Мышкин смотрел на череп дознавателя. Он снова покрылся мелким бисером.
– Разрешите мне, господин дознаватель, обдумать ваши слова и аргументы в коридоре, – вежливо попросил Дмитрий Евграфович. – Серьезные решения я принимаю в одиночку, без свидетелей. Чтоб никто не подумал, что на меня органы оказывали давление.
– Чё? – спросил дознаватель. Потом дошло. – Выведи, – приказал он сержанту Бандере.
Бандера вывел, ушел и появился через десять минут.
– Надумал?
– Кажется, – неохотно сказал Мышкин.
– Заходи!
Перед ним был совсем другой Шарыгин. Глазки, улыбка – сплошная доброта и сочувствие. Кончик носа снова красный. Ну и запах горелой электропроводки.
– Знаете, что я вам предложу, дорогой вы наш Дмитрий Евграфович? – таинственно заговорил дознаватель, словно отец, у которого сын просил велосипед, а он купил мотоцикл и наслаждается сюрпризом.
– Нет, конечно.
– Я вам сейчас очень хорошее дело предложу. Прекрасный выход и разрешение всех противоречий.
И протянул Мышкину большой почтовый конверт.
– Видите, он заклеен.
– Вижу. Что это? Акции «Газпрома»?
– Вроде того.
– Взятка? – усмехнулся Дмитрий Евграфович.
– Но-но! – погрозил пальцем Шарыгин. – Осторожнее. А то вам еще и вымогаловку дошьют. Вымогаловку при свидетелях.
– Так что же?
– Сейчас узнаете. Только крепко держите конверт. И никому не передавайте.
– Даже вам?
– Даже мне. Отдадите специалисту.
– Какому?
– Какому надо. Вас когда-нибудь дактилоскопировали? Отпечатки пальцев снимали?
– Нет.
– Никогда?
– Никогда, – повторил Мышкин.
– Значит, ваших пальчиков у нас нет.
– Это мне неизвестно.
– Но вы же только что сказали…
– Я сказал, что официально меня никогда не дактилоскопировали. Но всегда можно получить отпечатки любого человека. Он и знать не будет. Проверьте вашу базу данных.
– А мы уже проверили! – радостно сообщил дознаватель. – Нет их у нас. Так что держите конверт покрепче. Потому что сейчас будет фокус: айнс, цвай, драй! И в дамках. Максим Петрович! – крикнул он. – Клиент ждет вас с нетерпением. Мы тоже.
Из соседней комнаты появился щуплый старик с клочками желтоватых волос на голове и прокуренными усами и в грязном белом халате. Он поставил на стол дознавателя большую шкатулку, потом принес два школьных микроскопа с облезшей от старости черной краской и поставил перед Дмитрием Евграфовичем.
– Начинайте! – скомандовал Шарыгин. И Мышкину: – Внимание, Дмитрий Евграфович! Напоминаю: держите крепче свой конверт.
Максим Петрович открыл ящик, извлек штемпельную подушку и лист бумаги.
– Руку – правую! – буркнул он.
На вопросительный взгляд Мышкина дознаватель ответил:
– Дайте ему правую руку.
Максим Петрович вцепился в большой палец Мышкина, словно решил его оторвать. Безжалостно выкручивая, приложил верхнюю фалангу сначала к штемпелю, потом к бумаге. Остался жирный черный отпечаток. То же он проделал с остальными пальцами, а под конец сделал отпечатки обеих ладоней Мышкина.
– Сейчас будет самое интересное, – предупредил Шарыгин.
– Ваш инструмент, – сказал Максим Петрович и пододвинул микроскоп к Мышкину. – Начнем сразу с правого указательного. Очень характерный отпечаток с уникальными признаками. Прошу взглянуть.
– Да, пожалуйста, Дмитрий Евграфович, – добавил дознаватель. – Оцените и сравните. Проведите экспертизу сами. Уверен, у вас получится.
Мышкин навел микроскоп на резкость и рассмотрел узор. Надо же, сохранилась тоненькая белая ниточка от давнего, еще детского пореза. Ему было пять или шесть лет, когда он развил любимый бабушкин бокал «Наполеон» богемского стекла.
– Полюбовались? – спросил Шарыгин. – Вскрывайте конверт.
Там оказались такие же отпечатки. И подпись: «Отпечатки пальцев, оставленные преступником на бутылке, которой была убита А.М. Шатрова».
– Сравните, – предложил Шарыгин.
– Правый указательный, – напомнил Максим Петрович.
Тут и сравнивать было нечего. Вот он, шрам.
– Мой отпечаток, – сказал Мышкин. – Ну и что?
– Заносим в протокол, – заявил Шарыгин. – Подозреваемый признал, что отпечатки на орудии убийства принадлежат ему. Признали? – он глянул на Мышкина.
– Разумеется. Мои отпечатки. Я оставил.
– Замечательно! – восхитился Шарыгин. – На бутылке, на бутылке оставил! Да?
– Вы не расслышали? – спросил Мышкин.
– Подпишите протокол экспертизы. Что вы согласились с выводами. Чтоб потом не утверждали, что доказательства сфабрикованы.
– Что? Какие доказательства? Этот бред вы называете доказательствами? – брезгливо сказал Мышкин. – Это не доказательства.
– А что это? – удивился Шарыгин.
– Бред сивой кобылы у мешка с овсом. Я же только вам сказал – да, брал бутылку в руки, оторвалось горлышко, я порезался. Посмотрите внимательнее! – он протянул раскрытую ладонь Шарыгину, но тот стукнул кулаком по столу.
– Арестованный Мышкин! Сидеть! Руки на колени! Сержант!..
Одним прыжком Бандера оказался рядом.
– Не спускай с него глаз! – приказал дознаватель. – Видишь, угрожал жестами. Если повторит попытку покушения на дознавателя, то… Понял-нет?
– Так точно! – рявкнул Бандера.
Толстяк успокоился.
– И опять вы нас за лохов держите. Унижаете. Обижаете. Оскорбляете. Обзываете всячески – то сумасшедших здесь, в главном управлении МВД, нашли, то лошадей. А ведь мы терпим. Мы не железные. Мы, в некотором роде, тоже являемся потерпевшими. От вас.
– Очень интересно, – сказал Мышкин. – Будете требовать возмещения ущерба?
– А как же! – воскликнул Шарыгин. – Ведь что получается: мы к вам по-человечески, наручники сняли. Никто вас не бьет. Не запугивает. Иголки под ногти не загоняет. Педерастам на расправу вас никто не отдал – пока! И что за это? Мы к вам лицом повернулись, а вы к нам, простите за грубое выражение, повернулись задом. Ягодицами, значит.
– А другой музыки у вас нет? – вежливо поинтересовался Мышкин.
– Какая музыка? – возмутился дознаватель. – Ты про что?
– Про постановление суда о моем аресте или задержании. В соответствии с законом.
– Законное желание, – согласился дознаватель. – Правосудие должно торжествовать везде и в любое время.
Он посмотрел на часы.
– К счастью для вас, господин Мышкин, судья уже проснулся. И должен быть на службе.
Он подвинул к себе телефон и набрал номер.
– Ваша честь, Иван Александрович! От всей нашей команды приветствую вас! Да, Шарыгин. Срочно нужен ордер, знаете, просто немедленно. Да, нас можно немного поздравить. Обложили зверя. Да, мокрое… Серийный убийца и педофил. Тот самый, целый год за ним бегали, высунув языки. Любовницу свою бутылкой замочил. Двух девочек в феврале изнасиловал, десять и восемь лет. И еще двоих уже в апреле. И всех убивал, сволочь. Признание? Хочет явку с повинной. Дает признательные вовсю. Уже показал, где закопал двух, февральских. Апрельских завтра покажет. Нет, ордерок сейчас надобно. Иначе, боюсь, на свободе он до тюрьмы не доживет. А нам он нужен живым, и закону тоже. Сейчас продиктую. «Мышкин Дмитрий Евграфович, 1970-го года рождения, 15 января. Родился в Ленинграде. Разведен, детей нет. Проживает: седьмая линия, двадцать пять, квартира двадцать пять. Сейчас пришлю сержанта Бандеру.
По мере того, как Шарыгин излагал дело, Мышкина все сильнее охватывало отчаяние. Он теперь осознал, что может вообще не выйти отсюда.
– Ну что, придурок? – усмехнулся Шарыгин. – По-моему, у тебя появились большие проблемы. Или нет?
– Зачем вам это? – тихо произнес Мышкин. – Зачем чужих преступлений навешиваете?
– А почему нет, если выпала такая возможность? – весело ответил дознаватель.
– Но вы же знаете, что я ничего не сделал. И дети… Вы хотите меня посадить. А настоящий педофил и убийца на свободе. А если он завтра вашего ребенка убьет?
– Не убьет! – заверил Шарыгин. – По причине наличия отсутствия.
– Других убивать будет. Не жалко детей?
– Значит, так, – перебил его Шарыгин. – Хочешь жить – будешь дышать, как я скажу. Последний шанс тебе даю: явку с повинной. Тогда тебе дадут шесть, от силы десять лет трудовых лагерей. А если, идя тебе на встречу, Шатрову мы переквалифицируем как непредумышленное убийство, по неосторожности, – вообще красота. Срок в два раза меньше. А там и на УДО можно заяву подавать. Отдохнешь на зоне годика три и выйдешь довольный и счастливый.
– УДО? Что это?
– Условно-досрочное освобождение. Все-таки я слишком мягкосердечный и гуманный – а, Бандера? Гуманный?
– На все сто! – важно подтвердил сержант Бандера.
– А заявление об изнасиловании? Которое в деле?
Шарыгин махнул рукой.
– Можешь забыть. Выручу тебя еще раз, авансом. Мы люди добрые. Мы, может, друзья твои, настоящие. Таких нигде не найдешь.
– Я не могу… – сдавленно произнес Мышкин. – А убийца тем временем…
Толстяк приблизил к нему свое круглое лицо, по-прежнему издававшее легкий запах сгоревшей проводки, и медленно, с ненавистью и презрением, заявил:
– Ты и есть убийца, придурок! И дело твое конченое! Разве что на зоне совершишь попытку к бегству. Которую, конечно, конвой пресечет.
– Я не побегу, – мрачно сказал Мышкин. – Не дождетесь. Не будет такого подарка Бандере.
– Ха! – удивился Бандера. – Все так говорят поначалу: «Не побегу!». Если надо побежишь, как миленький. До самого горизонта.
Мышкин решился.
– Давайте бумагу и ручку, – сказал он Шарыгину.
Потом спросил:
– Что писать?
– Все равно что, – ответил Шарыгин. – «В ГУВД от такого-то, год рождения, адрес. Явка с повинной. И дальше излагай поближе к материалам дела.
– Покажите материалы дела. Я должен посмотреть. Вы же не хотите, чтобы появились непреодолимые противоречия? Ни один суд не примет.
Шарыгин и Денежкин переглянулись.
– Умный, – кивнул Денежкин.
– А ты как хотел? – довольно ответил Шарыгин. – Господин Мышкин у нас большой специалист. Он ученый. Его даже к крупным делам привлекают. И прокуратура, и следственный комитет, и даже КГБ привлекал.