Уильяма Весси-младшего. Своего рода художественная самодеятельность с далеко идущими последствиями.
А еще с момента подписания договора о дружбе, союзе и взаимопомощи я поставил медслужбе ОКСВА полтора миллиона доз укрепляющей и направляющей сыворотки в мягких одноразовых шприц-тубах для полевого применения. Шприц-тубы в свою очередь упакованы в длинные пластиковые ленты, вроде пулеметных, а уже те уложены в ящики из жесткого вспененного пластика, оформленные так, что ни у кого не возникло сомнения в том, что и сам ящик и его содержимое изготовлены весьма высокоразвитой цивилизацией. Полковые и госпитальные врачи с благоговением открывали магнитные замки, читали инструкцию на чистейшей латыни, а потом якобы положенный туда позже перевод на русский язык, и, повинуясь приказу из Москвы, с осторожностью делали первую инъекцию в госпиталях самым безнадежным, а в воинских частях — самим себе. Тоже мне, мученики науки… Пройдет совсем немного времени, и все забегают, потому что мелкие раны и царапины станут зарастать сами собой, а безнадежные раненые, в том числе с послеоперационными осложнениями, стремительно пойдут на поправку. Но самое интересное начнется тогда, когда получившие курс инъекций пожилые генералы, полковники и майоры вдруг начнут молодеть на зависть тем, кто отказался, а солдаты примутся демонстрировать чудеса силы, выносливости и скорости реакции. Все это мы наблюдали, когда в мире сорок первого года обрабатывали этой сывороткой бойцов РККА, поступавших на пополнение белостокской зафронтовой группировки.
Также я не забыл о тех, кто уже потерял на этой войне руки-ноги, ослеп, оглох, был контужен или оказался парализован. Их я забираю к себе на излечение и реабилитацию, частью в медицинский блок «Неумолимого», частью в Тридесятое царство. Вживляемые биопротезы цивилизации пятого уровня в плане восстановления работоспособности творят чудеса. Не забыл я и о ветеранах Великой Отечественной войны, которых в восемьдесят пятом году еще немало. Всех их требуется оздоровить, омолодить и по большей части вернуть в родной мир. В частности, забрали мы к себе еще одного маршала Покрышкина, уже приготовившегося умирать от старости. А вот фиг вам дерновое одеяльце, товарищ маршал авиации — вылечим, подновим, и на октябрьском пленуме введем вас в члены Политбюро. Как раз ортодоксов-сталинистов, яростных бойцов за идеалы, там и не хватает. А бесцветных технарей из этого высшего органа партийно-государственной власти требуется выводить на позиции обычных членов ЦК, ибо не их это дело — определять политику. И снова у товарища Максимовой и Лилии наступила горячая пора, конечно, не так, как в то время, когда мы проходили миры четырнадцатого и сорок первого годов, но все равно госпиталь, в последнее время ставший похожим на сонное царство, вдруг ожил и забурлил.
Однако заниматься надо не только приятными делами. Диссидентура и безыдейные партийные товарищи тоже сами себя под корень не изведут. Кстати, две такие одиозные персоны, как Чубайс и Гайдар, нашлись, что называется, прямо под боком — в составе комиссии Политбюро по совершенствованию управлением народным хозяйством. Мы знаем, что эти двое совершенствовали и как. Четверть века страна с их «совершенством» расплеваться не может. И тут же — позднесоветские диссиденты, которых сейчас в психушках морят, то есть лечат, от вялотекущей шизофрении, члены Хельсинкской группы, участники «Свободного межпрофессионального объединения трудящихся» (СМОТ)*, а также пацифистской группы «Доверие». Надо сообщить компетентным товарищам, что болезнь, связанная с отрывом сознания от реальности, медикаментозными методами не лечится. Тут нужна либо эвтаназия, либо выживание на лоне совсем дикой природы, в девяноста девяти случаях из ста также оканчивающееся летально. Нет и не будет у меня ко всей этой братии никакой жалости, все при разборе полетов пойдут под нож по первой категории. Жаль только, за давностью лет я не помню всех тех деятелей, из которых составилось окружение раннего Ельцина. Ну ничего, заглянем в девяносто первый год и дальше, освежим воспоминания о девяностых, и уже тут, в мире восемьдесят пятого года, проделаем работу над ошибками, под корень выкорчевывая всякую плесень и нечисть.
Примечание авторов:* Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся (СМОТ) — советский и российский профсоюз; одна из первых попыток создания в СССР независимого от ВЦСПС профсоюза. Образован в 1978 году группой советских диссидентов. Но, в отличие от польской «Солидарности», данный проект не взлетел, потому что сразу же был сбит ужасным Кей Джи Би, да и народные массы в ответ на диссидентский призыв не поднялись как в Польше. Максимальное количество членов сего самодельного профсоюза — всего двести человек. Время массового движа наступит двенадцатью годами позже, когда жить в существующей реальности станет невыносимо, только рулить им будут уже совсем другие люди.
Однако прямо сейчас у меня совершенно неожиданные заботы. Администрация Рейгана через своего посла в Москве Артура Хартмана пожелала вступить с Империей в прямые переговоры на уровне министров иностранных дел. Пахнуло на меня от этого известия ожиданием какой-то гнусной подлости. Янки не были бы сами собой, если бы не попытались применить какой-нибудь бесчестный прием, чтобы в любом случае остаться в победителях, которых, как известно, не судят. Самое очевидное и самое неверное решение — вовсе не вступать ни в какие переговоры, и в то же время у меня нет желания полагаться на нейтралитет хоть Исландии, хоть Финляндии, хоть Швейцарии с Австрией, хоть Мальты. Психосканирование поверхности планеты говорит об этом однозначно. Искренне нейтральны только людоеды в центральноафриканской республике, которым все равно, кого жрать с голодухи.
Так что единственное место для подобных переговоров — борт «Неумолимого», и доставка переговорщиков должна осуществляться не американскими «Спейс-шаттлами» (еще чего не хватало), а моими челноками легкого класса, восстановленными для применения в представительских целях и в качестве малых санитарных транспортов. Гонять «Святогор» ради десятка раненых или дипломатической миссии — как-то расточительно. Однако, поскольку одна голова хорошо, а несколько лучше, прежде чем принимать решение, я собрал у себя в кабинете Совет людей, понимающих в американском вопросе — то есть четверых Самых Старших Братьев, Роберта Хайнлайна, Мэри Смитсон и советского посла Сергея Лаврова, сейчас еще молодого да раннего, но с большими перспективами. Беспокоить Джека Лондона ради этого разговорая не стал: он страшно далек от дел конца двадцатого века. Он в Аквилонии, полон сил и новых идей, пишет сногсшибательный роман о первопроходцах Каменного века.
— Итак, товарищи, — сказал я, когда все уселись в поставленных по кругу креслах, — на кону вопрос, которого не ждали. Местные американцы в лице президента Рейгана и компании запросили дипломатические переговоры. И в то же время сразу скажу, что доверие у меня к этой братии даже меньше, чем никакое: ударят ножом в спину или нальют в стакан яд при первой же возможности.
— Есть подозрение, что мистер Альцгеймер навестил президента Рейгана не в начале двадцать первого века, а гораздо раньше, в самом начале второго срока, — сказала Мэри Смитсон. — Впрочем, несмотря ни на что, Рональд Рейган считается одним из самых успешных президентов за всю американскую историю.
Самые Старшие Братья переглянулись, и Александр Тамбовцев желчно сказал:
— Станешь тут успешным, когда с тобой вместо шахмат играют в поддавки! Это я, если что, о гражданине Горбачеве, что чалится сейчас в застенках у товарища Бергман. Были бы у власти в Союзе совсем другие люди, посмотрел бы я на этого Рейгана.
— Экономический успех Рейганомики был достигнут за счет снятия ограничений, наложенных еще во времена Франклина Рузвельта, и расширения возможностей для кредитования, в том числе и государственных расходов, — сказала товарищ Антонова. — От капитана Зотова мы знаем, что это привело к росту государственного долга на триллион долларов за сто дней, и когда эта бомба в тридцать-сорок триллионов рванет, Великая Депрессия покажется американцам детским утренником на Хэллоуин. А ведь в начале всего был именно Рейган…
Мы все тут люди к реалиям начала двадцать первого века привычные, да и мистер Хайнлайн был достаточно глубоко погружен в нашу среду, поэтому сказала товарищ Антонова про триллион долларов нового долга за сто дней — и все старожилы приняли ее слова как данность. Глаза на лоб от удивления полезли только у Сергея Лаврова. Таких астрономических чисел в данном контексте он услышать никак не ожидал.
— Не удивляйтесь, Сергей Викторович, — меланхолически произнес я, — во всем виновата инфляция, да еще то, что по прошествии некоторого времени любая силовая гегемония вместо прибылей начинает генерировать убытки, ибо доходы гегемона перестают покрывать расходы на сохранение текущего положения силовыми методами. Именно поэтому невозможно никакое мировое господство. Чем больше фигурант будет стараться подавить своих ближних и дальних соседей, тем сильнее будет сопротивление его усилиям и больше затрат потребуется на его преодоление. И ядерное оружие тут тоже не волшебная палочка: очень быстро оно появится у всех основных игроков, а через некоторое время и у ряда второстепенных стран.
— А вы, Сергей Сергеевич, тоже не сможете добиться мирового господства, если захотите? — спросил Сергей Лавров.
— А мне и не нужно стремиться к господству, — ответил я. — Идея власти ради самой власти, а также порабощение, унижение и ограбление малых сих претят всем моим ипостасям. Получив в наследство от убиенного мной демона исковерканную и вытоптанную страну с порабощенным населением, я прикладываю сейчас все возможные усилия для того, чтобы возродить ту землю к жизни, а местное население, прежде низведенное до уровня домашнего скота, сделать хоть чуточку счастливым и успешным. Вынырнув из кромешного ужаса, тамошние женщины и девушки видели от меня только хорошее, а потому охотно идут ко мне на службу и исполняют все, что им поручат, с истовым рвением. И так же я поступаю, если речь идет о целых странах. Отношения внутри контролируемой мною системы должны быть взаимовыгодными. Но это сейчас к делу не относится, потому что обсуждаем мы не меня, а мистера Рейгана с его миньонами. Вячеслав Николаевич, вы хотите что-то сказать?