах сделано, саперы приступают к своей работе, а противник в южной части города полностью зачищен, развернул в северном направлении на помощь Дроздовскому два своих кадровых батальона. Задача комбатам была поставлена простая: прочесать местность и истребить господ оккупантов до последнего человека, ибо такой приказ отдал Его Светлость Артан-ский князь Серегин.
Таким образом, к восьми часам утра под контролем артанского воинства оказался весь Волковым, включая специально разрушенные7 немецкими бомбежками первых дней войны еврейские кварталы. Впрочем, причиной таких разрушений могло стать то, что как раз через место компактного расселения вечно страдающего народа проходило шоссе, по которому с двадцать пятого по двадцать восьмое июня в тщетной попытке вырваться из окружения отступали большие массы советских войск. Домам евреев досталось только из-за того, что при бомбежке с горизонтального полета (особенно при групповом сбросе по команде ведущего) бомбы ложатся плюс-минус километр по дальности и на пару сотен метров в обе стороны. Вторая версия более правдоподобна.
И тут случилось то, чего Серегин в принципе не ожидал. Поняв, что это кратковременный набег, а не освобождение, предводители волковыской еврейской общины во главе с местными врачами Исааком Вейнбергом, и его заместителем Яковом Седелецким (кстати, назначенные самими немцами) слезно начали просить прибывшего к месту событий подполковника Палицына забрать их с собой. Тень смерти уже легла на местных евреев. Их квартал превратили в гетто, а им самим велели надеть желтые повязки на правую руку, нашить «звезду Давида» на одежду спереди и сзади и нарисовать жёлтый круг на дверях домов. Им запретили ходить по тротуарам, покупать некоторые продукты питания, в том числе мясо. Всех здоровых евреев обязали трудиться на принудительных работах, первое время - на расчистке завалов после бомбардировки города. Нарушение евреем любого запрета или приказа немецких властей каралось смертью. К тому же с целью устрашения за три дня до описываемых событий немцы провели «акцию» (так в Третьем Рейхе называли организованные массовые убийства). Солдаты ландверного батальона и местные полицаи (это дерьмо образовалось в Волковыске почти сразу) окружили еврейские дома, по заранее составленному списку схватили двести человек, и в тот же день всех их расстреляли.
Подполковник Палицын и его офицеры относились к гонимому народу без большого сочувствия, но на эту тему тоже имелся приказ Командующего: «Каждый, кто захочет уйти вместе с артанскими войсками, должен иметь возможность это сделать. Силой никого к спасению не гнать, но и не препятствовать тем, кто пытается убежать от воплотившегося Антихриста при первой возможности». А приказы в армии положено выполнять, а не обсуждать.
- Так, господа кагальные8, - сказал командир бригады просителям, - время вам на сборы до полудня. Кто не успеет, того ждать не будем, а потому поторопите своих людей. А теперь ступайте, ничего более я вам сказать не могу. Остальное вам поведает наш государь, Великий князь Артанский Сергей Сергеевич Серегин.
И началась тогда в еврейском квартале великая суета, ибо до полудня оставалось всего три часа с небольшим.
5 июля 1941 года, 12:35 мск, лес в 20 километрах к востоку от местечка Узда (50 километров южнее Минска), дневка отряда пограничников под командованием майора Гурия Здорного.
Отряд начальника 86-го погранотряда майора Гурия Здорного проделал большой путь от Августова (где на рассвете двадцать второго июня пограничники приняли первый бой) и до окрестностей Минска. Сначала пограничников отвели в тыл: не их это дело - драться с врагом на линии фронта: ну а после приказа Павлова двадцать пятого июня третьей и десятой армиям срочно отступать к Минскому Уру пограничников подхватил общий поток безудержного и безнадежного бегства. Двадцать восьмого июня пограничники с боем пробились через брод на реке Щара, занятый подразделением 29-й моторизованной дивизии, и из Волковыского котла угодили в Но-вогрудский, так как Минск к тому моменту советские войска уже оставили.
Тридцатого июня в окрестностях населенного пункта Мир к отряду присоединились остатки штаба 10-й армии, разгромленного при попытке пересечь шоссе Барановичи-Минск. Вместе со штабными пограничники получили два таких неоценимых подарка, как командующий 10-й армией генерал-майор Голубев (который уже пять дней ничем не командовал) и заместитель наркома обороны маршал Кулик.
Генерал Голубев был туп в тактике и стратегии, не обладал харизмой крупного военачальника, однако являлся большим экспертом по личному комфорту, о чем потом вспоминал его начальник генерал-полковник (впоследствии маршал Советского Союза) Андрей Иванович Еременко (впрочем, тоже изрядно грешный): «Что я обнаружил в 43-й армии? Командующий армией генерал-лейтенант Гэлубев вместо заботы о войсках занялся обеспечением своей персоны. Он держал для личного довольствия одну, а иногда и две коровы (для производства свежего молока и масла), три-пять овец (для шашлыков), пару свиней (для колбас и окороков) и несколько кур. Это делалось у всех на виду, и фронт об этом знал.
КП Голубева, как трусливого человека, размещен в тридцати километрах от переднего края и представляет собой укрепленный узел площадью один-два гектара, обнесенный в два ряда колючей проволокой. Посредине - новенький рубленный, с русской резьбой пятистенок, прямо-таки боярский теремок. В доме четыре комнаты, отделанные по последней моде, и подземелье из двух комнат, так что хватает помещений и для адъютантов, и для обслуживающих командующего лиц. Кроме того, построен домик для связных, ординарцев, кухни и охраны. Подземелье и ход в него отделаны лучше, чем московское метро. Построен маленький коптильный завод. Голубев очень любит копчености: колбасы, окорока, а в особенности рыбу, держит для этого человека, хорошо знающего ремесло копчения. Член военного совета армии Шабалов не отставал от командующего.
На это строительство затрачено много сил и средств, два инженерных батальона почти месяц трудились, чтобы возвести такой КП. Это делалось в то время, когда чувствовалась острая нехватка саперных частей для производства инженерных работ на переднем крае. Штрих ярко характеризует этих горе-руководителей. Шабалов по приказу должен заниматься тылами, но ему некогда, и тылы запущены, особо плохо выглядят дороги... В этой армии... от командарма до командиров частей каждый имеет свою личную кухню и большое количество людей, прикомандированных для обслуживания... Много семей комсостава приехало к офицерам - народ начал перестраиваться на мирный лад. Это очень плохо влияло на боеспособность войск».
А вот как о начальнике Главного Артиллерийского Управления маршале Кулике вспоминал его заместитель, генерал-полковник артиллерии (впоследствии главный маршал артиллерии) Николай Николаевич Воронов:
«Г И. Кулик был человеком малоорганизованным, много мнившим о себе, считавшим все свои действия непогрешимыми. Часто было трудно понять, чего он хочет, чего добивается. Лучшим методом своей работы он считал держать в страхе подчинённых. Любимым его изречением при постановке задач и указаний было: „Тюрьма или ордена'