— В том-то и беда, — продолжал Отар, пытаясь удобнее устроиться в огромном кресле. — Никакой тайны, никакого драматического или запутанного сюжета. Все ясно как божий день, однако…
— И для меня все ясно, — перебил следователь, — преступник, вероятно, нашел подставное лицо, которое берет преступление на себя. Гонорар ему, разумеется, выплатят вовремя и по высшей таксе.
— Да! — воскликнул Отар, не переставая удивляться проницательности следователя.
— Кем вам доводится погибший?
— Никем. Я и знаком с ним не был.
— Выходит, что вы оказались случайным свидетелем?
— Да. Все произошло на моих глазах, и номер машины я записал.
— Получается, что вы единственный свидетель.
— Единственный.
Следователь резко привстал, оперся ладонями о край стола и заглянул Отару в глаза.
— Сколько вам предложили за молчание?
— Начали с десяти тысяч, потом, не моргнув глазом, дошли до пятидесяти.
— Пятьдесят тысяч, — проговорил следователь, опустился в кресло, посмотрел на потолок, постучал ладонями по столу и неожиданно спросил:
— И вы устояли перед соблазном?
— Я и минуты не стоял перед соблазном.
Следователь встал, одобрительно похлопал Отара по плечу, прошелся на комнате.
— Человек, который предлагает свидетелю такую сумму, может подкупить и родственников покойного.
— Именно это и бесит меня. Тем более что они бедны и беззащитны. Вы представляете себе, какой-то проходимец, денежный мешок может плюнуть всем в глаза и купить живого человека.
— Не горячитесь, молодой человек. Меня не интересует обобщенная, философская сторона этой трагедии. Это — ваше занятие, вы, я полагаю, писатель? Я же следователь, и моя цель найти преступника.
— Вы, наверное, уже убедились, что это нелегкое дело?
— Напротив, молодой человек, напротив. Дело бы осложнилось, если бы вы поддались соблазну.
— Повторяю, что не стоял перед соблазном, даже если бы они предложили мне втрое больше. — В голосе Отара явно сквозила обида.
— Не будем спорить о терминологии. — Следователь сел в кресло и задумался.
Отар ерзал в глубоком кресле, чувствуя себя в нем крайне неудобно, но не решался пересесть на стоящий рядом стул.
— Пересядьте, не стесняйтесь, — неожиданно разрешил Тваури.
Отар снова поразился и уставился не следователя. Николоз Тваури застыл в кресле, неподвижно глядя вдаль. Отар осторожно поднялся и пересел на стул.
— А почему вы пришли ко мне? — вдруг живо повернулся Тваури и снова встал.
Отар хотел подняться, но следователь положил ему руку на плечо — сидите.
— Вы обо всем догадываетесь с полуслова, и я не поверю, что вам не ясна цель моего прихода.
Николоз усмехнулся в записал фамилию следователя, занимающегося этим делом.
— Вы правы. Мне все ясно. Вы полагаете, что в суде все пойдет не так, как требуется по закону.
— Не только полагаю, уверен! — твердо ответил Отар.
— Не горячитесь; поспешные выводы часто заставляют нас краснеть.
— Батоно Николоз, это будет единственный случай в моей жизни, когда я с удовольствием покраснею.
Отар встал. Он был на голову выше следователя. Чтобы разница в росте не бросалась в глаза, Отар отступил на несколько шагов и прислонялся к стене.
— Очень хорошо, молодой человек, очень хорошо, завтра с утра я подробно ознакомлюсь с этим делом. А вы позвоните мне в конце рабочего дня, часов в пять. Тогда и договоримся об остальном, или, прибегая к нашему выражению, составим оперативный план. Будем заранее считать, что победа за нами.
— Батоно Николоз, вы не представляете, с какой легкой душой я ухожу от вас!
Следователь чуть заметно улыбнулся, подошел к Отару, взял его за локоть и, переходя на «ты», сказал:
— Не преувеличивай, молодой человек, я ведь еще ничего не сделал. И пусть тебе не кажется, что ты единственный правдолюб на свете. И вообще, все обстоит далеко не так, как тебе представляется.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Тамаз Яшвили вернулся из института усталый, даже ужинать не было сил. Только он умылся и собирался лечь спать, как позвонил Отар и попросил срочно прийти к нему. Голос друга как-то взбодрил Тамаза, он быстро натянул рубашку и вышел на улицу. Быстро сбежал вниз по узенькой улочке и, едва вышел на Давиташвили, сразу поймал такси. Через пятнадцать минут он был у Отара.
— Браво, мой мальчик! Вовремя поспел, мы уже собирались садиться за стол.
Отар был навеселе. Глаза его блестели, словно беспричинная радость распирала его. Тамаз прошел в комнату. За столом сидела незнакомая девушка.
— Познакомьтесь, мой друг, будущий великий ученый Тамаз Яшвили. А это, — он повернулся к Тамазу, — девушка довольно легкого поведения Магда Брегвадзе.
Слова друга смутили Тамаза, он зарделся, а девушка и бровью не повела.
— Не побрезгуй нашим угощением. Картошкой и рыбой я тебя не могу удивить, зато вино у меня имеретинское, если голоден, поджарим еще колбасу.
— Не хочу, и этого хватит.
— А ты не сиди, как Дюймовочка, поухаживай за нами. — Отар потрепал девушку по подбородку и разлил вино. — Ну, бог в помощь!
Он выпил и чокнулся пустым стаканом с Тамазом. Тамаз молча осушил свой стакан и закусил картошкой. На душе почему-то стало тоскливо. От Отара не укрылось состояние друга.
— Что нос повесил? Не люблю постные физиономии. Да, вот что, в холодильнике есть помидоры. А ну, быстренько встань и приготовь нам салат, — обратился он к Магде.
Та с готовностью встала. Тамаз невольно залюбовался ее красивыми, стройными ногами и гибкой талией.
— Эх, как, оказывается, ничтожна человеческая жизнь! — вздохнул Тамаз.
— Чего это тебя на философию потянуло?
— Так. Человек быстро забывает даже самого дорогого друга.
— С чего ты взял, что забывает? — Отар отставил стакан и посмотрел в глаза Яшвили, — И почему ты вообразил, что опущенный нос и молчание олицетворяют горе и скорбь?
— Нет, я не в этом смысле, но, когда я увидел Важа, я еще раз убедился в ничтожестве человека.
— Ошибаешься, мой мальчик, ох как ошибаешься. Человек — прекрасное творение природы. Он — великолепное инженерное сооружение. Ты математик и в этих вопросах разбираешься лучше меня, но ты когда-нибудь пробовал взглянуть на человека как на инженерное сооружение? Всмотрись, как рационально и мастерски расположены органы коммуникации или, допустим, пищеварения. Они, то есть бог, провидение или материя, поместили органы зрения, слуха и мышления в круглую коробку, которую мы называем головой. Они, те есть бог, провидение или материя, предусмотрели даже то, что в один прекрасный день человек изобретет очки и так мастерски расположили уши, чтобы было за что цеплять дужки. Представь себе, как смешно бы выглядел человек, если бы его уши росли на плечах. Или — один глаз во лбу, как у циклопа, а второй — на спине. Какое зрелище являл бы вырез на спине пиджака, откуда выглядывал бы человеческий глаз. Вглядись в пропорции, как мастерски и технически безукоризненно решено все. Одним словом, человек — величайшее инженерное творение природы! Ты согласен со мной?
— Но… — начал Тамаз.
— Никаких «но», да или нет? Человек многому учится у природы, у собственного устройства.
Магда принесла салат.
— Уксусом приправила? — спросил Отар.
— Я не знаю, где он.
— На полке. — Отар пошел показать ей, где уксус, вернулся обратно и продолжал прерванную беседу: — Никаких «но». Разве автомобиль не построен по принципу человека? У него тоже два глаза, легкие, желудок, сосуды. Ему больше нашего необходимы питание и вода. Кончился бензин — все, отъездился, в ту же минуту у него отнялись ноги, и ни с места. А человек без еды и питья может протянуть гораздо дольше. Знаешь сколько? Целых восемнадцать дней. Ты представляешь, что такое восемнадцать дней для человека, которому осталось жить всего тысяча девяносто суток?
— Тебя не поймешь, кривляешься или говоришь серьезно.
— Какое там кривлянье, у меня ум за разум заходит. Вчера один из моих приятелей сморозил такую глупость, что я до сих пор не могу прийти в себя и, наверное, до смерти не приду.
— Какой приятель?
— Есть один, ты его не знаешь. Выпьем еще раз за наше здоровье.
— Что же он все-таки сделал?
— Сначала выпей.
Тамаз выпил и вопросительно уставился на друга. Отар закурил. В глаз попал дым, и он смешно задергал веком.
— Этот принц, этот умник семи пядей во лбу вчера отказался от пятидесяти тысяч, от пятидесяти тысяч новыми деньгами! Тебе, конечно, известно, что деловые люди давно уже считают на новые деньги.
— Кто же предложил ему такую сумму?
— Один ворюга и сукин сын.
— За что?
— За одно-единственное слово.
— За что? — переспросил Тамаз, думая, что ослышался.
— За од-но сло-во! — по складам повторил Отар. — Ему достаточно было произнести одно слово, и дело сделано, пятьдесят тысяч в кармане.
— Что же это за слово?
— Длинная история, но вкратце расскажу. Однако сначала выпьем. — Отар выпил, отправил в рот дольку помидора и продолжал: — Один делец наехал на человека и задавил его, а потом заявил, что не он сидел за рулем, а кто-то угнал его машину и сбил несчастного. Находит типа, который берет преступление на себя. Тому наверняка была какая-то выгода, из одной благотворительности, согласись, на такой шаг не пойдешь. Мой приятель — единственный свидетель, который знает все. Он должен был просто подтвердить, что за рулем сидел не истинный преступник, а тот, что берет вину на себя. Вот и все. Пятьдесят тысяч в кармане. А он… А он, знаешь, что сделал? Грудью встал за правду и отказался от денег. К тому же поймал их за руку. Остальное ты сам можешь довообразить…
— Будь другом, познакомь меня, какой порядочный человек!
— Век бы его не знать!
— Как, ты бы согласился заработать таким мерзким путем?
— Еще как!
— Будь ты на месте приятеля, ты бы поступил не так?