хотя бы гражданских не тащили за колючую проволоку, но командующий девятой армией Адольф Штраус переплюнул его по этой статье на две головы.
На ту сторону мы отправились верхами в сопровождении взвода первопризывных амазонок под командованием Дока. Это не так нудно, как пешком, и не так шумно, как на машине, которых у нас к тому же еще не очень много. К тому же кони в случае чего обеспечивают значительно лучшую проходимость, чем автотранспорт.
И вот, миновав портал, наша кавалькада очутилась в окрестностях лагеря, расположенного у пригородного военного городка Фолюш на левом берегу Немана. Все как в Бяла-Подляске: кусок поля, огороженный ключей проволокой и разделенный на секторы, пулеметные вышки (к настоящему моменту уже полностью унасекомленные неумолимыми «Шершнями») - и более ничего, кроме двадцати тысяч обреченных на смерть человек, брошенных прямо на голую землю. Примерно четверть из них составляли гражданские, остальные были бойцами и командирами различных частей третьей армии РККА. А к северу от нас в небо поднимались столбы густого черного дыма: там мои солдаты жгли склады, уничтожая содержимое, которое было нецелесообразно вывозить в Тридесятое царство.
Когда мы появились на месте событий, из лагеря как раз началась эвакуация, и через раскрытые ворота прямо в эвакуационный портал текла непрерывная река настороженно озирающихся женщин, детей, да каких-то штатских дядечек в грязной помятой одежде. Рослые гренаде-ры-бородинцы, выстроившись в две цепочки, без особой грубости подгоняли людской поток, а также выносили на носилках в отдельный портал всех больных и ослабевших. Эти чудо-бога-тыри, несмотря на то, что в положенных местах на униформе у них имелись знаки различия РККА, откровенно пугали освобождаемых из лагеря людей - и своей нездешней экипировкой, и манерами. Если сначала я стремился привести униформу своей армии к внешнему виду, принятому в РККА начала этой войны, то потом, после обретения «Неумолимого», плюнул на эту заморочку и стал ориентироваться на стандарты своего родного мира, чтобы все было прочно, немарко, неброско и удобно в походных и боевых условиях.
Немцы, кстати, вида моих героев испугаться не успели, потому что сразу умерли, так как солдаты дивизии Воронцова были на них дюже злы. У меня в Единстве горизонтальные связи развиты ничуть не слабее вертикальных. То, что знает один Верный, известно и всем остальным, или, сказать точнее, они это не знают, а чувствуют. Но если поступившие впечатления очень сильные, то знание о них в Единстве распространяется почти мгновенно. В Бресте и Бяла-Подляске я старался держать солдат армии Багратиона подальше от лагерей военнопленных. Контактировали с ними в основном бойцы танкового полка (знакомые с этим явлением, так сказать, теоретически), амазонки, которые у себя дома с подобной дрянью воевали, да бойцовые остроухие, извлеченные мной из подобного ада. Особенно сильных впечатлений из-за отсутствия эффекта неожиданности у них возникнуть не могло.
Но вчера бойцы бригады подполковника Палицына побывали в одном из таких лагерей, увидели все собственными глазами и возмутились: «Нечто так можно?», а сегодня я принял в Единство первую сотню освобожденных военнопленных, перенесших этот ужас на себе. И это сокровенное знание, вброшенное в сердцевину коллективного сознания, взбаламутило его и поставило на дыбы. Отныне люди в мундирах цвета мышиной шкурки стали самыми лютыми врагами моих воителей и воительниц. Даже солдаты Наполеона воспринимаются ими как достойные противники, а не как двуногая саранча, которую следует истребить до последней особи. Но это чувство не распространяется ни на гражданских немцев, ни на наших собственных германоговорящих кригскамрадов. Первые пока за бортом рейтинга омерзения, а вторые продолжают у нас считаться «своими».
Впрочем, генерал Карбышев пока не является моим Верным, а потому не имеет доступа к информации внутри Единства. Все, что ему доступно, это смотреть собственными глазами и слушать ушами, чем он и занимается. Бредущие в портал изможденные гражданские вызывают у него ужас, а герои Бородина - недоумение. Ведь этой части моего воинства, в настоящий момент базирующейся на летние лагеря в мире Славян, он пока не видел. Да и не общались мы с ним на эту тему за краткостью знакомства.
- Сергей Сергеевич, должен сказать, что вы меня убедили, - сказал Карбышев, зябко передернув плечами (наверное, представив среди этой толпы гражданских свою жену и детей). -Должен сказать, что не ожидал от германской нации ничего подобного и не представлял, что немцы могут дойти до такого уровня отношения к людям - будто к какому-то скоту.
- Вы еще много чего себе не представляете в нынешней арийской действительности, -с мрачной решимостью сказал я. - То, что вы видите сейчас, это еще цветочки, ягодки должны были созреть немного позже, но главный ужас я все же намерен предотвратить на корню. Десятки миллионов людей - из числа тех, что в Основном потеке были убиты германскими нацистами как скот на бойне - в вашем мире останутся жить, и большинство из них - это граждане Советского Союза. Когда вернемся обратно, сходите в библиотеку и попросите библиотекаря Ольгу Васильевну сделать вам соответствующую подборку литературы, чтобы вы знали, с чем на самом деле воюете.
- Хорошо, Сергей Сергеевич, я так и сделаю, - ответил генерал, а затем, кивком головы указав на рослых усатых гренадер, спросил: - А этих солдат, так не похожих на наших современных людей, вы откуда взяли?
- Они пришли ко мне прямо с Бородинского поля, где моя армия помогла Кутузову хорошенько взгреть Бонапартия, - ответил я. - Тот мир уже не будет знать ни пожара Москвы, ни гибели Великой армии в русских снегах, ни восстания декабристов. И даже царь Александр Первый не умрет загадочной смертью в Таганроге, потому что уже отрекся от престола ради жизни вечного путешественника. Это была одна часть моей платы за избавление России от страшного разорения. Другой такой частью было высочайшее разрешение нового императора Николая Первого каждому солдату и офицеру, кто пожелает, оставить ряды русской армии и по доброй воле присоединиться к Артанскому воинству. Вот и ушли со мной будущие декабристы, жаждущие военных походов и славных побед, и солдат своих за собой увели. Через мой госпиталь прошли все раненые на том поле, и если русские остались у меня девять из десяти, то французы -лишь каждый четвертый. Мои врачи восстановили новым солдатам и офицерам моей армии здоровье, ликвидировав как последствия прошлых ранений, так и разрушительное воздействие возраста. Теперь всем им по внутренним ощущениям не более двадцати пяти лет, они бодры, полны сил и отваги, и готовы, выставив штыки по фронту, защищать Россию во всех мирах и временах, где им придется сражаться. Такая вот историческая диалектика, Дмитрий Михайлович.
- Теперь понятно, - вздохнул Карбышев, - но скажите, зачем вам наши красноармейцы, если у вас уже есть подобные солдаты, прошедшие огонь, воду и медные трубы?
- Во-первых, - сказал я, - для меня нет тут ни наших, ни ваших, а есть только свои, которых немыслимо бросить в беде. Во-вторых, вы еще не знаете своих современников. Если с этих красноармейцев, придавленных неожиданным нападением, разгромом их части и пленом, содрать коросту неуверенности в собственных силах и ложного пиетета перед европейской цивилизацией, то из них получатся солдаты-победители ничуть не хуже, а может, и лучше героев Бородина. Красное знамя нашей Победы над раздобанным вдребезги Берлином взовьется в любом случае, со мной или без меня. Это я вам говорю как уроженец мира семьдесят лет тому вперед, Защитник Русской Земли и Бог-полководец справедливой оборонительной войны.
Генерал Карбышев в ответ промолчал, и тут у меня над ухом тоненько запищало, будто назойливый комар. Я машинально махнул рукой, отгоняя кровососущее насекомое, и обнаружил, что никакого комара в природе нет, а пищит у меня прямо в голове, причем, если прислушаться, по-немецки. Существо (если можно так назвать мелкого беса) от имени фюрера Великой Германии предлагает мне должность главного арийского бога, храмы из чистого золота и много-много человеческих жертв на алтари, лишь бы я сменил сторону и начал помогать нацистам установить в мире их Новый Порядок. Если бы такое предложение получила Кобра, то она выжгла бы сделавшего подобное предложение концентрированным выбросом энергии Хаоса, а я только от души расхохотался. Давненько меня и заодно моего архангела так не смешили. Забавные в нынешнем германском варьете клоуны, и шутки у них интересные, куда там старику Петросяну.
Карбышев покосился в мою сторону и недоуменно спросил, чему это я так самозабвенно смеюсь. Пришлось объяснять:
- Понимаете, Дмитрий Михайлович, мне только что поступило предложение стать главным богом нацистской Германии, со всеми прилагающимися к этой должности ништяками: храмами из чистого золота, всеобщим поклонением и миллионами жертв на алтарях. И именно этому я и смеюсь. Ничего более дурацкого придумать было нельзя. Это все равно, что вам бы предложили стать главарем шайки американских гангстеров-грабителей банков, потому что вы способны правильно организовать подкоп и рассчитать заряд, необходимый для вскрытия сейфа.
- При определенных обстоятельствах, - усмехнулся Карбышев, - я бы согласился на роль предводителя гангстеров. Разумеется, если бы добытые мною деньги шли на благое дело - например, на винтовки для революции. А вот вы, Сергей Сергеевич, как я понимаю, на роль злого бога не согласны категорически.
- Не согласен, Дмитрий Михайлович - это не то слово, - хмыкнул я. - Первым моим заданием в карьере Бога-полководца справедливой оборонительной войны и Божьего Бича и было уничтожение вот такого злобного нацистского божка, вместе со своими последними последователями сбежавшего на самый низ Мироздания из мира, похожего на ваш, от победоносной и безжалостной Красной Армии. Вы ведь читаете по-немецки?
- Да, - кивнул Карбышев, - читаю и говорю по-немецки и по-французски так же хорошо, как и по-русски.