Вот они, перемены!
Но перемены были и у самого писателя. Вспоминаю, что в первую нашу встречу в "Красной звезде" Василий Гроссман показался мне совсем не приспособленным к войне. Выглядел он как-то не по-военному. И гимнастерка в морщинах, и очки, сползавшие к кончику носа, и пистолет, висевший топором на незатянутом ремне. Был он обидчивым, все воспринимал всерьез и не любил когда даже дружески потешались над его небравым видом. Перед очередной поездкой на фронт он заходил ко мне и всегда выглядел немного грустным, меланхоличным, словно уезжал нехотя. Так мне, во всяком случае, казалось, может быть потому, что другим он жаловался: мол, снова посылают в самое "гиблое место". Я не относился к этому серьезно потому, что писатель, возвращаясь, всегда с увлечением рассказывал о том, как было интересно и каких прекрасных людей он повидал. А главное, то, что он писал, свидетельствовало о доскональном знании фронтовой жизни, об ураганном времени, проведенном в "неуютных" местах на передовой:
В первую его поездку на фронт я побоялся посылать его одного и поручил Павлу Трояновскому вывезти Гроссмана в боевые части. А члену Военного совета фронта, куда направились корреспонденты, Д. А. Гапановичу даже написал записку, в которой просил оказать нашим спецкорам содействие, особенно Гроссману: "Как писателя представлять его не надо. Но он первый раз на фронте..."
Прошли месяцы войны, и Гроссман, человек по натуре сугубо мирный, к тому же по болезни снятый с воинского учета, вполне освоился в боевой обстановке. Он внешне мало изменился, разве что гимнастерка не так топорщилась да под дождями и снегом "уселась" шинель. Не было по-прежнему, несмотря на подполковничьи погоны, в его голосе командирских интонаций. Слышалась ровная, взывавшая к разуму, спокойная речь. И все же это был не тот, а новый Гроссман, вросший в войну, во все ее будни, тяготы, превратности и заботы.
Много писал Гроссман для "Красной звезды", но не ошибусь, если скажу, что самые сильные, самые впечатлительные были его очерки о Сталинградской битве. Они принесли ему такую популярность, которая мало с чем сравнима. Они принесли популярность и "Красной звезде"...
Сегодняшний номер газеты отпечатан и разослан в действующие армии. Готовим в набор материалы для очередного, новогоднего номера "Красной звезды".
Получено сообщение Совинформбюро под заголовком "Итоги 6-недельного наступления наших войск на подступах Сталинграда". Итоги внушительные. Плотным кольцом окружены 22 дивизии противника. Потерпела крах попытка врага пробиться к окруженным войскам из района Котельниково. Перечислены номера разгромленных соединений и частей неприятеля. И цифры, цифры, цифры разбитой и захваченной боевой техники, убитых, пленных...
Сегодня же получена большая статья нашего корреспондента Леонида Высокоостровского "Котельниковский плацдарм". Автор прослеживает ход этого сражения день за днем. Мы узнаем, в каких тяжелейших условиях сражались наши войска. Они не имели за собой развитой сети дорог, они преодолевали снежную пургу, резкие восточные ветры, морозы. В то же время немцы, действуя с юга, находились в более благоприятных условиях, пользовались развитой сетью железных и грунтовых дорог, питались с близко расположенных баз. И все же их операции, которые они высокопарно назвали "Зимняя гроза", "Удар грома", под ударами советских войск потерпели полное поражение.
Илья Эренбург принес статью "На пороге". С писательской вышки он обозревает прошедший год, говорит о будущем. В те дни Сталинградскую битву еще не называли переломом или началом коренного перелома в войне с немецко-фашистскими захватчиками. Илья Григорьевич другими словами скапал именно это: "Сталинград стал перевалом..." Ну что ж, "перевал" и "перелом" понятия идентичные.
К тому, что не раз писал Эренбург о ненависти к гитлеровцам, в этой статье прибавился еще один метафористически емкий мотив: "Из солдатской фляжки мы хлебнули студеной воды ненависти. Она обжигает рот крепче спирта... Мы ненавидим немцев не только за то, что они низко и подло убивают наших детей. Мы их ненавидим и за то, что мы должны их убивать, что из всех слов, которыми богат человек, нам сейчас осталось одно: убей".
И снова предупреждение: "Сурово мы смотрим вперед. Новый год рождается в грохоте боя. Нас ждут в новом году большие битвы и большие испытания... Германия будет отчаянно сопротивляться... Мы знаем, что перед нами много жертв..."
И лаконичная фраза: "Победу нельзя выиграть, ее нужно добыть".
Для новогоднего номера нужны стихи. Константин Симонов в какой-то степени "изменил" своему жанру, пишет главным образом очерки. Алексей Сурков в эти дни последовал его примеру. И даже Илья Сельвинский вдруг прислал не стихи, а очерк. Выручил Александр Прокофьев. Он передал из блокадного Ленинграда стихотворение "Застольная":
...Поднимем заздравные чаши,
Как водится, выше голов
За вечную Родину нашу,
За теплый отеческий кров,
За отсветы радуг красивых,
За теплые травы долин,
Черемухи душную силу
И красные грозди рябин.
За то, чтоб весной голосили
На всех лозняках соловьи.
Поднимем, друзья за Россию
Мы первые чаши свои!
Вторые поднимем за грозный,
В веках небывалый поход,
За алые, ратные звезды,
Которые любит народ!..
И третьи поднимем, ребята,
Как следует в новом году,
За трудную долю солдата,
Что пала нам всем на роду!
За то, чтобы радости снова
Вернулись к родимым домам.
За наших солдаток бедовых,
За дочек, за женок, за мам!
За пляски на кратких привалах.
За свист подголосков в строю,
Давай заводи, запевала, любимую песню свою!
Не могли эти притягательные стихи не взволновать душу фронтовика в наступающий Новый год!
Последний день сорок второго года. До конца Сталинградской битвы осталось еще тридцать дней и тридцать ночей. Но это тема новой книги - "Год 1943-й".