И все остальные рассуждения — лишь жалкая потуга преодолеть эту любовь.
Я люблю Эку, лишь Эку, больше никого!
Иначе почему я не остановил Нану? Почему?
Почему? Почему? Почему?
Какая сила удержала меня на месте, связала меня по рукам и ногам?
Как это я не почувствовал, что Нана обо всем догадалась. Но как здорово она себя держала, даже бровью не повела.
Неужели на нее совершенно не подействовало появление Эки и возникшая вслед за этим напряженность?
Сила воли, чувство собственного достоинства не позволили ей проявить свои истинные чувства.
А может, просто Нана еще недостаточно сильно любит меня и неожиданный удар не смог выбить ее из колеи?
А рука опять тянется к сигарете. Но коробка пуста, безнадежно пуста. В сердцах я грубо смял коробок и бросил его на стул.
Эка…
Словно это произошло сейчас, в эту минуту… Я почувствовал, как расплавились наши тела и как мы проникли друг в друга.
В моей крови властно зазвучала горячая Экина кровь, в моем теле мощно и призывно пронесся электрический заряд, перелившийся в него из нежного Экиного тела…
Эка…
Только Эка, и никто больше.
Я ложусь ничком, стремясь забыться, зарыться лицом в подушку, чтобы не ощущать тяжести собственного тела и терпкой горечи собственных мыслей, отовсюду лезущих ко мне и своими громкими возгласами стремящихся заглушить все остальные попытки подать голос.
И вновь я ощутил на лице струю горячего воздуха.
Откуда я помню этот сухой, раскаленный воздух?
Я открываю глаза. Куда ни кинь взгляд, повсюду простирается бескрайняя пустыня. И лишь теперь я вспоминаю, что некогда уже бывал здесь, на этом самом месте. Вокруг ни души. На раскаленном песке разлеглась смерть. И лишь посреди пустыни движется время. Я отчетливо вижу, как лениво и туманно тянется оно.
Мертвая тишина, ни шороха, ни звука.
А время идет, идет себе медленно, упрямо и твердо. И я не могу оторвать глаз от того, как по-драконьи тащит оно свое громоздкое серое туловище. Тащится и тащится, пропадая где-то далеко в горах, там, за горизонтом. Впрочем, откуда тут взяться горам, когда вокруг бесконечная песчаная пустыня? Да, время идет и идет, и нет у него ни конца ни края. Лениво переваливается его круглое серое туловище.
Внезапно мной овладевает страстное желание коснуться времени рукой, но я не смею этого сделать.
Наконец я все же решаюсь и осторожно тяну к нему руку. И вздрагиваю. У меня такое ощущение, что рука моя погрузилась в облако раскаленного пара.
Сердце мое учащенно забилось. Нет, я не ошибаюсь. Отчетливо вижу людей, погруженных во время. Они быстрыми шагами идут вперед. Скачут всадники в военном снаряжении. За ними тянутся повозки с женщинами и детьми. И движутся они бесконечно. Столетие сменяется столетием.
Панический страх овладевает мной. Где я? И где мое столетие?
«Ты теперь в другом времени-пространстве», — слышу я таинственный голос.
Меня прошибает холодный пот.
Я оглядываюсь по сторонам. По-прежнему ни души вокруг. Я опять смотрю на время, а оно все так же тащит свое громоздкое серое тело.
Я стараюсь вновь заглянуть в его парообразную массу. И слышу шипение. Глаз отчетливо различает до зубов вооруженных людей. Это уже другое столетие проходит передо мной.
Так скоро?
От страха и изумления волосы на голове встают дыбом. Но тут же я вспоминаю, что нахожусь в другом времени-пространстве, и немного успокаиваюсь. Потом мною вновь овладевает отчаяние. Почему это я в другом времени-пространстве?
А может, я вовсе и не в другом времени-пространстве? Может, какая-то сила вообще вытолкнула меня из времени и пространства? Липкий страх закрадывается в душу.
Внезапно издалека до слуха моего доносится какой-то гул.
Что бы это могло быть?
Я внимательно оглядываюсь вокруг. Ничего не видно. Но гул все приближается и нарастает.
И вновь я в страхе озираюсь по сторонам. И вновь ничего не видят мои глаза. А гул все усиливается, словно мотор надрывается под самым ухом.
Я в воздушном корабле. Спокойствие овладевает мной. Все, что я видел до сих пор, кажется мне дурным сном. А в воздушном корабле теперь мое столетие, мое время-пространство заключается между его овальных стен. Я даже вижу знакомые лица. Вот Гия, Дато, Мамука Торадзе. А вот и Эка!
Но что случилось? Почему они не здороваются со мной? Неужели они не узнали меня? Неужели Эка намеренно отводит от меня глаза? Нет, просто она не узнала меня. Неужели мы сделались так чужды друг другу! Я несколько раз прошел совсем близко к ней, пристально заглянул в ее глаза, но она так и не узнала меня. Неожиданно и мной овладевает такое чувство, что передо мной вовсе не Эка, а некто чужой.
А корабль летит.
Печаль зажала меня в свои тиски. В таком огромном корабле нет ни единой души, которой я мог бы поведать свою печаль.
А вот и мои братья. Но почему Резо так старательно прячет глаза, неужели и он не признал меня? Неужели я так сильно изменился? А Резо уже исчез, испарился где-то.
Не видно уже ни Гии, ни Дато. Неужели эта женщина с русыми волосами и есть Эка? Нет, это не Эка! Она о чем-то спрашивает, и я покорно отвечаю. Но о чем она спрашивает и что я ей отвечаю? Нет, нет, это не Эка!
Я в отчаянии кидаюсь от одной стенки корабля к другой. Потом выглядываю в иллюминатор. Вокруг корабля — бесконечное пространство. А часы нашего времени-пространства, закрепленные на стене рубки штурмана, непрерывно тикают. Минуло уже тридцать пять лет с тех пор, как я заключен в этот корабль, целых тридцать пять лет я следую неумолимому течению этого времени-пространства. Я задыхаюсь. Корабль мнится мне казематом, за стенами которого открытое, вольное пространство. Я в исступлении бросаюсь на стены, ища выхода. Но все тщетно — стены прочны и герметичны. Я в бешенстве молочу кулаками по иллюминаторам, стремясь сокрушить их, чтобы вырваться наружу, уклониться от бесцельного бега времени.
Но усилия мои ни к чему не приводят.
А корабельные часы оглушительно и безжалостно отсчитывают мгновения, корабль несется, вспарывая плотный воздух.
Внезапно я заметил в стене крошечную щель, не больше булавочной головки. Надежда вновь вернулась ко мне. Может, хотя бы таким путем смогу я уйти отсюда, высвободиться из уз времени-пространства, заключенного внутри корабля?!
Но радость моя оказалась преждевременной. В эту крошечную щель не протиснуться даже волосу, не говоря уже о другом.
Отчаяние обрушилось на меня и, словно обвал, понесло меня в своем вихревом потоке.
Неожиданно сознание мое прояснилось. Я понял, что эта щель предназначена для душ, покидающих корабль. Решение мое бесповоротно: пусть тело мое навсегда останется в корабле, зато душа легко проскользнет в щель, покинет все времена-пространства и очутится в мире вне времени и пространства, где не слышно этого взрывающего перепонки монотонного тиканья часов.
Я просыпаюсь от ощущения холода.
Медленно открываю глаза.
И не сразу понимаю, где нахожусь.
Я в одежде лежу на постели и протираю глаза.
Наконец вырисовываются знакомые контуры гостиничного номера…
Постепенно я прихожу в себя.
В окне серый рассвет. Свет лампионов на улице померк под натиском нового дня.
Комната затуманена удушающим табачным дымом. Я задыхаюсь. Сердце бьется едва слышно, с перебоями.
Я с трудом поднимаюсь с постели и тащусь к окну.
Идет снег.
Красивые крупные снежинки весело и беспечно порхают в воздухе.
Я распахиваю окно настежь. Тугой, холодный воздух стремительно врывается в комнату так, словно вода прорвала постылую плотину. И все вокруг погружается в чистый, покалывающий голубой воздух.
Легкие вздохнули с облегчением, кровь веселее ринулась по жилам и стремительно обежала мое тело. Затуманенное сознание прояснилось.
Ночной кошмар исчез, растворился, оставив в душе лишь неясное чувство легкой горечи. Безотчетная радость переполнила меня, тело сделалось невесомым, как снежинки за окном.
А на улице снежит.
Снежит не переставая.
Перевод У. Рижинашвили.