Златкис умолк.
«Получил по морде? – торжествующе спросил Демидов. – Еще как получил».
– Почему вы решили, что в Успенской клинике должен быть новый главврач? – наконец спросил Златкис.
– Это не я решил, что он должен быть! – отпарировал Демидов, притворяясь, что понял совсем другой смысл вопроса. – Чтобы не тратить зря ваше время, могу проинформировать: господин Беленький, известный вам, в настоящее время лежит в нашей клинике с подозрением на обширную опухоль головного мозга. А Евгений Моисеевич Литвак, которого вы, полагаю, хорошо знаете, в последнее время пристрастился ночевать в вытрезвителе на Канареечной улице. Знаете такой?
– Нет, не знаю, – машинально ответил Златкис.
– Вам и не обязательно знать. Только если бы не эти его новые привычки, такой серьезной утечки информации, вполне возможно, не случилось. Увы, он имеет отношение к случившемуся, хотя, возможно, и не подозревает, что стал разменной фигурой в чужих руках. В тех самых, – добавил Демидов, – которые купили его лояльность обещанием, что он получит должность заместителя главврача клиники.
– Неужели?
– Конечно, Евгений Моисеевич – и это мое личное мнение – может быть хорошим руководителем, – не отвечая, продолжил Демидов. – Сам по себе он может принести определенную пользу нашему общему делу. Но алкоголизм, даже у очень хорошего человека, – фатальная и неустранимая опасность. Никогда и никто не может сказать, как поведет в трудной ситуации человек, даже полностью вылечившийся от алкоголизма.
– Здесь я вынужден с вами согласиться, – почти дружелюбно сказал Златкис.
– Вы, наверное, знаете, как хорошо я отношусь к Евгению Моисеевичу. Даже слишком хорошо. И в силу именно этого моего отношения, мне трудно представить, как доверить и ему ту самую информацию. Нет гарантии, что она не попадет вместе с ним в учреждение на Канареечной. Там, знаете, по-скотски относятся к клиентам. Обыскивают, грабят.… И скажу вам откровенно, Соломон Наумович: в клинике Евгения Моисеевича не любят. Если он займет руководящую должность, непременно столкнется либо с саботажем, либо его подставят под удар вместе с репутацией клиники. И тогда делу конец.
– Просто безобразие, – двусмысленно прокомментировал Златкис.
– Мне очень не хотелось вас огорчать, – дерзость Демидова достигла того градуса, когда он позволил себе разговаривать со Златкисом дружеским и даже сочувственным тоном. – Но я не мог скрыть от вас эту информацию. Для этого я вас слишком уважаю и ценю как незаменимого фундатора Антиракового фонда.
– Так-так. Спасибо. Но, боюсь, вы преувеличиваете мою роль в истории, – с легким недовольством ответил Златкис. – Хорошо!
– Что хорошо? – вкрадчиво спросил Демидов. – Извините, я не понял вас.
– У вас есть конкретные предложения? Для окончательного решения вопроса?
Демидов едва удержался от смеха. Златкис цитирует Гиммлера, взявшегося в свое время за окончательное решение еврейского вопроса.
– Нет, – сказал он.
– Почему?
– Полагаю, что окончательно решать должен новый главврач.
– А теперь послушайте меня, мсье Демидов! – жестко заговорил Златкис. – В Успенской клинике уже есть высококвалифицированный главный врач. И в новом главвраче нет никакой необходимости, потому что такая замена отрицательно скажется на нашем с вами общем деле, а значит, на здоровье наших пациентов. Поэтому прошу вас там работать, сколько считаете нужным. Это и просьба, и одновременно мое окончательное решение. А теперь скажите: вы абсолютно убеждены, что у моего племянника нет никаких перспектив карьерного роста?
– Теперь я убежден в обратном, – ответил Демидов. – Думаю, он может стать хорошим заместителем главврача по медицинской части. Главное, обеспечить хороший присмотр за ним. И контроль – дружеский, ненавязчивый. Это в моих силах.
– А по безопасности клиники? Есть предложения?
– Нужна конкретная координация усилий главврача и руководства службы безопасности. Например, я считаю, что служба должна воздержаться от любых акций, пока я не получу все похищенные материалы и буду уверен, что получил абсолютно всё!
– Может быть, следует все, что вы получите, отправить сюда, нам?
– Непременно! Непременно надо отправить вам. Но есть одна досадная деталь.
– Именно?
– В последнее время я, как руководитель и просто врач, ощущаю недостаток своих возможностей. Оставаться просто наемным работником значит упускать возможности для развития клиники.
– Хм, вот вы о чем… – хмыкнул Златкис.
Демидов ждал.
– Знаете, удивительные в жизни бывают совпадения, – вполне дружеским тоном заговорил Златкис. – Именно вчера я подумал, что давно пора вам стать полноценным членом Европейского Антиракового фонда. Но вчера я не мог поставить этот вопрос на совете директоров ввиду перегруженности повестки дня. Сегодня у нас пятница?
– У вас, наверное, еще четверг.
– Скоро будет пятница… В понедельник совет заседает снова. Полагаю, уже в среду вам будет направлено официальное извещение о вашем приеме действительным членом и мажоритарным акционером фонда.
– Спасибо, – равнодушно проговорил Демидов. – В таком случае, если не возражаете, вернемся к нашей проблеме после среды. К тому времени, когда придет уведомление, я смогу сообщить вам конкретные, более приятные новости. Вы не против?
– Я только за! – заявил Златкис.
– В таком случае до среды?
– До среды. Всем вам благ.
Положив трубку, Демидов некоторое время прокручивал заново разговор со Златкисом. Кажется, все сделано правильно. И тут он увидел, что на селекторе горит красная лампочка – он не отключил секретаршу.
Он выскочил в приемную. Там никого не было. Селектор со стороны секретаря был выключен. Демидов перевел дух.
Он позвонил на вахту.
– Доктор Мышкин ушел?
– Нет, Сергей Сергеевич, при мне не выходил, – ответил дежурный. – Ключ не сдан. Что-нибудь передать, если появится?
– Ничего. Ничего не надо передавать. Сам разберусь.
24. «Мартель» из Орли
«Кажется, это чертово колесо все же сбросило меня на асфальт», – думал Мышкин, спускаясь в патанатомическое отделение.
Большая Берта оживленно болтала по телефону. Обернувшись на звук шагов Мышкина, она вдруг побледнела, медленно встала и выронила телефонную трубку, которая с треском раскололась на кафельном полу. Но Клементьева даже не заметила. Она, застыв на месте, вглядывалась в Мышкина широко раскрытыми глазами.
– Ты чего, Татьяна? – встревожился Мышкин.
Большая Берта не отвечала. Он на всякий случай оглянулся: сзади никого не было.
– Да что с тобой? – громче спросил он.
Она беззвучно, как рыба, открыла рот и молчала. Потом так же беззвучно заплакала.
– Тебя кто-то обидел? Литвак? Да говори же! – крикнул Мышкин. – Кому харю бить?
Она отрицательно покачала головой и выговорила шепотом:
– Что они с тобой сделали, Дима!..
– Кто? С кем? Что сделали?
Клементьева открыла свою сумочку, достала круглое вогнутое зеркальце и протянула ему. Мышкин глянул на себя и вздрогнул: на него смотрел незнакомый мужик, совершенно седой. Очки свои, правда, Мышкин узнал.
– Еще и это… – усмехнулся он и неожиданно подмигнул Клементьевой. – Ничего особенного: одномоментная потеря меланина вследствие психосоматического шока. Иначе говоря, стресса. Хорошо, голова еще на месте. Ты одна? А где армия негодяев?
Она высморкалась.
– Часа два как разбежались.
– Вот так всегда! Стоит начальству отвернуться, как тут же пьянки, бабы, нарушения трудовой дисциплины…
– Литвак взял отпуск. За свой счет на десять дней, – сказала Клементьева.
– Наглеет со второй космической скоростью! Ведь я его не отпускал.
– Крачков отпустил.
– Без меня не имел права.
– Так ведь похороны, – напомнила Большая Берта.
– Он сказал?.. Литвак сказал, когда?
– Не сказал.
– Что ж так?
– Так ведь уголовное дело. Когда ему разрешат похоронить?
Мышкин кивнул:
– Да – экспертиза, вскрытие… Масса формальностей. К тому же там не все ясно. Есть детали, не укладывающиеся в следственную версию.
Он задумался и не сразу заметил, что Клементьева молча стоит рядом и словно ждет чего-то.
– Думаешь, у меня крыша поехала? – спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
– Не думаешь, значит… – сказал Мышкин. – А что думаешь?
– Абсолютно ничего.
– Ты счастливый человек, если так можешь!
Он зябко передернул плечами.
– Мерзну. Отчего здесь такая холодина?
Клементьева посмотрела на психрометр рядом на стене. Мышкин тоже всмотрелся в шкалу градусника.
– Странно, – удивился он. – Двадцать шесть по Цельсию, а холодно. Может, это двадцать шесть мороза?
– Двадцать шесть выше нуля, – уточнила Большая Берта.
– Ну, если ты так считаешь… Тогда налей мне рюмочку.
– Разбавить?
– Как обычно.
– Значит, пополам, – сказала Клементьева. – Ключ?
Он пошарил по карманам – ключа от фляги не было.
– Потерял, наверное. Или дома оставил. Придется ломать замок.
– Теперь это трудно, наверное… – то ли спросила, то ли сообщила Клементьева.
Конечно, трудно. Мышкин вспомнил, что позавчера он сам запер флягу со спиртом не на цепь с обычным замком, как всегда, а на антиугон – немецкий рычаг с секретом для запирания рулевого колеса автомобиля.
– Можно дырку во фляге проделать, – придумал Мышкин. – А потом деревянным клином забить.
– Ой, – всплеснула руками Большая Берта. – Я совсем забыла. У нас же коньяк есть!
– Как сюда мог попасть коньяк? – удивился Мышкин.
– Французский, – почему-то смутившись, ответила Большая Берта. – «Мартель».
– Да знаю я этот «мартель»! – фыркнул Мышкин. – Правильное название – «бормотель»! Непрерывное круглосуточное производство в подвале на Весельной улице.
– Нет-нет! Настоящий! – возразила Татьяна. – Там покупали!
– И где же твое там