Невольно вспоминалась битва за Москву. Уже шли бои на Бородинском поле, все больше и больше нарастала опасность для Москвы, а газеты тогда тоже писали, что враг пытается пробиться к нашим "важнейшим жизненным промышленным центрам". Надо ли объяснять, что одно дело, когда на страницах газеты звучит призыв самоотверженно сражаться за столицу нашей Родины, и совсем иное - когда речь идет о безымянных "жизненных центрах". Но об угрозе Москве не положено было писать, поскольку об этом ничего не говорилось в сообщении Совинформбюро и других официальных публикациях. А сказать надо было во весь голос. Стали думать - что делать? Заглянул ко мне в тот час Илья Эренбург. Узнав, что меня тревожит, сказал:
- То, что не положено в официальных документах, позволено писателю...
Так появилась его знаменитая статья "Выстоять!" Та самая статья, о которой политрук дивизии генерала А. И. Родимцева написал Илье Григорьевичу: "...Это самое лучшее, что Вы написали. Это своего рода Ваш "Буревестник".
В этой статье впервые в печати было сказано: "Враг угрожает Москве!" После этого мы уже прямо писали о начавшейся ожесточенной битве за столицу.
Вспомнив все это, я позвал Эренбурга, и снова пошел у нас разговор о том, кому что положено. И вот в сегодняшней газете появилась его столь же знаменитая статья "Отечество в опасности". В ней все было сказано прямо и ясно:
"Немцы подошли к Богучару. Они рвутся дальше - к солнечному сплетению страны - к Сталинграду. Они грозят Ростову. Они зарятся на Кубань, на Северный Кавказ..."
Так впервые на страницах газеты появилось направление главного удара врага - Сталинград и Кавказ! Все стало в газете на свое место.
И такой же, как и в дни битвы за Москву, страстный призыв:
"Преступно не видеть угрозы и преступно растеряться от угрозы... Немцы идут на Восток... Их остановит русское мужество. Их погонит назад русская отвага... Победа не валяется на земле. Победа не падает с неба. Победу нужно высечь из камня, вырвать из тверди... Теперь идет вопрос о жизни и смерти...
Отечество в опасности, друзья!.."
Для следующего номера газеты готовится передовица об этом же. Она объяснит причину наших поражений, цели вражеского наступления, перспективы войны, требования, которые Родина предъявляет ныне к каждому советскому воину. И все же надо признаться: мы побоялись в передовице, в которой читатель видит обычно выражение официальной точки зрения, так же смело, как мы это делали в октябрьские дни прошлого года, упомянуть об угрозе Сталинграду и Северному Кавказу. Наверное, мера нависшей опасности была нами не до конца осознана.
На полосах газеты - материалы с Юга. Репортажи с Юго-Западного, Южного и Воронежского фронтов. Меня догнала в Москве корреспонденция В. Коротеева "В районе Воронежа". Он пишет, что битва за город достигла наивысшего напряжения. Появились свежие немецкие танковые и моторизированные дивизии, переброшенные сюда с других участков фронта. Врагу удалось захватить рощу, ту самую, где мы были с генералами Антонюком и Черняховским. Однако мощной контратакой наши войска отбили ее...
В номере статьи оперативно-тактического характера. Среди них выделяется статья полковника В. Крылова "Удары во фланг и тыл по прорвавшимся частям врага". Задача для этих дней чрезвычайно трудная, но автор доказывает, что и в нынешних тяжелых условиях ее можно выполнять, и на опыте боевых действий соединений рассказывает, как это делать.
* * *
Илья Сельвинский прислал стихи "России". Они тоже посвящены битве на Юге:
Какие же трусы и врали
О нашей гибели судачат?
Убить Россию это значит
Отнять надежду у Земли!
Пускай рыданья и гроба
Чернят простор моей Отчизны
Бессмертно трепетанье жизни!
Зовуща русская труба!
Не могу не привести также строки из этих стихов, смелые для того времени:
Люблю великий русский стих,
Еще непонятый, однако,
И всех учителей своих
От Пушкина до Пастернака...
Много чрезвычайно важных вопросов встало перед газетой в те дни. Такой, скажем, как плен. Вопрос этот был актуален в начальный период войны, когда наши войска отступали и немало советских дивизий оказалось в окружении, в плену. Со времени нашего декабрьского наступления если мы и писали о плене, так главным образом о пленении немцев. А ныне, когда наши войска вновь отступают, этот вопрос нельзя было обойти молчанием. Вновь появились статьи об угрозе плена и долге воинов в критических ситуациях. Вновь появились лозунги: "Лучше смерть, чем плен", "Сражаться до последней капли крови, до последнего дыхания"...
Этому в сегодняшнем номере газеты посвящена передовица, которая названа "Фашистский плен хуже смерти". Есть в ней изуверский приказ, изданный от имени Гитлера верховным командованием германской армии: "Всякая человечность по отношению к военнопленным строго порицается". Приводятся и циничные строки из дневника немецкого ефрейтора Гельмута Глунка: "Трое пленных. Они забиты до смерти. Нельзя думать, что это жестоко. Таков приказ командования. Мы выполняем его не без удовольствия". За год войны стало известно бесчисленное множество фактов такого рода. Вот об этом и предупреждала передовица.
* * *
В трех последних номерах газеты подряд публикуются снимки нашего корреспондента Боровского "В партизанском крае". По профессии художник, худощавый, стройный, с белозубой улыбкой на губах, Саша Боровский был душой нашего иллюстративного отдела. Умелой рукой он нередко превращал бледные и туманные снимки в четкие и выразительные. Он хорошо владел не только кистью и карандашом, но и фотоаппаратом. Не раз просился на фронт, но был нужен в редакции, и я его никуда не отпускал.
Все же Боровский выпросил у меня командировку и не куда-нибудь, а к партизанам. Отправился он с пятью разведчиками-гвардейцами в северо-западные края. Немало в этом путешествии ему пришлось испытать: идти через топи, болота, леса, села, оккупированные немцами. Привез снимки. Но не только этим отличился. Сегодня он положил мне на стол большую, на три колонки статью под заголовком "По деревням, где бесчинствуют немцы". В деревнях, где побывал, узнал о виселицах, о барщине, которую ввели гитлеровцы, о страданиях и горе советских людей. А для большей убедительности, так сказать, документальной точности, обозначил эти деревни не условными буквами, а назвал их: Папортная, Вороново, Семеновщина... Но самым главным доказательством были его фото, которые он опубликовал в газете.
Такие материалы в эти дни газета стала печатать широко, и значение их понятно. Наши войска отступают. Новые и новые села и города они оставляют на заклание врагу. Пусть наши воины задумаются, почувствуют свою ответственность за наших людей и самоотверженно сражаются с врагом да их волю, за их жизнь.
16 июля
Обстановка на юге становится все более напряженной. Совинформбюро сообщает, что наши войска оставили Богучар и Миллерово. Под непосредственной угрозой Ворошиловград. Продолжаются ожесточенные бои за Воронеж.
На юг выехала большая группа наших корреспондентов, отозванных с фронтов, на которых затишье. На Брянский фронт отправляется Симонов. Обо всем с ним договорились, но перед отъездом он снова зашел ко мне. Был с ним Иосиф Уткин.
- Вместе поедем, - сказал Симонов.
А Уткин объяснил:
- Я возвращаюсь на фронт. Не пускали, но еду. Командировку дало Совинформбюро...
Как же так? - подумал я. Осенью прошлого года на том же Брянском фронте Уткин был ранен, потерял четыре пальца. Какой из него теперь воин? С таким ранением по всем воинским, медицинским, фронтовым и каким угодно другим законам нечего делать в действующей армии. Но он не захотел, не смог сидеть в Москве. Рвался на фронт. Обидно было, что Уткин, связанный с "Красной звездой" с первых дней войны, взял командировку не у нас. Он, видимо, почувствовал мое огорчение и объяснил:
- Вы бы мне командировку не дали. "Красная звезда" - воинское учреждение и порядки у вас воинские. Совинформбюро стихов не печатает, а разве может поэт не писать стихи? Буду присылать вам.
И как бы в залог вручил мне листики с несколькими строфами. Это была "Народная песня":
Тихий домик над рекою...
Кажется, подать рукою!
А пойти - так далеко,
А пойти - так нелегко,
Нелегко, товарищ!..
По-над Доном узкий лог;
В роще ароматной
Немец, сукин сын, залег!
- Дай-ка автомат мне...
Перед отъездом Симонов принес широко известное стихотворение "Смерть друга", посвященное памяти Евгения Петрова. Они начинаются, я бы сказал, вечными строками: "Неправда, друг не умирает. Лишь рядом быть перестает..." Их читали с волнением на всех фронтах, передавали из уст в уста, как клятву "За мертвых мстя и ненавидя", сражаться с врагом до конца. Они жили и после войны. Они живут и ныне.
Итак, Симонов отправился на Брянский фронт. Задание Симонов получил единственное: прислать очерки о героях боев. Да, наши войска отступают. Но в любом бою, даже с самым неблагоприятным для нас исходом, считали мы, выявляются истинные герои, и о них-то можно и нужно писать. Быть может, в эти критические дни именно такие материалы нужны больше, чем прежде.
Вот, скажем, Коротеев в своем репортаже с Воронежского фронта назвал двух командиров - танкового и мотострелкового батальонов - Крестова и Миросова, разгромивших 246-й немецкий полк. С Брянского фронта Крайнов прислал репортаж, о доблести пулеметного взвода Родионова, прикрывавшего отход стрелковой части, оказавшейся под угрозой окружения... Но это чистая информация, голые факты. Нужны очерки, и именно писательские очерки. Вот Симонову и было сказано: "На фронте неудачи. Поищи бойцов, которые в эти трудные дни проявляют умение, мужество и стойкость, самое главное стойкость, и о них напиши..."
В тот же день, когда Симонов отбыл на фронт, редакция получила от нашего корреспондента материал о подвиге механика-водителя танка "КВ" Шаронова. Случилось так, что в танк, который вел Шаронов, угодил снаряд. Механик-водитель ослеп. Командир танка лейтенант Напольский склонился к Шаронову и прокричал: