Моя мама была из тех, кто никогда не сидит без дела. Когда я родилась, они с тетей арендовали помещение на улице Лоуэр Джонсон в Виктории, где теперь находится один из самых популярных хипстерских магазинов одежды в городе. Там они продавали ткани и вещи, которые сами придумали и сшили из этих тканей. На вешалках висели детские вещи, футболки, легинсы и платья. Моя тетя делала стеганые одеяла, которые они тоже продавали. Сейчас мне кажется, что мама никогда не отходила далеко от швейной машины. Если она не могла найти вещь недорого, она шила ее мне своими руками, включая самые сложные костюмы на Хеллоуин. Когда мне было четыре, она превратила меня в Минни Маус – с настоящими перчатками, ушками, ботинками и бантиком. В восемь я изображала белокурую версию принцессы Жасмин из популярного мультфильма «Аладдин». Костюмы, наверное, были ее коньком, потому что она шила их и для Алли, сама придумывая дизайн юбок для фигурного катания и платьев для соревнований. Последнее превратилось в маленький бизнес, так что вскоре мама стала самой востребованной портнихой в клубе фигурного катания.
Мой папа был таким же, хотя его креативность в основном проявлялась в строительстве. Мы выросли в том же доме, в котором рос и он. Когда его мать вышла на пенсию и уехала в Уэльс, папа и мама выкупили дом. Следы папиного труда можно было видеть в каждой комнате. Вместе с дедушкой они убрали стены в подвале, чтобы получилось большое общее помещение, – об этом напоминали светлые полосы, оставшиеся на потолке. Папа переоборудовал гараж в полноценную кухню, когда моя бабушка переехала из Онтарио и некоторое время жила с нами. Когда его собственная мама умерла, он потратил наследство, чтобы своими руками пристроить к дому восьмидесятиметровый гараж. Он метр за метром демонтировал деревянный настил за домом, а потом залил на его месте бетонное патио. Когда потребовалось починить внешние дренажные трубы, он выкопал траншею вокруг всего дома и справился с работой сам. Он также ободрал штукатурку, вырезал, покрасил и прибил новый сайдинг, поменял все окна и установил две дровяные печи. Мой отец был немного непоседливым. Как только он видел проблему, он придумывал, как ее решить, и брался за работу – и делал все идеально, не меньше. Разница между нами заключалась в том, что он действительно решал проблемы. Я просто покупала вещи, которые должны были мне помочь, но обычно этого не происходило.
Неудивительно, что родители объединяли свои таланты и вместе придумывали, как лучше обустроить дом – особенно на кухне. Мой папа соорудил грядки размером с огромные матрасы, и мы засадили их овощами всех размеров, цветов и форм: кабачками, цукини, огурцами, картошкой, репой, морковью, помидорами и зеленью. Я все еще помню, как я бежала к грядкам с ножницами, пачкая ноги землей, и срезала перья лука к ужину. С правой стороны двора были высажены плодовые деревья: яблоня, груша, слива, три вишни, и персики с нектаринами в углу, прямо рядом с домом. С левой стороны сада росло еще несколько яблонь, раскидистая ежевика и кусты логановой ягоды, ветви которых залезали в сад к соседям. Весной мы проводили выходные, собирая и перерабатывая фрукты, – непростая задача на нашей крохотной кухне, где нам приходилось все время толкаться боками. Когда лето сменялось осенью, мы готовили домашнее ежевичное варенье (до сих пор мое любимое) и замораживали столько яблочных, черничных и ежевичных пирогов, что нам хватало до Рождества. Папа делал тесто, а мама – начинку. Это всегда была командная работа.
Мои родители гордились тем, что могли все сделать сами. Почему я не стала такой же? Почему у меня не было больше хобби, почему я не занималась творчеством и не переняла их умения? И почему я не ценила по достоинству все, что они вместе делали для нас? Меня начали мучить эти вопросы. И они стали во сто крат мучительнее, когда мне позвонила Алли и сказала: ей кажется, что наши родители разводятся.
Я и представить себе не могла, что когда-нибудь услышу эти слова: «Я думаю, папа с мамой хотят развестись».
Некоторые дети догадываются о таких вещах. Они растут, слушая, как их родители ругаются, и чувствуют постоянное напряжение, висящее в воздухе. Более того, некоторые дети молятся, чтобы это поскорее закончилось. Но мы росли не в таком доме.
Сестра горько рыдала в телефон, я умоляла ее успокоиться и объяснить, что происходит, но она несла какую-то бессмыслицу. Всхлипывая, она сказала мне, что у нее нет доказательств, она просто чувствует. Она подслушала несколько странных разговоров и видела кое-какие признаки в доме, которые навели ее на эту мысль, но у нее не было доказательств. Тем не менее я не сумела убедить ее в обратном.
Я ничего не понимала. В декабре мама спросила, не могу ли я приехать в Викторию, чтобы присмотреть за собаками в феврале, если они с папой забронируют поездку на Кубу. Они выбирали даты и им нужно было свериться с папиным рабочим расписанием, но они собирались скоро принять решение. Эта беседа состоялась всего три недели назад, после лучшего Рождества, какое у нас было. Что произошло за такой короткий срок? Алли наверняка ошибалась.
Я попросила ее сообщать мне все новости и сказала, что она может звонить мне в любое время. Так она и поступала, и то, о чем она рассказывала, действительно было странно. Я не могла поехать домой, поэтому старалась почаще туда звонить и пыталась понять что-то из телефонных разговоров. Мама сначала была рада чаще меня слышать, но потом стала отстраненной. Папа казался непривычно притихшим. Человек, которому всегда было что сказать, ни о чем не хотел говорить. Мы превратились из семьи, в которой не существовало запретных тем, в семью, где говорили о погоде.
Алли в отчаянии решила, что проблема в ней. Она спрашивала, не думаю ли я, что все исправится, если она будет больше помогать по дому или получать более высокие оценки. И снова я просила ее успокоиться и говорила: она может делать все, от чего ей станет лучше, но она точно ни в чем не виновата. Что бы ни происходило между нашими родителями, ее вины там не было. По крайней мере это я знала наверняка.
Я не озвучивала Алли кое-какие вопросы, которые задавала себе. Если вы старше своих братьев и сестер на восемь – десять лет, на вас лежит проклятье старшего ребенка. Они всегда бегут к вам за помощью. Вы не можете оградить их от всего на свете, но хотите защитить от боли и растерянности, и потому берете на себя и свои, и чужие проблемы. И никто не знает, что вы сами страдаете от боли и растерянности. Никто не знает, что вам вообще больно.
Я не думала о том, что проблема может заключаться и во мне. Конечно, я не была идеальным ребенком и родители иногда спорили, как справляться с моими выходками, но теперь я повзрослела. Как и все мы. Ни я, ни Алли, ни Бен не могли быть причиной. Однако я спрашивала себя, что мне нужно сделать, чтобы помочь – хотя бы на время. Наша семья погибала, и я была готова на все, чтобы ее спасти.
Эту роль в нашей семье всегда играла именно я. Так как мой папа отсутствовал по полгода, я выросла, зная, что я должна быть готова закатать рукава и помочь, когда нужно. Алли и Бена это не касалось. Их просили помыть посуду и выкинуть мусор. Меня просили присмотреть за ними. Я не была одним из «детей», меня считали третьим взрослым. И я никогда не возражала. Я думала, что это нормально. Но мысль о том, что наши родители расходятся, вернула меня к реальности: я была их дочерью и не хотела, чтобы это произошло. Я хотела, чтобы моя семья оставалась семьей.
Чем больше я чувствовала, что теряю контроль над происходящим, тем чаще я спрашивала себя, почему не ценила все, что родители вместе сделали для нас. Почему я не дала моей маме научить меня шить? Воспоминания о том, как я просила – нет, скорее заставляла ее – помочь мне с заданием по труду в школе, вызывали у меня горечь. Почему я хотя бы не смотрела, как она это делает? Не проявляла любопытства к ее интересам? Вообще не думала о том, чтобы научиться навыкам, которые могли бы мне пригодиться? И почему я не позволила папе научить меня менять масло в машине? Опять же почему я хотя бы не смотрела, что и как он делает? Не проявляла интереса к его занятиям? Чем я занималась вместо этого?
Я знала ответ на последний вопрос. Я платила деньги. Я росла в период цифровой революции и принадлежу к поколению Pinterest (как я сама это называю). Мне нравятся новые вещи, которые сочетаются между собой. Мне ни к чему было перенимать навыки моих родителей, я знала, что всегда смогу заплатить – и недорого, – чтобы подобную работу кто-то сделал за меня. Я ценила удобство превыше опыта самостоятельного труда. Нет, я не относилась так к своим профессиональным обязанностям. Были и другие исключения: я умела готовить и печь, я присматривала за Алли и Беном и годами убирала в доме. Но зачем мне было учиться растить овощи, если я могла купить их на рынке? Зачем было тратить часы на то, чтобы сшить футболку или топ, если я могла купить такую вещь за пять долларов? Зачем прилагать столько усилий, чтобы восстановить старую мебель, если я могла купить новую и красивую? Так я объясняла себе это годами. И я платила – обычно кредитной картой.
Но куда тяжелее было думать о том, как я тратила время, которое покупала за свои деньги. С 14 или 15 лет моя жизнь вращалась вокруг телевидения. Я всегда помнила расписание любимых передач и планировала свой день в соответствии с ним. Каждый вечер понедельника, среды и воскресенья я смотрела две или три часовые программы, так что я не могла делать ничего другого, если только ко мне не приходили подруги – и тогда мы смотрели телевизор вместе. (Заметили, что пятница и суббота не попали в список? Телеканалы как будто знали, что в эти дни я предпочитала веселиться.) В оставшиеся вечера я тоже предпочитала приходить домой пораньше, чтобы посмотреть любимое шоу.
Моя зависимость от телевидения усугубилась, когда сезоны моих любимых шоу начали выпускать на DVD. Мне было не важно, что я уже видела все эпизоды, я охотно пересматривала их, иногда больше одного раза. Примерно в то время стало популярно выражение «смотреть запоем», и оно кажется мне очень точным. Я столько времени провела в углу коричневого кожаного дивана в нашем подвале, что его покрытие потрескалось. И хуже всего то, что, когда родители просили меня помочь им или предлагали меня чему-нибудь научить, я говорила им, что я «слишком занята». Но у меня всегда находилось время на сериал «Одинокие сердца», и я посмотрела его столько раз, что могла процитировать почти каждое слово всех четырех сезонов. Однако я была слишком занята, чтобы позволить родителям передать мне свои знания. Я была слишком занята, чтобы проводить с ними больше времени.