— Сегодня день рождения Ланы Одишария. Пойдем? Твой приход искренне обрадует всех. Левана нет дома?
— Леван работает в ночной смене, — соврала Маринэ, — а я обязательно пойду!
Тинатин испугалась: «А вдруг узнает Леван?» Но затем подумала: «Нет, лучше, если девочка пойдет развлечется. Может быть, ей станет легче».
Через полчаса Маринэ была готова.
Тимур вежливо попрощался с хозяйкой дома.
— Подвези нас к концу проспекта Важа Пшавелы! — сказал он шоферу, когда они сели в машину.
— А разве Лана не в Сололаке живет? — удивилась Маринэ.
— Сначала заедем к Джумберу Лекишвили в его мастерскую, он тоже отправится с нами. С Джумбером ты знакома?
— Издали.
— Талантливый художник.
Мастерская Лекишвили находилась на окраине города. Он не ждал гостей, работал.
— Познакомься, Маринэ Миндадзе, прости, Маринэ Хидашели! — поправился Тимур, представляя Маринэ своему другу.
— О-о, прошу прощенья, руки у меня грязные. Тимур, когда везешь ко мне такую гостью, надо предупреждать заранее! Я вымою руки, а ты развлекай Маринэ.
Маринэ не села на предложенный стул, а стала рассматривать картины. В мастерской Лекишвили был сделан маленький камин, украшенный кувшинами и керамикой, стояли табуреточки на трех ножках и низкий длинный столик — табла. Стены сплошь были увешаны картинами. В углу висела гитара.
Среди картин Маринэ обнаружила несколько женских портретов, которые видела и раньше на выставках и умирала от зависти к женщинам. Ей очень хотелось, чтобы какой-нибудь художник и с нее написал портрет и выставил его. Если бы этот Лекишвили предложил ей позировать…
Джумбер быстро вернулся.
— Ты только погляди, какую я привел к тебе красотку! — прошептал Тимур на ухо приятелю. — С мужем в ссоре, кажется. Все остальное зависит от тебя и от твоего умения.
Джумбер принес шампанское и фрукты, накрыл таблу. Ему понравилась Маринэ. Он заметил, что гостья внимательно разглядывает портреты.
— Смею ли я надеяться, что стены моей мастерской украсит когда-нибудь и ваш портрет? — вкрадчиво спросил художник.
Маринэ засмеялась, но было видно, что она с трудом скрывает свою радость.
Тимур Гвритишвили снял со стены гитару и подсел к табле.
В конце зимы Элизбар Хундадзе принес директору заявление об уходе на пенсию.
Иорам Рухадзе поднял очки на лоб и пристально посмотрел на начальника цеха. Потом нажал звонок, в кабинет вошла секретарша.
— Просите Георгадзе!
Наступило молчание. Иорам не знал, с чего начать разговор. Вскоре появился главный инженер, он приветствовал обоих и сел напротив Элизбара. Директор протянул ему заявление начальника мартеновского цеха. Главный прочитал и обратился к Элизбару:
— Что случилось, старина, не обидели ли мы тебя?
В душе главный инженер даже обрадовался решению Хундадзе. Он давно чувствовал, что начальник мартеновского цеха уже не может по-прежнему справляться со своей работой, но не считал удобным говорить об этом. Он очень уважал Элизбара, его биографию считал образцовой биографией металлурга. А переводить Элизбара Хундадзе на другую должность означало обидеть его, попросту выгнать с завода.
— Я устал, больше не могу, мартену нужен молодой руководитель.
— Тогда мы вас переведем на другую работу, хотя бы начальником центральной лаборатории! — сказал главный инженер и посмотрел на Иорама Рухадзе.
Ему не хотелось, чтобы старый металлург совсем оставил завод.
Директор в знак согласия закивал головой.
Элизбар горько улыбнулся. Нет, он не считал унизительным быть начальником центральной лаборатории, эта должность ничем не уступала его прежней, но его душа никогда не лежала к лаборатории. Для Элизбара Хундадзе переход из мартеновского цеха в лабораторию означал то же самое, что для солдата отправка с передовой в обоз.
— Я все взвесил и окончательно решил уйти с завода, я уже свыкся с этой мыслью. И теперь не хочу снова думать об этом и ломать себе голову; очень прошу вас оформить приказ.
Иорам Рухадзе сидел тихо, не говоря ни слова. Молчал и главный инженер.
— Кого советуешь назначить начальником цеха? — наконец нарушил молчание директор завода.
— Левана Хидашели, — коротко ответил Элизбар.
Главный инженер одобрительно улыбнулся, и тогда Иорам Рухадзе протянул ему газету. Михаил прочитал объявление, обведенное красным карандашом. С удивлением посмотрел на директора.
— Как? Хидашели защищает диссертацию?
— Выходит, что да.
Элизбар Хундадзе взял газету у главного инженера и с досадой пожал плечами.
— Интересно, останется ли он на заводе после защиты? — спросил директор.
— Ничего не могу сказать!
Михаил Георгадзе вытер лоб и неприятно поморщился.
«Неужели он сбежит с завода?»
— Поговори с ним, раз Элизбар окончательно решил уйти. Медлить с этим делом не стоит, — обратился директор завода к Михаилу Георгадзе.
Главный инженер вернулся к себе и вызвал Хидашели.
— Ты, оказывается, диссертацию защищаешь? Поздравляю!
Тонкий слух Левана Хидашели четко уловил в тоне главного инженера и насмешку, и гнев.
— Благодарю, Михаил Владимирович, — тихо ответил Леван.
— Наверное, перейдешь в институт, не так ли? — Главный инженер прищурил один глаз и испытующе посмотрел на Левана.
— Нет, я не думаю уходить с завода, и в мыслях у меня такого не было.
— Тогда к чему тебе эта диссертация?
— Теоретики смотрят на нас, людей производства, сверху вниз. Я хочу доказать, что защита диссертации и для нас вполне возможное дело. О переходе в институт и не думал. Это не мое дело. Если бы я хотел остаться на кафедре, я мог бы сделать это намного раньше.
Угрюмое лицо Георгадзе просияло. Он ласково оглядел начальника смены и перешел прямо к делу:
— Элизбар Хундадзе уходит на пенсию. Хотим начальником мартеновского цеха назначить тебя.
— Большое спасибо за доверие! — спокойно сказал Леван, но внутри у него все дрогнуло от волнения.
— Надеемся, что ты хорошо поведешь работу. Цех нуждается в таком огневом парне, как ты. Не торопись, впереди еще пять-шесть дней. Все продумай, приготовься и прими цех. А теперь ты свободен.
Леван Хидашели еще раз поблагодарил и вышел. После временных неприятностей он снова оказался на коне. К нему опять возвращалась вера в свои силы. Он знал, что рано или поздно станет начальником мартеновского цеха, но не думал, что это произойдет сейчас, перед защитой диссертации. Герой Социалистического Труда и начальник мартеновского цеха — эти два титула могли дать основание приравнять его диссертацию к докторской. Заранее представил, какую сенсацию вызовет эта весть, и уже радовался. Леван вернулся в цех, улыбаясь, не скрывая своего торжества.
В день прощания с заводом Элизбар Хундадзе выглядел совершенно спокойным. Леван понял, что начальник мартеновского цеха давно все продумал и пережил. Завод тепло проводил Элизбара. Его благодарили, представили к ордену. Но никто не мог понять, радовался всему этому Элизбар или нет. Он не собирался оставаться в Рустави. Он просто не мог каждый день видеть завод, двери которого навсегда закрылись для него. Он решил уехать в деревню.
Леван пристально поглядел на Хундадзе.
— Элизбар Иванович! — начал он спокойно. — Вы так любите металлургию, почему не посоветовали своим сыновьям идти вашей дорогой?
— Посоветовать человеку можно разное, кроме одного — быть металлургом. Если человек не любит металлургию, завод для него станет адом… Кажется, я все тебе передал? Хотя… — Он достал из сейфа блестящий слиток, долго на него смотрел, на лице заиграла слабая улыбка. — Это отлито из первой стали, сваренной нашим цехом. Тогда я был мастером у этой печи. Если не обидишься, я возьму это себе! — сказал он Левану.
— Что вы, Элизбар Иванович, конечно, берите!
Элизбар приложил к стальному слитку еще две папки, взял их под мышку и постарался уйти из цеха незаметно.
Хидашели предложил машину, но Элизбар отказался наотрез.
Секретарша проводила своего бывшего начальника до лестницы. Элизбар и с ней попрощался сдержанно. Медленно спустился по ступенькам.
Леван остался в кабинете один. Подошел к окну. Внизу показался Элизбар. Он, не оглядываясь, уходил по асфальтированной дороге.
Леван стоял у окна до тех пор, пока согнутая фигура Элизбара не скрылась из глаз.
— Нет, я так не уйду с завода! — тихо сказал он. Подошел к столу и нажал кнопку. Дверь открыла секретарша. На ее глазах блестели слезы.
Миндадзе никому не говорили о неприятностях между Маринэ и Леваном. Знакомым и друзьям объяснили, что их зять по горло занят диссертацией и не имеет ни минуты свободного времени — день защиты и вправду приближался. У Платона в глубине души еще теплилась надежда. Может быть, думал он, все еще обойдется. Он уже собирался съездить в Рустави и в последний раз поговорить с зятем, но в один прекрасный день Леван Хидашели сам открыл дверь дома Миндадзе.
— Где Маринэ? — холодно спросил Леван после приветствий.
— Маринэ? — растерялась Тинатин. — Кажется, она в мастерской художника Джумбера Лекишвили. Он очень просил Маринэ позировать, хочет написать ее портрет для выставки.
— Ах вот как? — иронически сказал Леван. — Дайте-ка мне адрес. Я должен с ней повидаться по одному срочному делу.
Мастерскую он нашел легко. «Все это очень кстати», — усмехнулся он, взбежал по лестнице и резко нажал кнопку звонка. Вышел Джумбер Лекишвили.
— Кого вам? — удивился он.
Леван еще раз посмотрел на номер, не ошибается ли он. Потом оттолкнул Джумбера и вошел в мастерскую.
— Леван! — Маринэ испуганно вскочила, уронив чашечку с кофе на низенький столик.
Леван увидел почти законченный портрет Маринэ и убедился, что его жена была частой гостьей в этой мастерской.
— Джумбер, познакомьтесь, это мой муж! — произнесла Маринэ неестественно высоким голосом.