На первый взгляд может показаться, что под огонь критики взята лишь фронтовая печать. Но каждому ясно, что речь идет о работе и обязанностях командного и политического состава, партийных и комсомольских организаций воюющей армии. Ведь организаторами такого соревнования являлись именно они. Наши корреспонденты, да и я сам, бывая в действующих армиях, видели все их хлопоты в этом деле. Сколько времени тратилось на все, что было связано с организацией бесцельного соревнования. Сколько трудов уходило на беспредметную проверку их выполнения, сколько бумаг тратилось! Один из моих знакомых - начальник политотдела дивизии - мне прямо признался, что все это - соревнование бумаг и не больше. А другой - комиссар полка - говорил: "От нас все требуют, чтобы подняли соревнование "до уровня"... А после небольшой паузы добавил: "А уровень-то бумажный". Однако самовольно изменить что-либо они не могли. Все шло по наезженной колее.
Должен сказать, что выступление "Красной звезды" было воспринято в войсках с полным пониманием и одобрением. В редакцию пришло много писем. Писали о том, что наконец-то отрешились от надуманного, от ненужной шумихи, бумажной круговерти, больше времени стало для живой работы с бойцами.
Однако, не зная, что выступление газеты одобрено Верховным, некоторые политработники продолжали держаться за старое, посчитали, что "Красная звезда" высказала свое мнение, необязательное для них. Все точки над "1" были поставлены в новом выступлении газеты "Ненужная шумиха". Там говорилось:
"Сейчас уже как будто всем ясно, что перенесение производственных форм социалистического соревнования в практику боевой армейской жизни является делом ненужным и вредным. Между тем находятся люди, которые продолжают поднимать шумиху, носятся со всевозможными договорами и обязательствами". В статье приводились новые примеры, в частности договор подразделения лейтенанта Красавина:
"Мы, бойцы, обязуемся:
1. Не нарушать воинской дисциплины.
2. Точно и своевременно выполнять приказы командиров.
3. Беречь и содержать в чистоте оружие.
4. В предстоящих боях уничтожить по одному танку и не менее трех огневых точек на каждого бойца.
5. Отрывать окопы досрочно".
Заканчивается статья вполне определенно:
"Пора наконец понять, что в действующей армии не может быть социалистического соревнования. Вся жизнь и деятельность бойцов и командиров Красной Армии должна базироваться на точном, добросовестном выполнении приказов и уставов, на стремлении всюду и везде соблюсти свою священную воинскую присягу".
После этого выступления газеты все стало на свое место.
Остается мне еще объяснить, почему весь огонь критики мы сосредоточили против фронтовых газет. На самом деле имелась в виду деятельность политорганов армии снизу доверху. Но говорить об этом прямо мы тогда не решились - затрагивались ведь огромные пласты партийно-политического аппарата и командного состава всей армии. В письме Сталину и в его ответе речь шла тоже именно о печати... А быть может, у нас самих тогда не хватило духу сказать все, что и как было на деле?!
* * *
"Мертвая нефть" - так называется корреспонденция Хирена. Это - рассказ о Майкопе, первом нефтяном районе, куда проник враг. В кубанских степях стояли сотни немецких танков и машин. Немцы надеялись воспользоваться нашим горючим и, ворвавшись в Майкоп, сразу же кинулись к бакам и цистернам. Но там было пусто. Скважины были приведены в полную негодность. Горели остатки невывезенной нефти. Компрессорные станции не действовали. В Краснодаре имелся большой завод по переработке нефти, но он был взорван в тот момент, когда противник входил в город.
"В течение всех этих трех месяцев, - сообщает спецкор, - немцы разыскивали карты и планы промыслов, специалистов и рабочих, чтобы от них добыть хоть какие-нибудь сведения. Но все поиски тщетны. Гитлеровцы повесили много рабочих, расстреляли целые семьи нефтяников. В Нефтегорске на Первомайской улице можно было встретить десятки виселиц с табличкой "за саботаж нефтеразработок"... Майкопская нефть остается мертвой для врага. Что бы немцы ни писали об улучшении своего экономического положения за счет майкопской нефти, это брехня. Ни одной капли советской нефти им в течение всех этих трех месяцев не удалось добыть".
19 ноября
Сегодня началось наше контрнаступление под Сталинградом. Корреспонденты на своем посту, вечером или ночью надо ждать первые репортажи. Но мы их пока не торопим. В Ставке мне сказали, что сообщение о Сталинграде будет не сразу, а позже, когда вырисуются первые итоги операции. Немецкое командование и не догадывается, что ему здесь готовит завтрашний день, и продолжает в городе свои атаки, главным образом в его северной части, но успехов, как сообщает наш спецкор, не имеет.
Пока есть другое сообщение Совинформбюро - "Удар по группе немецко-фашистских войск в районе Владикавказа (Орджоникидзе)". Подоспела и корреспонденция, рассказывающая, что происходит в этом районе. Наши войска после ожесточенных боев вышибли врага из Гизеля, что в восьми километрах от Орджоникидзе. Над репортажем мы дали заголовок посильнее, чем Совинформбюро: "Разгром немцев в районе Владикавказа". Для этого, казалось нам, были основания: о нем говорили перечисленные немецкие дивизии и части разгромленной группировки, потери врага и наши трофеи, среди которых было, например, 140 танков, из них 40 исправных, 70 орудий, из них 36 дальнобойных. Никто нам не выговорил за высокую оценку этой операции, после долгой полосы неудач мы все жаждали успехов.
В газете появилась зимняя тема. Открыл ее Илья Эренбург очередным памфлетом, который и называется "Зима". Перед немцами вновь встал страшный призрак наступающей, а кое-где уже наступившей русской зимы. Страхом перед ней дышали немецкие приказы, письма, газетные статьи, которые приводит писатель:
"Военный корреспондент "Франкфуртер цайтунг" пишет: "Наши стрелки из дивизии "Эдельвейс" принуждены сражаться в исключительно трудных условиях. "Эдельвейс" - не новички, они воевали во Франции и на Балканах, но нигде им не пришлось столкнуться с такими нечеловеческими трудностями, как на Кавказе. К дьявольской хитрости большевиков теперь присоединились муки русской зимы. А зима в горах еще страшнее зимы среди русских равнин".
К этим строкам у Эренбурга очень краткий комментарий: "Фрицы, которые лязгают зубами на берегу Дона, придерживаются другого мнения: им кажется, что ничего нет страшнее зимы в степях"...
Немцы немцами, но о зиме и нашей газете надо подумать. Этому служат передовица "Зима на фронте", статьи полковника И. Тесли "Некоторые особенности зимних боев" и полковника А. Гусарова "Опыт подготовки к зимним действиям" и др.
Было бы неправильно, если бы мы ограничились только осмеянием зимних фрицев, полагая, что враг не извлек уроков из прошлого. Надо знать, что у них делается. Этому помогает, например, статья работника штаба ВВС майора Н. Кравцова о том, как немцы готовят к зиме аэродромы. Они расширяют и удлиняют взлетные полосы, а во многих местах строят две-три полосы. Много и других у них новинок.
Алексей Сурков вылетел в район Сталинградской битвы. На второй день прислал стихотворение, посвященное Симонову, а к нему записку: "С самолетом была задержка, а пока сочинил стишок "Сердце солдата". Это ведь тоже Сталинград".
Верно. Это и Сталинград, и вся война. Трогательные, задушевные стихи:
...Тем знойным летом, слыша танков топот,
Мы побратались возрастом в бою,
Помножив мой сорокалетний опыт
На твой порыв и молодость твою.
Когда пробьет урочный час расплаты,
На запад схлынет черная беда,
В высоком званьи старого солдата
Сольются наши жизни навсегда.
Испытанные пулей и снарядом,
Виски свои украсив серебром,
Мы на пиру победы сядем рядом,
Как в эту ночь сидели над костром.
Это был как бы ответ на "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины".
* * *
С узла связи Генштаба принесли большую пачку бланков, на которых наклеены телеграфные ленты. Это очерк Василия Гроссмана "Сталинградская быль". Большой очерк, строк на четыреста с лишним. В который раз удивляемся, как это у бодисток хватает терпенья на передачу столь длинного текста. Наше "бодо" не умолкало день и ночь. Передавали донесения, распоряжения, всевозможные документы. Одни - большие, другие - меньше. Но такие простыни, как писательские очерки, превосходили все. Да, благоволили к нам связисты, и их мы все время вспоминали с благодарностью.
Очерк Гроссмана посвящен знаменитому сталинградскому снайперу Анатолию Чехову. Я знаю, как писатель собирал для этого очерка материал. Он приходил к Чехову в здание, где снайпер оборудовал у развалившейся стены свою огневую позицию. Все, что видел Чехов своим удивительно острым зрением, Гроссман, конечно, видеть не мог, но многое лз того, что доставалось снайперу, доставалось и писателю - и минометный обстрел, и пулеметные очереди... Быть может, потому, что Гроссман был рядом с героем своего будущего очерка, вместе с ним переживал трудности и опасности боевой жизни, ему удалось нарисовать такой выразительный портрет воина, так глубоко проникнуть в мир его дум и переживаний.
Привлекли меня в очерке мысли писателя о храбрости.
"На фронте часто заводят разговор о храбрости. Обычно разговор этот превращается в горячий спор. Одни говорят, что храбрость - это забвение, приходящее в бою. Другие чистосердечно рассказывают, что, совершая мужественные поступки, они испытывают немалый страх и крепко берут себя в руки, заставляя усилием воли поднять голову, выполнять долг, идти навстречу смерти. Третьи говорят: "Я храбр, ибо уверил себя в том, что меня никогда не убьют".
Капитан Козлов, человек очень храбрый, много раз водивший свой мотострелковый батальон в тяжелые атаки, говорил мне, что он, наоборот, храбр оттого, что убежден в своей смерти, и ему все равно, случится с ним смерть сегодня или завтра. Многие считают, что источник храбрости - это привычка к опасности, равнодушие к смерти, приходящее под вечным огнем. У большинства же в подоснове мужества и презрения к смерти лежат чувства долга, ненависти к противнику, желание мстить за страшные бедствия, принесенные оккупантами нашей стране. Молодые люди говорят, что они с