Хаархаус хохотал так, что у него потекли слезы.
– Дорогой мой, понятия не имею! Бог его знает, где старик о нем вычитал! Быть может, в каком-нибудь рассказе о путешествии по Тихому океану или Молуккским островам, и все перепутал.
– Это запросто. А я, осел, повелся. Сказал ему, что он неправильно делает ударения. Что-то же нужно было сказать. Я готовился только к суахили. Ночами зубрил по твоей грамматике, чтобы не совсем уж опозориться. Труды Стенли, Юнкера, Петерса и Казати я запер в шкафу, чтобы никто их не нашел. Спать я тоже больше не могу. У меня в голове сплошные Узегуха, Вагиндо, Ухехе, Аруша, Пуша, Нуша… Как закрою глаза, так вижу каннибалов и готтентотов. Адольф, ты мне сочувствуешь?
– De tout mon coeur [24], мальчик мой! Но не забывай: ты сам поместил себя в это двусмысленное положение. Однако же и я окажусь без вины виноватым. Когда бомба рванет, пальцами станут тыкать и в меня. Не лучше ли ускорить этот неприятный процесс? Ты знаешь, я люблю, чтобы коротко и ясно. В Африке этому быстро учишься.
Макс остановился и сложил руки на груди.
– Адольф, сделай мне одолжение и не говори ерунды. Ты не знаешь, как обстоят дела, не знаешь мамы и дедушки. Они весь Верхний Краатц в ежовых рукавицах держат, тираны моего счастья. Здесь это называется: подходить к делам стратегически…
– Дипломатически, как говорит граф-дедушка.
– Так или иначе: нужно прощупывать почву и потихоньку захватывать территорию. В этом мне должна помочь Зеезен.
– Ты собираешься к ней после обеда?
– Нет. После обеда я поеду в Эрленбрух. Тут Зеезен просто для отвода глаз. Но, может быть, завтра я все-таки загляну в Лангенпфуль. Зеезен меня любит.
– Ну-ну!
– Cum grano salis [25], разумеется. Дедушкино горячее желание – женить меня на ней, по семейным обстоятельствам. Она это знает. Как только заметила, подозвала меня и сказала: «Давайте-ка заключим пакт, барон. Поклянемся, что никогда не сойдемся. Поклянемся в вечной неверности». Так мы и сделали. После чего я посвятил Зеезен во все детали.
– Да что ты говоришь! И как она к этому отнеслась?
– Живо поддержала и много посмеялась. Она сама долго сидела на цепи и потому за свободу в любовных делах.
– Интересная дамочка. Буду рад с ней познакомиться.
– Она тебе понравится. И еще кое-что, Адольф. Дай мне первые страницы твоего дневника, чтобы я знал, как мы шли. С местностью близ Килиманджаро я совершенно не знаком.
Хаархаус снова засмеялся.
– Непременно, my boy[26]. Но для начала сыграю партию в крокет с девушками. Вон они идут! Ты не с нами?
– Упаси боже! Все эти игры для меня сущая пытка. Пойду к себе заниматься. До свидания!
Девушки были согласны на крокет. Бенедикта и Нелли перетащили ящик на свободное место под каштанами и достали все для игры, пока Труда Пальм упражнялась с Хаархаусом в английском. Перед ним она не прочь была блеснуть. Она превозносила Англию, поскольку знала, что часть юности Хаархаус провел в Лондоне. В присутствии графа Брады, род которого происходил от какого-то ломбардского барона времен Барбароссы, она охотно хвалила Италию.
Началась игра. Хаархаус был мастером во всем, что касалось спорта: элегантный, сильный, уверенный в себе. В Верхнем Краатце ему жилось покойно. В соответствии с договором с известным лейпцигским издателем, работу об открытиях в горах Паре и Килиманджаро следовало сдать к определенному сроку, а работать у дяди Кильмана было невозможно. Старик так донимал Хаархауса своей любезностью, что тот почел за счастье ретироваться. А тут у него имелись и покой, и разнообразие.
К услугам мужчины были три симпатичные девушки. Он в равной мере радовался всем троим. Они болтали с ним, дивились его рассказам и находили его привлекательным, что ему льстило.
– Чья очередь? – спросила Бенедикта. – Труда! Труда, ты снова витаешь в облаках!
Трудхен сделала ход, кокетливо взмахнув при этом оборкой юбки, обнажившей желтые ботиночки. При этом она не прекращала беседовать с Хаархаусом.
– Мистер Хаархаус, как вам пришла в голову идея отправиться в Африку? – спросила она. Обращение «мистер» Бенедикта сочла диким, а Нелли скучным.
– Да так же, как и все остальные, сударыня. Я подумал: гора Килиманджаро знакома людям только снизу. Интересно, как оно там, наверху. И поехал. Точнее, полдороги я ехал, полдороги шел.
– Ах, мистер Хаархаус, вы все над нами подшучиваете! Я же совершенно серьезно спросила.
– Конечно же серьезно! Но что же я еще могу ответить?!
– Вы же наверняка когда-то были другим, до того, как стать исследователем Африки, – сказала Бенедикта весьма симпатичному ей доктору, глядя на него сбоку. – Или такими рождаются?
– Не могу не согласиться, фройляйн. Любопытство исследователя – это врожденное. Но Африкой я не занимался, во всяком случае пока туда не отправился. По образованию я юрист. Вы знаете, что это такое?
– Конечно же. Боже, за каких же дурочек вы нас держите! Юрист – это законник.
– К сожалению, не всегда.
– Обвинитель, – сказала Трудхен.
– Я хотел стать адвокатом, фройляйн Пальм. Но это плохо сказывается на характере. Представления о человечестве меняются. Добродетели и пороки перемешиваются. Человек сходит с ума. Когда приходится называть люмпена джентльменом, внутри все сжимается. В конце концов мне так надоело отмывать черных добела, что я просто отправился к черным.
– А насколько высоко забрался Макс? – спросила Бенедикта. – Я имею в виду на Килиманджаро.
– На самую малость, – и глазом не моргнув ответил Хаархаус. – Потом он сел и дальше не пошел. Ему было слишком тяжело. Путь крутой, а на вершине и вовсе снега лежат.
– Нелли! Черно-красный! Твой шар!
Улучив момент, когда Хаархаус отошел, чтобы сорвать розу и вставить ее в петлицу, Бенедикта прошептала Трудхен:
– Да он над нами потешается!
– Дикта, неужели?
– Совершенно точно, но ничего страшного. Он все же восхитительный мужчина.
Хаархаус вернулся и протянул каждой юной даме по розе. Мисс Нелли, которая интересовала мужчину меньше всего, досталась бледно-розовая, Бенедикте – темно-красная, а Труде, к ее безграничной ярости, желтая. Девушки поблагодарили и заткнули цветки за кушаки. Темно-красная роза Бенедикты поразила Трудхен в самое сердце. Это был цвет жгучей любви, тогда как желтый означал зависть. Трудхен была вне себя и выразила это ударом такой силы, что мяч укатился по аллее вдаль под самый боскет из сирени.
– Ах, Трудель! – воскликнула Нелли, и три грации бросились на поиски мяча. Увидев это, Хаархаус припустил за ними. Девушки разгорячились и полетели, будто яркие стрелы. Трудхен закричала:
– Не хотите наперегонки, мистер Хаархаус?!
– Вот как бегают в Европе, герр доктор! – добавила Бенедикта, косы которой летели по ветру. Мяч был забыт, и началась игра в догонялки. Хаархаус был хорош на длинных дистанциях, но не на коротких. Ему стало тяжело. Носиться за девушками показалось ему странным. Как-то не соответствовало его статусу. И все же он продолжал бежать. Но девушки были проворнее, ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы их нагнать.
Наконец он почти поравнялся с Бенедиктой. Мужчина не знал, как ее поймать. За косы не получалось, а за юбки было неприлично. Так что он обхватил ее за талию и прокричал:
– Виктория!
Разгоряченная смеющаяся Бенедикта на мгновение задержалась в объятиях доктора, переводя дыхание. Но тут же вырвалась и густо покраснела. Доктор и сам почувствовал себя неловко. Сердце Труды болезненно сжалось.
– Ох уж эта Дикта! – пробормотала она. – Специально дала ему себя поймать!
Глава восьмая, в которой рассказывается о дикой скачке герра Фрезе и о прыжке через препятствие, имевшем удивительные последствия
В три часа пополудни у Бернда с Дитером закончились уроки. Фрезе думал пойти к себе, чтобы написать Рейнбольду и передать ему пожелания графини, но по пути столкнулся с мисс Нелли. Маленькая англичанка остановилась и несколько нерешительно посмотрела на студента.
– Ах, герр Фрезе, – произнесла она, – не сердиться на меня, у меня к вас большой просьба.
– Исполнить вашу просьбу для меня удовольствие, мисс Мильтон, – вежливо ответил Фрезе. – Чем могу служить?
Нелли посмотрела на свои розовые ноготки, после чего снова подняла глаза.
– Понимаете, герр Фрезе, – начала она, – я говорить такой убогий немецкий… А уж грамматика… Все перепутать «мне» и «меня», «она» и «оно»… Хотеть спросить, не дать ли вы мне уроки немецкого? По грамматика.
От этой просьбы на сердце у Фрезе потеплело. К нему, человеку, который мало что мог предложить, с просьбами обращались редко.
– Конечно же, мисс Мильтон, с удовольствием, – сказал он. – С радостью. Я смогу при этом немного освежить знания английского. Можем начать хоть завтра. Какое время вам подойдет?
– О, любое время, герр Фрезе! От вам зависеть.
– Скажем, с четырех до пяти.
– All right [27], герр Фрезе.
– А где? У меня?
Нелли принялась судорожно соображать. Это удобно? А иначе где? У нее? Это точно было бы неловко. Кроме того, ее комнатушка была крошечной. Огромная ванна – символ англосакской чистоты, занимала слишком много места. Девушка кивнула.
– Хорошо, герр Фрезе. Благодарить вас very much indeed[28].
Она протянула ему руку. Теплую мягкую маленькую ладошку! Студента снова обдало горячей волной. Сев за стол в своей каморке, чтобы написать Рейнбольду, он на удивление никак не мог собраться с мыслями. Перо не слушалось. Он все еще чувствовал теплую мягкую маленькую ладошку в своей руке.
В дверь заколотили.
– Герр Фрезе! Герр Фрезе! – вопили Бернд и Дитер.