Эти несколько секунд оказались роковыми. Джип успел вывернуть и загородил ему дорогу. Из машины выскочил водитель в зеркальных очках и молча, улыбаясь, двинулся к Мышкину. В руках он держал наизготовку тяжелую полированную бейсбольную биту. «Да, – успел подумать Дмитрий Евграфович. – Вот такая она, смерть, – всегда молчит и неотвратима… Но где второй?»
Лишь когда водитель приблизился почти вплотную и занес биту над головой, Мышкин увидел в зеркальных очках, что второй – сзади и тоже с битой. Он развернул ее в сторону и обрушил на голову Мышкина боковой удар. В тот момент, когда щеки Мышкина коснулась струя воздуха, которую гнала перед собой бита, он резко присел.
Хрястнуло, будто переломился ствол дерева. Бита, свистнув над головой Мышкина, обрушилась на левый висок водителя и враз снесла ему череп до нижней челюсти. Из разорванных шейных артерий ударили вверх два ярко-красных фонтана и сникли. Водитель без головы, но с нижней челюстью, поверх которой свисал фиолетовый язык, пошатался из стороны в сторону, выронил биту, подскочившую на базальте, и медленно свалился набок, заливая кровью площадь. Голова шлепнулась рядом, очки отлетели в сторону, и Мышкин увидел, что голова сонно хлопает веками, с удивлением глядя на него. Второй застыл и молча таращился на свою окровавленную биту.
Воздух дрогнул от криков в толпе. Мышкин побежал на крики, врезался в толпу и протолкался в вестибюль метро. Тут он остановился, задержал дыхание и невозмутимо, даже нехотя, лениво, извлек из кармана жетон, небрежно опустил в щель турникета и, едва удерживаясь от желания сбежать по ступеням, опустился на перрон. Тут же перед ним раскрылись двери подошедшего поезда.
Отдышавшись, он попытался сообразить, куда идет поезд. Оказалось, в сторону Финляндского вокзала.
Через две остановки у него зазвенел мобильник. Лицо Большой Берты обозначилось на дисплее.
– Срочно? – отрывисто спросил Мышкин.
– Извините, Дмитрий Евграфович, еще раз хочу спросить: вы разрешаете все-таки, чтоб Валерий Васильевич вам позвонил?
– Какой еще Валерий Васильевич?
– Ту…
– А, вспомнил! Твой ухажер.
– Он не ухажер, а просто знакомый, – смутилась Клементьева.
– Так просто не бывает!.. Пусть звонит. Только сейчас, немедленно. Больше такой возможности у него не будет.Телефон Туманова оказался защищенным, и его номер мобильник Мышкина не определил.
– Мне очень хотелось бы с вами повидаться, – в меру доброжелательным тоном заговорил Туманов. – В ближайшее, наиболее удобное для вас время.
– Я не занимаюсь частной практикой, – с подчеркнутой неприветливостью сказал Мышкин.
– Это мне известно, Дмитрий Евграфович. Но вы ведь консультируете коллег, экспертов, разные организации, в том числе и неправительственные? – спросил Туманов.
– И что?
– Прошу вас проконсультировать меня по одному вопросу. Прошу вас, не спешите отказываться сразу! Я сознаю, что любой труд, должен быть оплачен. А консультация такого специалиста, как вы, безусловно, должна оплачиваться по высшим ставкам.
«Таких специалистов, как вы… – передразнил Мышкин. – На тщеславие бьет, но аккуратно».
– Вы патологоанатом? – спросил Дмитрий Евграфович.
– Нет.
– Врач?
– Нет.
– Значит, вы следователь прокуратуры?
– Я не следователь, хотя вполне мог бы им стать.
– «Мог» – в нашем деле не считается, – отрезал Мышкин. – Тогда зачем вам моя консультация? Что вы хотите от меня услышать? По какому вопросу?
– По вопросу… по вопросу больше морального свойства, нежели медицинского.
– Тогда вам нужен психиатр. Или священник.
– Нет, Дмитрий Евграфович, только вы сможете мне дать нужный совет. Позвольте я задам вам вопросы при встрече. Уверяю, в моем любопытстве нет ничего такого, что противоречило бы вашим моральным убеждениям.
– Ха! Очень интересно! Вам известны мои убеждения?
– Полагаю, да.
– Откуда же, позвольте полюбопытствовать? Я вас не знаю, вы меня – тоже.
– Видите ли, – осторожно сказал Туманов, – По-моему, в настоящий момент важна сама информация, а не ее источник.
– Понятно: значит, вы заканчивали дипломатическую академию.
– Другое учреждение, но тоже интересное.
– И там вы научились так уходить от вопросов и, отвечая, не отвечать на них?
– Спасибо за комплимент, хотя и незаслуженный. Обещаю подробно ответить на все ваши вопросы. Когда это можно сделать?
– Сейчас. Минут сто двадцать свободных у меня есть.
– Огромное спасибо.
– Где?
– Я нахожусь сейчас в Комарове. Недалеко от того дома, где вы снимаете дачу.
– И это вам известно… Расписание поездов тоже знаете? Когда к вам ближайший?
– Я сейчас же пришлю за вами машину. Она в городе и через десять-пятнадцать минут будет вас ждать вас у Финляндского вокзала.
– Я буду около памятника Ленину. Как он выглядит?
– Он сам подойдет.Водитель тумановского БМВ оказался сумасшедшим.
Как только выехали на шоссе, он сразу дал сто пятьдесят километров в час и до Комарова не снижал скорость. Мышкин судорожно вцепился в сиденье и упрямо молчал, только сердце замирало на поворотах.
– Гаишников не боитесь? – только и спросил он, когда машина остановилась у железнодорожного переезда.
– Пусть сами меня боятся, – заявил водитель, показывая редкие белые зубы.
«Не курит», – решил Мышкин и спросил:
– А если по колесам стрелять будут?
– Непробиваемые.
– А стекла, кузов?
– То же самое.
«Ну и ну! Бандит этот Туманов, определенно. Нахватался слов, как сучка блох, и под интеллигента косит…»
– Приехали! – объявил водитель.
Перед ними был большой двухэтажный кирпичный дом за сплошным забором из потемневших от старости досок. Открылись ворота, автомобиль въехал и остановился около огромной кучи угля, мелкого, пополам с породой.
Эту дачу Мышкин знал, вернее, проходил мимо почти каждый день, когда постоянно жил здесь, снимая в государственном дачном кооперативе крохотную комнату с верандой. За забором всегда стояла тишина, но там жили круглый год. Летом из калитки выходили всегда парой высокий подтянутый старик в парусиновых китайских брюках и допотопной футболке-сеточке и с ним аккуратненькая маленькая старушка в лиловом в горошек ситцевом платье и неизменно в соломенной шляпке с пучком искусственных цветов за лентой. Они медленно около часу гуляли по сосновому бору. Зимой из трубы шел тяжелый темно-синий дым и до вечера вокруг держался удушливо-кислый запах дешевого угля.
Дверь машины открылась – Мышкину вежливо улыбался тот самый Туманов. Сейчас Дмитрий Евграфович рассмотрел его подробнее. Ему было под сорок, загорелый и совсем седой. На нем был спортивный костюм, но и так было видно, что хозяин отлично тренирован: в каждом движении легкость и свобода.
– Большое спасибо, что приехали, – сказал Туманов. И внимательно вгляделся в лицо Мышкина. – Что-нибудь случилось?
– Нет-нет! Ничего не случилось! – торопливо ответил Мышкин. – Куда идти?Они сидели в гостиной на первом этаже у окна, забранного противомоскитной сеткой; сквозь нее просвечивало солнце, и казалось, что оно состоит из тысячи мелких ярко-оранжевых сот. Чай готовила та самая старушка, которую Мышкин здесь и видел, только теперь она была в черном и сильно высохла и сгорбилась.
– Мария Александровна Туманова, – представило ее Туманов. – Вдова моего дяди Александра Степановича.
– Давно здесь живете? – поинтересовался Мышкин, когда старушка вышла.
– Второй день. Дачу эту убийцы в белых халатах (тут Мышкин вздрогнул) заставили продать за бесценок. Но обратно выкупал ее уже гораздо дороже. И то новые хозяева согласились только после того, как им пообещал, что через суд докажу незаконность сделки.
– И много содрали? Извините, – спохватился Мышкин. – Я бываю иногда непросительно бестактен.
– Много. Ушли почти все мои сбережения за восемь лет.
– Зато вы хорошо вложили свои средства. Что может быть лучше – участок в Комарове и такой дом. Земля здесь дороже, чем в зверинце новых русских – в Рублевке.
– Дороже, – согласился Туманов. – Однако все это принадлежало и сейчас принадлежит по праву наследства вдове брата моего отца. У нее больше ничего нет. Вот квартиру вернуть уже не удастся.
– А вы теперь наследник Марии Александровны?
– Нет.
«А кто?» – хотел спросить Мышкин, но вовремя прикусил язык. Роль высокомерного и хамоватого субъекта, которую он себе выбрал, начинала его тяготить.
Видно догадавшись, Туманов добавил:
– Это ее личное дело – кого назначить наследником. Пусть сама решает.
– В наше время, – Мышкин взял печенье – такое тонкое, что сквозь него он с любопытством посмотрел на солнце. Подумал и взял еще сразу три. – В наше время, – глотнул он из стакана в тяжелом серебряном подстаканнике, украшенном кремлевскими башнями, – редко сталкиваешься с подобным бескорыстием.
– Вы о деньгах? – исподлобья глянул на него Туманов. – Никакого бескорыстия здесь нет. Просто я вернул долг. И далеко не полностью. Если бы мне пришлось выложить не миллион долларов, как сейчас, а миллиард, то все равно это мелочь по сравнению с тем, что сделала для меня эта семья. Я им обязан жизнью в самом прямом смысле этого слова.
Он кашлянул и отвернулся, глядя на оранжевую оконную сетку.
Мышкин молчал. Он точно знал, что Туманов сейчас начнет рассказывать.
– Мой отец, Василий Степанович Туманов, был простым школьным учителем. Он погиб в девяносто третьем году, в октябре, около Дома Советов, больше известного нам как московский «Белый дом». Который Ельцин и его друзья-убийцы сделали черным. Как и всю Россию.
– Депутат? Защитник? Ополченец?
– Ни тот, и другой, ни третий. Но, как обычный советский человек, считавший, что нет ничего дороже правды и справедливости, пришел к блокированному Верховному Совету – тому самому Верховному Совету, который, кстати говоря, лишил нас с вами Родины, поддержав уничтожение СССР. Пришел сам не зная зачем. Просто посочувствовать. Он видел, как подонки расстреливали из танков эту власть – законную, что там ни говорить. Видел, как горел Дом советов, но не наслаждался, как наслаждался подонок Булат Окуджава. Ельцинские бандиты расстреляли отца и еще несколько сотен человек на стадионе рядом. Расстреляли просто так, за компанию… Мать умерла через месяц – сердце. А я – единственный ребенок… – он вздохнул и улыбнулся, и Мышкину его улыбка показалась застенчивой и совершенно беззащитной. – Я, как легко догадаться, свалился на самое дно. В самое дерьмо. Школу бросил, подсел на героин. Продал родительскую двухкомнатную в Сосновой Поляне, переехал в комнату в коммуналке, потом и комнату продал. Жил в колодцах теплотрасс. На героин перестало хватать, перешел на всякую дрянь типа эфедрона. Стал грабить людей. Хуже – пенсионеров стал грабить. Дело нехитрое. Следишь в сберкассе, кто получает пенсию, провожаешь до дома, оглушаешь и отбираешь все. Через пару дней – в другую сберкассу.