Туманов грустно вздохнул:
– Все эти ПАСЕ и ООН, дорогой Дмитрий Евграфович, рассчитаны только на тех, кто ненавидит Россию, как ненавидел раньше СССР. Что касается министров и президентов России, то не мне вам сообщать: нынешней власти на своих граждан сугубо наплевать. У нее совершенно другие задачи. Вернее, одна, зато большая: наглое, просто безумное воровство, помноженное на истребление собственного населения. За всю ее тысячелетнюю историю России такого гнусного правительства еще не было. Так что нам, можно смело сказать, повезло.
– Чем?
– На наших глазах такие события, такие катаклизмы… Помните у Тютчева? «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»
Мышкин протестующе поднял ладонь.
– Нет, – сказал он. – Я не могу этому радоваться. Мне не хватает хорошей, полезной для здоровья, порции цинизма. И я не в состоянии поверить… про рабов.
– Дело ваше, – пожал плечами Туманов. – Я вам рассказал только о том, что видел собственными глазами… Еще один вопрос: как вы определили, что в джипе были убийцы? По каким признакам? Это профессиональный интерес, – пояснил он.
– То, что они убийцы, я никак не определял. А почему решил, что от них надо подальше? – задумался Мышкин. – Было еще какое-то словечко… какая-то фраза. Вот, вспомнил: они сказали, что их за мной прислали «хорошие люди». Дело в том, что хорошие люди звонят заранее и спрашивают, могу ли я к ним приехать. Или они ко мне. По-другому не бывает. Следовательно, их прислали нехорошие люди.
Туманов кивнул.
– Похоже, вас голыми руками взять непросто. Это мне нравится. Значит, я не ошибся, обратившись к вам, Дмитрий Евграфович.
– Итак… – сказал Мышкин.
– Итак, предварительные выводы, – продолжил Туманов. – В городе вам лучше не показываться, по крайней мере, пока мы с вами что-нибудь придумаем.
– У меня отпуск за свой счет. Десять дней.
– Они нам с вами очень нужны.
– Запрусь на даче.
– Только не на своей! – предостерег Туманов. – И к вашему другу художнику тоже не ходите.
– И про него знаете? – удивился Мышкин.
– И про него немножко, – кивнул Туманов. – Вас будут искать по известным адресам. То, что вы сейчас здесь, не знает пока никто из посторонних. Да вот беда: мне надо ненадолго отлучиться из России, поэтому прошу дождаться моего приезда здесь, на этой даче. Я с Марией Александровной уже переговорил.
– И каждый день ездить на работу? Утомительно все-таки… Даже если машиной…
– Вас будет везде сопровождать наш сотрудник – до моего приезда. И прошу не пользоваться своей трубкой. Сергей вам даст другую. У него их много. И все защищены.
– Что ж… – решительно перевел дух Мышкин. – Так и быть. Послушайте, Туманов, можно я уже сегодня у вас переночую? Никаких сил возвращаться.
– Милости прошу. Только обяжете меня.28. Сообщница Ольга
Когда въехали в город, Мышкин сказал:
– Мне нужно в клинику.
– Надолго?
– Часа на два. Не возражаете?
Сергей подумал.
– Лично мне возразить нечем. На два часа, на три. Проблема в том, что я не должен оставлять вас одного.
– И в туалете? – криво усмехнулся Мышкин.
– И туалете, – невозмутимо подтвердил Сергей.
– Тогда пойдемте вместе. Вы можете подождать в моем кабинете. Может, мне и не два часа понадобится, а меньше.
Они въехали на Тучков мост, забитый автомобилями. БМВ пополз со скоростью черепахи – его обгоняли пешеходы.
– Думаю, что мне не следует светиться рядом с вами. Пока никто не знает, что вы не один, а со мной, преимущество на нашей стороне. Сделаем так: вы выйдете метров за тридцать от больницы, я сделаю круг по острову и припаркуюсь у приемного покоя. Будто жду на выписке кого-то. Только одна просьба: если вдруг что-то вокруг покажется вам необычным или тревожным, немедленно дайте мне знать.
– Как?
– Вот вам мобильник. Нажать на цифру семь, и я приму сигнал.
Ему повезло: Ольга в приемной была одна. Мышкин приложил палец к губам и вопросительно кивнул на дверь Демидова.
– Нет, – сказала она. – С утра.
– Ты однажды меня уже спасла, – тихо сказал Мышкин. – Выяснилось, что это была только часть спасения. Тридцать процентов.
– Нужны еще семьдесят? – чуть порозовела девушка.
– Еще семьдесят.
– Это опасно? – улыбнулась она.
– Как сказать. Думаю, тебе особенно не стоит бо…
– Я не про себя спрашиваю, – перебила Ольга. – Про себя мне и так известно: вы не станете заталкивать меня в мышеловку.
– Почему ты так решила? – удивился Мышкин.
– И решать нечего. Так знаю. А вот для вас? Опасно?
– На этом этапе еще не очень. То, что я прошу, вообще говоря, мелочь. Но от нее многое зависит. В том числе, человеческая жизнь. И не одна. Сотни, даже тысячи.
– И ваша?
– И моя тоже.
– Что я должна сделать?
Она внимательно выслушала и задала только один вопрос:
– Когда?
Он глянул на часы.
– Минут через десять.Дверь в аптеку была из броневой стали, с сейфовыми замками. На косяке – глазок видеокамеры, рядом с ним табличка «А.Н. Шеншина, заведующая», под ней записка маркером: «Любая выдача – только с санкции главврача».
Мышкин ни разу не был в аптеке. Он нажал на белую выпуклую кнопку звонка. Дверь немедленно распахнулась, будто Шеншина только и ждала его.
– Прошу, Дмитрий Евграфович! – громко сказал динамик приветливым женским голосом. – Я вас вижу на мониторе. Не стесняйтесь.
Тяжелая дверь мягко закрылась за ним, он оказался в тамбуре. Отворилась вторая – тоже сейфовая с тонну весом и, пропустив его, снова закрылась.
– Здравствуйте, Александра Николаевна.
– Рада вас видеть, – сказала Шеншина. – Хоть и не могу догадаться, зачем вам понадобилась.
Шеншиной на вид было лет пятьдесят. Еще три года назад у нее были роскошные, червонного золота волосы, которые она заплетала в косу и, по давней моде советских женщин, укладывала на голове золотой короной. Болтали, будто к ней из Киева специально приезжала Юлия Тимошенко узнать, как это делается: вороватая богачка, чтоб не сесть за решетку, рвалась сначала в премьер-министры, потом в президенты Малороссии. Корона – знак коллективному бессознательному, кому должна принадлежать власть. «Вранье, конечно, – считал Мышкин. – Другое дело, любая женщина с такой короной выглядит королевой».
Теперь косы у Шеншиной нет, а золото превратилось в тусклое серебро. Три года назад она овдовела. У мужа случился обширный инфаркт, осложнившийся уже через два часа отеком легких. В реанимацию больницы, дежурившей в городе по скорой помощи, он попал только к вечеру.
В приемном покое Шеншину сразу предупредили: противоотечные препараты, по приказу министра здравоохранения Голиковой, теперь не входят в перечень бесплатных жизненно важных лекарственных средств. Надо платить. И желательно поспешить: пациент может задохнуться в любую минуту.
– Будем лечить? – спросил ее дежурный врач. – Или так пусть помрет?
Черный юмор до Шеншиной не дошел. Пока ездила за деньгами, оформляла платеж, муж скончался. Но даже фармацевт Шеншина знала, что его можно было спасти и поддерживать какое-то время без дорогого препарата. Способ простой, доступный, когда-то известный любому советскому фельдшеру: сто граммов чистого медицинского спирта в вену одномоментно. Спирт испаряет пену с поверхности легких, дыхание восстанавливается – пусть на несколько часов, до более серьезного вмешательства, но все-таки пациент получает шанс на спасение.
Прокуратура долго тянула, но, в конце концов, под напором Шеншиной сдалась: возбудили против больницы уголовное дело сразу по трем статьям. Это стоило вдове полутора лет жизни и седых волос. Никто не сомневался, даже подсудимые врачи, что приговор будет обвинительным. Однако за две недели до судебного заседания в клинике почему-то пошел слух, что на днях в аптеку придет новая заведующая. А за неделю с Шеншиной приватно беседовал начмед Крачков. О чем они говорили, так никто и не узнал. Узнали, что уже на другой день после беседы Шеншина забрала из прокуратуры свое заявление и оставила новое, в котором отказалась от всех претензий. Новая заведующая аптекой не появилась.Рабочий стол Шеншиной был отделен от посетителей барьером. За ее спиной, уже в другом помещении, по стенам, как в коммерческом банке, металлические ячейки, где хранились лекарства. Каждый препарат – под своим кодовым замком.
– Я вся – внимание, – любезно улыбнулась Шеншина.
– Смешное дело, Александра Николаевна, – начал Мышкин, словно просил прощения. – Стыдно даже говорить.
– Не стыдитесь. Все останется между нами, – пообещала Шеншина.
– Я всегда знал, Александра Николаевна, что можно рассчитывать на ваше понимание и доброе отношение. Накануне я пережил несколько позорных минут на утреннем сборище. Говорили о новом поколении цитоплазмида, больше известного как «индекс-м». Работа с ним идет вовсю, в частности, у Сукина. А я… – нет, не могу… Вы меня, правда, не выдадите?
Шеншина ждала. Она никогда не повторяла свои обещания дважды.
– Да… А я, понимаете, только щеки надуваю на конференции. До сих пор толком ничего не знаю о клинике пресловутого индекса, будь он неладен! Так, на уровне коридорных разговоров. А ведь индекс уже определяется на вскрытиях. Честно говоря, раньше хотел взяться за него, но кто-то, не помню, кто – из начальства, кажется, сказал мне, что этого индекса у вас нет. Но, тем не менее, препарат назначают чуть ли не ежедневно. Тот же Сукин. Значит, он есть у вас? Или вы ждете новую поставку? Если ждете, то когда зайти к вам?
Шеншина недоуменно плечами.
– Не знаю, кто из начальников сказал вам такую чепуху. Месяца полтора назад получили большую партию, а запросов за все время было всего десятка два.
– Уф, гора с плеч! – обрадовался Мышкин. – А скажите, пожалуйста, Александра Николаевна, сопроводительные документы приложены? Сертификат, описание, фармакологические свойства, инструкция по применению, противопоказания?