Я закуриваю.
— Я имею в виду теорию тепловой смерти вселенной. Согласно второму закону термодинамики, материальный мир будет двигаться лишь в одном направлении. В результате возрастания энтропии энергия полностью исчерпается, и вселенная прекратит активную жизнь.
— И эта теория не нова.
— А я и не собирался предлагать вам новые теории. Я просто проверяю некоторые свои мысли.
— Да ведь и я просто так… размышляю… Существует теория, что необратимость вселенной не приведет материальную вселенную к тепловой смерти. К сожалению, современная наука не может сказать ничего определенного о том, что будет спустя миллиарды лет.
— Но хватит ли у человека возможностей до конца проникнуть во все тайны вселенной? Ведь это означало бы, что человек превзойдет природу, создавшую его! Неужели человек когда-нибудь создаст машину, превосходящую его по сложности? Ну, хотя бы такую, которая будет обладать чувством юмора, способностью любить и ненавидеть, радоваться и грустить.
— Я верю в человека. Посудите сами, даже в нашей короткой беседе мы пытались заглянуть через миллиарды лет и увидеть, что станется с Землей в случае, если действительно исчерпается последний эрг вселенной. Повторяю, я верю в безграничность человеческих способностей и сил. Природе потребовались миллиарды лет на создание форм жизни! А вы хотите, чтобы человек в какие-нибудь три-четыре десятка лет создал машины, обладающие чувством юмора? Человечество лишь недавно сделало свои первые космические шаги, а результаты уже обнадеживающие. Вы совсем еще молодой человек, и вы станете свидетелем открытий множества тайн вселенной. И вы еще попомните мои слова — возможности человека воистину неисчерпаемы и безграничны…
Общежитие лаборатории космических лучей.
Я лежу навзничь и смотрю в окно. Солнце сместилось далеко на запад, и в комнате почти темно. В четырехугольнике окна виднеются далекий хребет и маленькая церквушка на скалистом пригорке, напоминающие натуралистический пейзаж, подсвеченный невидимым электрическим светом.
Я курю.
Табачный дым окутывает меня, набиваясь в ноздри, в гортань, легкие.
Я сердито бросаю сигарету в пепельницу на полу.
Я закрываю глаза, пытаясь отключиться, забыться, уснуть. Но все без толку.
Что со мной происходит?
Почему сердце бьется так сильно?
Может, оно приняло и ощутило некий таинственный импульс? Иначе, почему меня так томит чувство ожидания, беспокойства я словно чего-то жду.
«Я должен сегодня же поехать в Тбилиси! — неожиданно решаю я. — И не сегодня, а сейчас, сию же минуту!»
Я открываю глаза.
В четырехугольнике окна, подсвеченный невидимым электричеством, по-прежнему висит натуралистический пейзаж. Но теперь неизвестный художник мастерски вписал в него коня шоколадного цвета.
Я лихорадочно одеваюсь и нашариваю в кармане ключи от машины.
Внезапно конь взмахнул хвостом и двинулся вниз по склону. И картина сразу исчезла. Впрочем, не то чтобы исчезла — просто превратилась в реальность.
— Куда ты? — спросил Гия, увидев меня у машины с сумкой в руке.
— В Тбилиси!
— Что-то случилось?
Неужели он заметил на моем лице печать нетерпеливого ожидания?
— Да ничего не случилось. Вдруг захотелось. Завтра или от силы послезавтра я вернусь.
Руль покорно подчиняется движению моих рук.
— Прихвати сто́ящие сигареты! — кричит мне вслед Гия
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Еще пять километров, и мы в моей деревне.
Солнце зашло недавно, но уже порядком стемнело.
Звезды на небе засверкали в полную силу.
— Какие звезды! — восторженно восклицает Нана. — Они ярки, наверное, потому, что мы высоко в горах, правда?
— Ну конечно, высота играет свою роль. Но главное все-таки — чистый прозрачный воздух, — откликаюсь я.
— Мы скоро приедем?
— Еще километров пять. Впрочем, по такой дороге мы доберемся не раньше, чем через полчаса.
Нана молчит, и я не могу понять: то ли ей не терпится побыстрее попасть в деревню, то ли ей по душе наш столь неожиданный и романтический вояж.
Время от времени она высовывает голову в окно и, запрокинув ее, долго смотрит в небо.
Раз или два машина угодила в рытвину, и Нанина голова резко дернулась, едва не ударившись о верхний край окна.
Я медленно, переваливаясь с боку на бок, продвигаюсь вперед. Мотор ревет и задыхается на первой скорости. Я жду не дождусь, когда можно будет включить вторую скорость, чтобы машина хотя бы перевела дух. А пока, покорно отдавшись во власть моих рук, она одолевает метр за метром, треугольно рассекая темноту сверкающим светом фар.
До меня уже доносится приглушенный рокот нашей реки. Еще один спуск — и мы в лощине. Дорога идет берегом реки.
— Река широкая? — спрашивает Нана.
— Достаточно.
Я улыбаюсь.
Нана, конечно, не замечает в темноте моей улыбки. Впрочем, она все равно не смотрит в мою сторону.
Меня рассмешило это «достаточно».
Очевидно, мой ответ вполне удовлетворил Нану Джандиери. Ее фантазия уже заработала на полную мощность, и она, конечно, пытается представить размеры реки. Какой громадной, наверное, может показаться человеку река, имеющая столь мощный голос, хотя он вовсе не соответствует ее истинной величине! Итак, какой все-таки представила себе нашу Схартулу Нана Джандиери?
Самые большие реки Грузии — Кура и Риони. Все остальные познаются лишь в сравнении с ними.
Интересно, как оценили бы нашу Схартулу жители Енисея и Лены?
Неожиданно меня ослепили фары едущей навстречу машины. Вскоре свет изменил направление, и два ярких круглых потока протянулись к противоположному берегу — словно через реку перебросили две хрустальные трубы. Они постепенно изменили направление, а потом и вовсе исчезли. Видно, машина резко нырнула в противоположную от нас сторону. Еще немного, и сноп света вонзился в склон горы. Потом он медленно повернулся к нам.
Рокот машины постепенно отделился от рева реки. Видно, в нашу сторону направляется тяжелый грузовик. А вот он уже едет по долине нам навстречу. За широкой полосой света, льющегося из фар, угадывается его громадный контур.
Я посмотрел на дорогу. Разминуться нам явно негде. Я съехал на обочину и включил ближний свет.
Громада машины с ревом надвигалась на нас. Поравнявшись с моими «Жигулями», водитель затормозил и поглядел на нас с высоты кабины.
— Мост разрушен. Ты езжай прямо, вверх по течению. Увидишь брод — и переправляйся себе, да поосторожней.
— Спасибо, — ответил я. Видно, он догадался, что машина нездешняя.
— Куда едешь? — спросил меня водитель.
Гигантское тело машины тяжело вздрагивает. В темноте ничего не видать, но я догадываюсь, что машина основательно нагружена.
— Да вот повыше, в верхнюю рощу.
Я боюсь, как бы он невзначай не оказался моим знакомым и не спугнул возвышенное настроение, сопровождавшее меня всю дорогу.
— Счастливо! — крикнул мне водитель, и гигант медленно сдвинулся с места.
Я резко взял вправо и с оглядкой выехал на дорогу.
Как странно и неожиданно все произошло! Я остановил машину возле фирменного магазина «Табак» на улице Ленина и вышел купить сигарет. Возвращаясь из магазина, я лицом к лицу столкнулся с Наной Джандиери.
Сначала мне бросились в глаза ее прямые распущенные волосы, водопадом низвергающиеся на плечи. И лишь потом я увидел ее гибкое тело, туго обтянутое джинсовым костюмом.
Шла она неторопливо, высоко подняв голову. По пластике ее тела легко угадывались уверенность в себе и врожденное чувство достоинства.
Увидев меня, она улыбнулась в знак приветствия.
— Я на машине. Если вы не против, я подвезу вас, — промямлил я, живо представив себе, как потешно я выгляжу со стороны с шаткой пирамидой сигаретных коробок в напряженных руках.
Милая гримаска согласия мелькнула на ее лице.
Я нажал ногой на стартер, и мотор мгновенно заработал.
— Куда прикажете вас отвезти? — Я тронул с места машину.
— Куда угодно.
От неожиданности я так растерялся, что, остановив машину, взглянул на девушку. Она спокойно и улыбчиво посмотрела в мой полезшие на лоб глаза.
— Почему вы так удивились? Я сказала: куда угодно.
Я резко рванул машину.
Что я почувствовал? Отчего у меня екнуло сердце? И почему прилила к лицу кровь?
Ответ Наны взбудоражил меня, переполнив все мое существо неизъяснимым, но приятным ожиданием.
Как понимать ее слова? Почему мужская натура создана таким образом, что элементарные вежливость и улыбка девушки мгновенно вселяют в сердце какую-то смутную надежду?
Почему мы невольно связываем эту надежду с нашими интимными переживаниями?!
Не зная, что думать и делать дальше, я, признаться, растерялся еще больше. Неужели эта уверенная в себе девушка с врожденным чувством достоинства на поверку окажется обычной красивой, но примитивной самочкой, с которой все заканчивается постелью, а возвышенные чувства, чистые переживания и волнение исчезают бесследно после удовлетворения животной страсти? И что же тогда останется? Тело? Пусть красивое и волнующее, но пронзительно опустошенное тело?
Никогда еще я не ощущал себя таким потерянным. И не потому, что у меня не хватало смелости или я потерял голову при виде красивой женщины. Нет, я просто не знал, что предпринять. Держать себя с благородным холодком? Но что, если у Наны Джандиери на уме совсем другое, и моя интеллигентность вызовет в ней лишь насмешку? Полезть к ней с телячьими нежностями? Но что, если моя смелость будет расценена как наглость человека, воспользовавшегося ничего не значащей вежливой фразой, произнесенной просто так, без всякой задней мысли?
Нет, мое состояние было вызвано не только странными словами девушки. По правде говоря, с Наной Джандиери я был едва знаком, чтобы не сказать больше. Мимолетный и необязательный разговор в батумском поезде вовсе не давал мне оснований для столь далеко идущих мыслей. Тем более ей. Вот почему слова Наны приобрели совершенно иной смысл и значение, растревожив и взбудоражив меня. Вот почему поразили меня два, на первый взгляд, незначительных слова, легко спорхнувших с ее уст: «Куда угодно».