– Нет! Он догнал Моисея и тут же на дороге хотел его умертвить ! Замочить, короче, только не в сортире, а прямо на дороге. За что? Почему? Что преступного сделал верный Моисей? Нет ответа.
– Бухой был Иегова! – взвыл Клюкин. – Неразбавленного перепил!
– И Иегова убил бы Моисея, кабы не моисеева жена Сепфора, – продолжил Мышкин. – Увидев, что дело плохо, она схватила каменный нож… Почему каменный, кстати? – задумался Мышкин. – Непонятно… Схватила каменный нож, мигом отрезала крайнюю плоть у своего сына и бросила обрезок Иегове… Он взял. Зачем? Кто знает?
– Так ведь закусь! – рыдал Клюкин. – Отличная закусь!
– Она еще сказала вдобавок, что совсем не против, если Иегова станет ее женихом. И очень даже хочет, всю жизнь мечтала. При живом муже, который стоял тут же.
– И она переспала с Иеговой? – жадно поинтересовался Клюкин.
– Нет, обманула.
– Все они такие, – огорчился Клюкин. – Во все времена! Вот и верь после этого бабам…
– Все равно! – тупо повторил Литвак. – Всё наше. Мы всё придумали.
Он встал, покачиваясь, зашел к Клюкину в тыл и вдруг обхватил его шею двумя руками.
– Еще одно кощунство… Одно профессиональное движение, и шея твоя пополам, – сообщил Литвак.
– Пусти, идиот! – потребовал Клюкин. Литвак убрал руки и отступил на шаг. – Кощунство… – бормотал Клюкин, ощупывая свою шею. – Ежели по-твоему подходить, то вся Библия – одно большое кощунство.
Мышкин грустно покачал головой.
Он нащупал в кармане мобильник, отошел от стола подальше и набрал номер.
– Здравствуйте! – сказал он профессорским баритоном.
– Зойка, ты? – весело отозвалась Марина. – Не узнала тебя, дорогая! Богатой будешь.
– Хорошо, – согласился Мышкин. – Не возражаю.
– Знаешь, ко мне бабушка пришла. Полгода не виделись. А ты Зоя, откуда звонишь? Из дома?
– С Северного полюса, – ответил Мышкин.
– Понятно, Зоенька. То-то я тебе по проводу звонила, никто трубку не снял, – упрекнула Марина. – Ах, вот оно что!.. Тебя не было дома, говоришь?
– Естественно, – подтвердил Мышкин. – Если я до сих пор в морге. Здесь мой дом.
– Нет, Зоенька, сейчас не могу – бабушка зовет. Перезвоню тебе через пару минут.
Мышкин дал отбой и сунул трубку в карман. Все вокруг вертелось, как на карусели. Он закрыл глаза – карусель остановилась. Мышкин испугался: «Совсем окосел. Не дойду, упакуют в вытрезвитель. Но Литвак не станет меня вытаскивать».
Тут Литвак перед ним и вырос. Совершенно трезвый.
– Надо позвонить по срочному делу, – сказал он. – Дай мобилу.
– Надолго?
– Пара минут.
– Звони, – Мышкин достал из кармана мобильник, но Литвак неожиданно выхватил телефон у него из рук и стал торопливо нажимать на кнопки.
– Сбрендил? – возмутился Мышкин и тут же с внутренним холодом понял: Литваку нужен последний набранный номер. – Ну, Женя, ты хам! Может, и в заднем проходе у меня пороешься?
– Дай срок, пороюсь, – пообещал Литвак. – Кому звонил?
– Тебе-то что?
– Скажи, кому звонил.
– Пошел к черту!
– Скажи… – протянул Литвак и пошатнулся, но не совсем натурально.
– Звонил я самой мадам Баттерфляй. Доволен? Завидуешь?
Он вырвал телефон из рук Литвака и – вовремя: мобильник опять зазвонил.
– Это я, – сказала Марина.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – бодро отозвался Мышкин и отступил от Литвака на несколько шагов. – Желаю добровольцем отправиться на военные сборы.
– Время, место? – рассмеявшись, спросила Марина.
Мышкин глянул на Литвака. Тот вслушивался, выставив вперед левое ухо. На правое он, как и Мышкин, тоже был глуховат.
– Сейчас, – сказал Мышкин и пошел к себе.
– Извини, – сказал он в трубку, закрывая дверь. – У нас тут давно уборку не делали, не подметали, вот и завелись любители чужих разговоров.
– Вы что-то хотели мне сказать, Дмитрий Евграфович?
– И даже спеть! Разрешаю, кстати, говорить мне сердечное «ты». Очень хочется узнать – не всерьез, а так, шутки ради: мы могли бы куда-нибудь пойти вместе? Обогатиться духом. Для начала.
– Только духом? – снова рассмеялась она.
– Остальное по желанию.
– А точнее?
– Большой секрет. Но не пожалеешь. Будет сюрприз.
– Знаешь, – задумчиво произнесла Марина. – Какая-то двусмысленность в твоих словах. Мне не нравится.
– Только не говори «нет»! – торопливо сказал Мышкин. – А вдруг я дам тебе второй шанс?
– Ужас. Разве такое возможно?
– Нет. Невозможно. Впрочем, как хочешь. Я же сказал: вопрос чисто теоретический.
– Тогда все будет зависеть от обоснования твоей теории.
– Понял! Позвоню через пару дней, – и немедленно дал отбой, потому что приоткрылась дверь и просунулась борода Литвака.
Мышкин торопливо убрал из определителя номер Марины.
– Снова звонить пришел? Может, хватит, назвонился?
– Требую продолжения банкета! – мрачно заявил Литвак.
К полуночи Литвак уложил свою бороду на тарелку с остатками буженины и захрапел.
Ухватив его за ноги, Мышкин поволок Литвака по кафельному полу, точно мешок с картошкой, в морг, бросил в угол у двери знаменитый рваный матрас и небрежно свалил на него Литвака.
Неожиданно раздались три мощных удара в железную дверь. Мышкин глянул на часы – половина первого.
– Что за черт в такое время! Ждешь кого, Толя?
– Как и ты.
– Тогда кто может быть?
– Татарин, – ухмыльнулся Клюкин. – Или незваный гость, что еще хуже.
– Неправильный ответ! – огорченно сказал Мышкин. – Слышал про специальную резолюцию Совета Безопасности ООН? Недавно приняли по требованию татарских националистов. Теперь никто не имеет права говорить: «Незваный гость хуже татарина». Иначе попадешь под международный трибунал в Гааге. Прямо в лапы Карлы дель Понте.
– А как теперь надо?
– Теперь надо: «Незваный гость лучше татарина!» Открой.
– Кто? – крикнул Клюкин через дверь.
– Гость, – ответил хриплый бас. – Богатый и интересный.
Клюкин растерянно обернулся к Мышкину:
– Ну, что я сказал? Татарин.
– Открывай, – приказал Мышкин.
Проскрипела стальная дверь, два санитара внесли покойника.
– Вы что, мужики? – возмутился Клюкин. – Совсем умом тронулись? До утра не могли подождать?
– Не могли, – виновато признался старший.
– А если у нас закрыто? Мы случайно задержались. Уже в семь вечера здесь никого. Куда бы дел гостя?
– Назад. А ведь жарко. Держать его в реанимации с живыми? Он же к утру раздуется, как барабан. Там тридцать пять градусов.
Подошел Мышкин.
– Давно зачехлился? [21] – спросил он.
– Часа четыре назад. Уже пованивать начал.
– Ну и громила! – заявил Клюкин, стащив простыню с покойника.
– Замучились, – пожаловался второй санитар. – Живым был куда легче.
Стандартные носилки были мертвецу тесны – ноги свешивались через край. Громадного роста темнокожий мужик лет сорока, чернобородый. На голове – лиловая, плотно увязанная шелковая чалма.
– Индус, что ли? – спросил Клюкин.
– Да вроде того.
– Сикх, – авторитетно заявил Мышкин. – Это сикх. Они даже спят, не снимая чалмы.
– На тот свет тоже в ней отправился, – добавил Клюкин.
– Точно, – подтвердил старший. – Куда его?
– В морг – куда еще? В холодильнике шестая секция свободна. Только не споткнитесь: там, на полу около двери еще один покойник.
– На полу? – удивился санитар. – Ты ж вроде сказал, что места свободные в холодильнике есть.
– Не захотел он в холодильник, – пожаловался Клюкин. – Простыть боится.
Санитар обалдело уставился на Клюкина, но потом увидел на столе реторту со спиртом, ухмыльнулся и понимающе кивнул.
– Выпить ему не предлагали? – спросил он.
– Ему и не надо предлагать, – ответил Клюкин. – Сам хватает, только успевай наливать.
Он повел санитаров в морг, а Мышкин открыл эпикриз.
Сахиб Ромеш Чандра, 48 лет, доктор биологических наук. Коллега, можно сказать… У коллеги опухоль головного мозга, похоже, сожрала все турецкое седло. Назначения: полный курс цитоплазмида – капельница каждые шесть часов. Дополнительно – лучевая терапия. На шее – совсем свежий след шприца, даже лимфа выступила. Значит, тяжелый случай, коль экстренное вливание даже сикху не помогло.
«Что так не повезло тебе, доктор Чандра? – подумал Мышкин. – Ведь в твоих индийских краях, как и в Африке, канцер – редкая штука. Вы больше успеваете по части холеры, чумы и вирусного гепатита… Родился в городе Бхилаи, штат Калькутта… А это что? «Гражданин Соединенного королевства Великобритания»! Так ты, выходит, англичанин? Да, ваших в Англии нынче много. Правильно: пограбили колонизаторы Индию – время платить по счетам. Теперь вы их».
– Бог правду видит, – пробормотал Мышкин. – Жаль – не скоро скажет.
Дошел до описания причины смерти и покачал головой: внезапная остановка сердца. А вот опять метка «индекс-м». Пациент из отделения Крачкова. «Завтра же спрошу Крачка, что за индекс. Почему не знаю, как чеховский городовой? Дай-ка я его вскрою. Сейчас. А то вдруг еще…» И тут он наткнулся на это «вдруг» – запрет на вскрытие.– Даниловна! – поискал он глазами Клементьеву. – Где прячешься?
– Иду, иду-у-у! – раздался из туалета ее голос: она мыла посуду. – Последняя чашка!
– Слушаю вас, Дмитрий Евграфович! – явилась она через минуту, вытирая на ходу руки бумажным полотенцем.
– Глянь, – показал он ей эпикриз. – Вскрывать нельзя. А мне очень надо. Заштопай потом, чтоб даже на погребальном костре череп у него не развалился.
– Ты всегда от меня невозможного требуете, – засомневалась она.
– Возможное каждый дурак сумеет, – грубо польстил Мышкин. – Риска почти нет. Это сикх, по их обычаям, его в день смерти кремировать надо. Так что вряд ли кто-либо будет его перед костром разглядывать. При такой жаре его только в цинк поскорее запаять да через границу. Ему-то все равно: он, по его вере, уже в другое тело переселился. В таракана, например, чему только позавидовать можно. Оттуда ему нас не видно. А я получу ценный материал. Наука ему будет благодарна. И тебе.