по-прежнему выглядит беспечной и независимой, но если присмотреться повнимательней, можно без труда заметить, как она волнуется и робко мнется: видно, никак не решится сделать первый шаг. Время от времени она бросает отчаянный взгляд на проводницу. Наконец, убедившись, что проводница освободилась, она быстро подошла и вполголоса, но довольно твердо обратилась к ней:
«Уважаемая, у меня нет билета, но мне необходимо быть завтра в Тбилиси».
Проводница с нескрываемым изумлением посмотрела на Нану, словно спрашивая: как же так, у такой красивой девушки и нет билета? Да захоти вы…
Даже мысленно проводница не осмелилась обратиться к Нане на «ты».
Нана сразу поняла ее немой вопрос.
«Не в моей привычке просить и беспокоить людей, а в билетных кассах билеты проданы на две недели вперед».
«Я бы с удовольствием взяла вас, но в такую пору свободных мест у нас не бывает».
«Ничего, я посижу в коридоре».
«Всю ночь?»
«Да, всю ночь, вы, пожалуйста, не беспокойтесь».
«Ладно, проходите. Только… что я скажу ревизору?»
«Я сама все объясню ревизору».
И Нана обезоруживающе улыбнулась проводнице. Та вздохнула и посторонилась, пропуская Нану в вагон. Но Нана кивнула ей и, отойдя в сторонку, осталась на перроне.
Проводница с грустным умилением смотрит на красивое лицо и стройную фигурку девушки. Усталой, погрузневшей, некрасивой женщине за пятьдесят приятно смотреть на эту удивительную красавицу, приятно и любопытно. Она никак не может понять одного: как такая привлекательная девушка могла остаться без билета? Неужели в Батуми не оказалось ни одного знакомого или поклонника? Да ради такой девушки каждый счел бы за честь пойти хоть к черту на рога, не то что какой-то там билет достать. И почему это никто ее не провожает? Где ее ухажеры или хотя бы подруги?
Люди, сгрудившиеся возле вагона, поняли, что девушка собирается ехать с ними. Двое юношей с улыбкой переглянулись друг с другом и незаметно перемигнулись. Другие мужчины, хотя и не выразили радости столь открыто, внутренне напряглись и почувствовали, как блаженная истома разлилась по всему телу. О чем они думали? На что надеялись? Чего ждали? Никто из них не сумел бы ответить на эти вопросы, но безотчетная радость вдруг переполнила их и ожидание застыло в глазах.
Призывный звук вокзального колокола облетел перрон и подхлестнул людей.
Все засуетились: объятия, рукопожатия, поцелуи. Потом все заспешили к вагонам.
Проводница отыскала взглядом Нану и рукой подала ей знак.
Отъезжающие сгрудились у окон и оттуда возбужденно махали остающимся.
Четверо солидных мужчин с неуместной сейчас вежливостью уступали друг другу дорогу. Внезапно один из них заметил Нану Джандиери, которой они мешали пройти в вагон. Мужчина засуетился, остальные, не сразу поняв, в чем дело, недоуменно оглянулись и вдруг все разом со смешной церемонностью посторонились, едва не отдавив друг другу ноги. Потом четыре руки одновременно предлагают красавице помощь и так же согласно повисают в воздухе.
«Благодарю», — холодно говорит девушка и легко взбегает по ступенькам.
Ее раздражает внимание пожилых мужчин. Она прекрасно знает, что оно вовсе не является проявлением их воспитанности и культуры. И сознание этого неприятно саднит ей душу.
Девушка вошла в вагон и прижалась к окну, стараясь не помешать снующим взад-вперед пассажирам. Потом, когда жара сделалась невыносимой, она до конца опустила раму и облокотилась на нее.
Поезд нехотя тронулся. Возгласы, ритмичный перестук колес, говор пассажиров — все это слилось в сознании Наны в один сплошной, неразличимый гул. Она задумчиво смотрела на череду бегущих мимо окна огней, а все остальное теперь уже мало занимало ее.
«Ну и везет же тебе! Счастливчик!» — вдруг донеслась до ее слуха произнесенная с придыханием фраза.
Нана невольно оглянулась вправо.
Высокий плотный парень с астматическим дыханием, не сводя с нее глаз, многозначительно подмигнул своему другу, стоявшему тут же, у окна.
Нана Джандиери сочла ниже своего достоинства обратить внимание и на наглую фразу толстяка, и на самодовольную улыбку его щеголеватого соседа.
Поезд неспешно набирал скорость. Далеко позади остался вокзал с его праздничной суетой и гамом. Дробный перестук колес поглотил все остальные звуки.
А вот уже не видно и Батуми. Девушка посмотрела на часы. Дело шло к двенадцати, но спать еще никто не собирался. Пассажиры, переговариваясь и дымя сигаретами, стояли в коридоре.
Проводница медленно шла от купе к купе, отбирала у пассажиров билеты, тщательно распихивая их в карманчики кожаной планшетки. Закончив эту процедуру, она принялась раздавать холщовые мешочки с постельными принадлежностями.
Седой приземистый мужчина игривым тоном обратился к своему спутнику:
«Интересно, в каком купе она едет? Послушай, а вдруг в твоем, а?»
«Как же, привалит мне такое счастье, держи карман шире!»
«Черт, вот бы узнать, с кем она едет? Может, ее хахаль в купе дожидается, как будто и вовсе с ней незнаком. А завтра утречком в Тбилиси она шасть из вагона — и поминай, как звали».
«Что-то не похожа она на такую…»
«Э-э, много ты знаешь! Ты, брат, меня не учи. Они у меня как на ладони, эти самые современные девицы. (Пауза.) Как бы разведать, в каком она купе?!»
«А тебе-то какая разница? Если ей не по душе придется, мигом билет обменяет!»
«Ты так думаешь?» — всезнающе улыбается седой.
«Во всяком случае, все зависит от того, с кем она окажется в купе. Мы-то с тобой не в счет. Видишь, какой парень возле нее увивается!»
«Ради бога, не делай поспешных выводов. Еще неизвестно, кто таким девушкам больше по сердцу — хлюсты или солидные мужчины с тугим кошельком».
Видно, себя он как раз и причислял к тем самым солидным мужчинам с тугим кошельком.
Дверь купе открылась, и в коридор выглянула супруга седого.
«Я тебе уже постелила. Иди спать».
«Чего это ты так торопишься!» — возмутился седой.
«Хороша торопливость! Полночь на дворе!»
«Ну погоди еще немножко!»
Женщина сердито хлопнула дверью.
«Так в каком же она все-таки купе?»
«Сейчас уточню».
Поджарый мужчина, давно перешагнувший за пятьдесят, привычным движением поправил галстук и направился к противоположному концу вагона. По пути он заглядывает в каждое купе. Седой, приподнявшись на цыпочки, внимательно наблюдает за маневром товарища. Поджарый аккуратно прошел мимо девушки, вышел в тамбур, взял стакан и подставил его под кран с кнопкой. Нацедив полный стакан, он осторожно поднес к губам тепловатую жидкость и стал с брезгливостью глотать ее, то и дело поглядывая на девушку. Ветерок из открытого окна трепал ее красивые густые волосы, а она даже не поправляла хлеставшие ее по лицу прядки. Поджарый отпил еще пару глотков, поставил стакан на место и двинулся в обратный путь.
«Извините», — с подчеркнутой вежливостью проговорил он, осторожно обходя девушку.
Нана Джандиери даже не слышала вежливой реплики поджарого и по-прежнему глядела в лиловатую мглу, изредка расцвечиваемую неяркими огоньками. Мысли ее были далеко отсюда.
«Ну, как дела?» — еще издали шепотом спросил друга седой.
«Мне кажется, она вообще безбилетная!»
«Не может быть! Хотя, впрочем, вот почему она не отходит от окна!»
«Кто ее знает… Может, я и ошибаюсь».
«Вот так и собирается простоять до самого Тбилиси?»
«Проводница пристроит ее куда-нибудь».
«Эх, а это уж не моя забота, — машет рукой седой. — Спокойной ночи!»
«Спокойной ночи!» — отзывается поджарый и, окинув девушку грустным взглядом, покорно открывает дверь своего купе.
«А тот хлюст, видно, подкатывается к ней», — с сожалением подумал седой, глядя на оскалившееся во сне пухлое лицо своей благоверной.
Поезд остановился в Кобулети. И здесь на вокзале царит сутолока. На к международному никто больше не подходит.
Еще несколько минут, и вот уже Кобулети остался позади. На море виднеется ярко освещенный силуэт теплохода. Постепенно уменьшаясь, он медленно удаляется в черную мглу, нависшую над морем. Вокруг темень, лишь неяркий свет, падающий из окон поезда, высвечивает прибрежную полоску моря с золотистыми гребешками волн.
Нана Джандиери чувствует, что статный красивый парень рано или поздно обязательно заговорит с ней. Нана уже знает, что парня зовут Нугзаром — так обращался к нему его толстый приятель.
Парень молчаливо и упрямо смотрит в темноту едва угадываемого моря. Он уже достаточно красноречиво дал почувствовать всему вагону, что никому не позволит даже близко подойти к девушке, но и сам пока что не осмеливается на активные действия.
А у Наны Джандиери сжалось сердце в ожидании неприятного разговора. Она решила было перейти к другому окну, но, боясь выдать свои мысли, осталась на старом месте.
Внезапно за ее спиной распахнулась дверь купе.
«Нугзар, ты где спать будешь — внизу или наверху?» — спросил у парня приятель.
«Да мне все равно!» — безразлично бросает Нугзар. Он даже не обернулся и все так же глядит вдаль.
«Что ты сказал?» — Видно, за стуком колес и шумом ветра приятель не расслышал ответа Нугзара.
«Я говорю, что мне все равно!»
На сей раз он повернулся и оглядел весь коридор. В коридоре не было ни души, если не считать мужчины в спортивной пижаме, периодически выглядывавшего из своего купе.
Нугзар подумал, что пришла пора заговорить с девушкой. Но волнение сковало его, сердце учащенно билось. Нет, только не сейчас, надо переждать, решил он про себя и, успокоившись, вздохнул с облегчением. Потом достал из кармана сигарету и закурил.
Нугзар был высок и строен. Лицо его было, пожалуй, слишком красивым для мужчины. Некоторая слащавость придавала ему неприятное выражение, которое усугублялось нагловато-самоуверенным взглядом. Но теперь он с некоторым даже изумлением не мог понять, что с ним происходит: обычно бойкий язык не слушался его, он даже слово боялся вымолвить. Видно, сама обстановка, сопутствовавшая появлению девушки в вагоне, порядком обескуражила его. Он почувствовал, что каждый из его спутников, невзирая на возраст и внешность, был бы не прочь познакомиться с девушкой, поухаживать за ней, а то и провести всю ночь в приятной беседе в пустом вагонном коридоре. Но все разошлись по своим купе, как бы молчаливо признав безоговорочное его, Нугзара, превосходство. Лишь этот слабак со впалой грудью, видимо для вящей убедительности вырядившийся в спортивный костюм, все еще отирается в коридоре, курит и исподтишка подглядывает за молодой парой. Теперь главное — побороть смущение и завести разговор.