– Я бы немедля согласился с тобой, поскольку ощущаю себя в достаточной степени мужчиной, чтобы обеспечивать себя и семью. Но нужно думать и о будущем Эберхарда. Так или иначе, мне и самому хочется поскорее все прояснить. Говорю тебе, darling [33], моему положению в доме не позавидуешь. Я непрестанно хожу по лезвию, выискивая очередную годную фразу из романа, чтобы сказать что-нибудь про Африку. Это как плясать на раскаленных углях. Вполне могу представить, каково было святому Лаврентию, трем мученикам в печи или жертвам инквизиции. Святой Педро Арбуэсский [34] ничто в сравнении с моим дедушкой и его колониальной лихорадкой. Он уже учит какие-то африканские диалекты, чтобы проверить мои знания.
– Максерле, я сочувствую тебе от всего сердца, – рассмеялась Элиза. – Иди сюда, поцелуй меня! Какие же мы оба все-таки трусы! Почему мы не послали наше свидетельство о браке в Верхний Краатц прямо из Парижа? Тогда сейчас все было бы уже позади.
– Или только началось бы. Дипломатия, дитя мое…
– Твой дедушка тоже все время это говорит. А кое-кто, кто знает жизнь получше нашего, потешается над нашей дипломатией.
– Фрау фон Зеезен, разумеется.
– Да, Маринка! Могу с ней только согласиться. Она с самого начала была за честную игру. Постарайся ты год назад настоять на своем…
– Ах, Лизель, не мучь меня! – взмолился Макс, стоящий перед молодой женщиной на коленях. – Я не трус, но и не железный лоб! Охотно огибаю препятствия и избегаю столкновений. Я внук моего деда и предпочитаю тысячу обходных путей, ведущих к цели, если следовать ими приятнее, чем прямой дорогой. Ничего не могу с собой поделать. Скажи мне, что я дурак! Так ты меня накажешь.
Говорить этого дама не стала. Она просто прервала речь возлюбленного поцелуем.
– Ладно, Макс, – сказала она. – Но могу ли я хотя бы знать, какие обходные пути намечены дальше?
– Разумеется. Зеезен должна сойтись с дедушкой и начать по капле лить ему в уши яд. Ну или мед, как посмотреть. Папу я беру на себя. Маму новости должны застать врасплох. Когда ты в последний раз видела Маринку?
– Она приезжала вчера. Частенько тут бывает. С радостью забрала бы меня в Лангенпфуль, но это, разумеется, невозможно. Я и тут-то не чувствую себя в безопасности. Поселить меня на полпути между Верхним Краатцем и Лангенпфулем было слишком смело.
– Да ну! Эрленбрух лежит в стороне от главной дороги. Кроме того, как ты знаешь, обитатели Верхнего Краатца избегают пруда с тех пор, как в нем утонул дядя Конрад. А у нас дома весьма привержены традициям.
– Этот твой студент – надежный человек?
Макс пожал плечами.
– Надеюсь, Элиза. Но мне пора. Склони еще раз голову ко мне на грудь. Это не та сторона – сердце вот здесь. Для кого оно бьется? Для Лизель?
– Не для нее одной. Еще и для него.
– Да, еще и для него. Береги мальчика, сокровище мое! Кати, кажется недалекого ума.
– Но она выполняет свои обязанности. Ты же видишь, что ребенок прекрасно растет. Я присматриваю за ним: такие атаки кавалерии, как сегодняшняя, случаются не каждый день. Adieu, любовь моя!
– Ах, как же прекрасно это звучит! Тебе нужно сказать это трижды. Улыбнись еще хоть разочек, хочу запомнить эти ямочки на щеках. И этот вишневый ротик! До чего же мне не хочется в Верхний Краатц! Здесь используют язык любви, а там – багири…
Герр Фрезе в самом деле уснул. Когда Макс его разбудил, тот буквально упал с небес на землю. Боль в теле помогла ему быстро восстановить в памяти недавние события.
– Пора, благородный дон, – сказал Макс. – Будьте так любезны, помогите мне запрячь коней. Только осторожно: передняя коренная кусается.
Фрезе ударил себя в грудь.
– Кто пустил Гвадалквивира галопом и заставил брать препятствия, герр барон, – заявил он, – тот не боится кусачих коренных!
Десятью минутами позже они уже ехали по лесу. Поднявшись повыше от пруда, Макс обернулся и кому-то помахал.
– Видите белый платок там в окне, герр Фрезе? – спросил он. – Знаете, что это?
– Полагаю, что носовой платок, герр барон.
– В повседневной жизни так оно наверняка и есть. Но для меня это белый флаг, знак мира, сияющий мне на прощание. А теперь дорога ведет меня в зону военных действий. Черт побери!
Фрезе счел за лучшее промолчать. Легкий экипаж тарахтел по дороге. Через стволы пробивался солнечный свет, танцуя на папоротниках, можжевельнике, черемше, анемонах и крокусах.
Через какое-то время Макс взял плетку и указал на резво перебирающих ногами лошадей.
– Эти две сивки мне особенно симпатичны, – заметил он. – Старые черти, и зовут их по случайности Геро и Леандр [35]. Трогательно.
– Но Леандр же кусается, герр барон!
– Да, он кусается, но никогда не скалит зубы на свою Геро – только на тех, кто пытается на него что-нибудь навьючить. Знаю я одного Леандра, которому не повредило бы кусаться поэнергичнее, вместо того чтобы позволять навешивать на себя что ни попадя…
Тут Фрезе заметил, что барону Максу охота поговорить по душам, но решил не торопить события. Он молчал. Молчал и Макс. Тот был погружен в свои мысли и лишь время от времени яростно щелкал плеткой. Перед самым Верхним Краатцем он спросил:
– Так наша договоренность остается в силе, герр Фрезе?
– Я пожал вам руку и дал слово, герр барон.
В усадьбе экипаж встречали с криками. У подъезда собрались все. Бернд и Дитер оглушительно ревели, радуясь тому, что их учитель вернулся. Они еще долго гнались за ним по лесу, но в конце концов потеряли след. С четверть часа назад воротился Гвадалквивир без всадника, но в добром расположении духа. Тут все перепугались. На поиски Фрезе отправили Августа и трех слуг.
– Да угомонитесь уже, сорванцы! – прикрикнул Тюбинген на мальчиков, которые взялись за руки и с воплями принялись танцевать вокруг Фрезе. Они прочитали у Герштекера, что так делало племя апачи «Черная змея», возвращаясь домой с победой. – Фрезе, рассказывайте! Все кости целы? Ключица не сломана? Сотрясение мозга? И в глазах не двоится? Даже растяжений нет?
Фрезе ответил отрицательно на все вопросы и принялся врать. Как он пытался преподать Гвадалквивиру хорошие манеры, а тот взбесился и сбросил седока, после чего его, Фрезе, подобрал проезжавший мимо молодой герр барон. Сочувствие со всех сторон совсем не радовало молодого человека. Он бы с куда большей охотой закончил рассказ победным прыжком через препятствие, но это было невозможно. Пришлось смириться. Баронесса хотела тут же отправить студента в постель и приготовить для него чай. Тюбинген советовал холодные обертывания, Тойпен – свинцовую мазь, Хаархаус – притирание из арники. Фрезе чувствовал себя крайне неловко. Он отказался от всего и заявил, что никогда не ощущал себя бодрее, после чего едва не упал в обморок, потому что на самом деле у него болело все тело.
Молодой человек собрался было к себе, но его остановила скользнувшая следом Нелли Мильтон.
– О, мистер Фрезе, – сказала она (она всегда невероятно мило выговаривала это «о», аккуратно округлив ротик), – я хотеть только сказать, что очень радоваться, что вы снова здоровы. О, я иметь ужасный страх!
Фрезе посмотрел сверху на светлый пробор и взял в руки маленькую теплую ладошку.
– Большое спасибо, дорогая мисс Нелли, – ответил он, и в его голосе будто послышалась легкая дрожь. – Представьте себе, как странно: когда конь нес меня через лес и я в любой момент мог свалиться и свернуть шею или разбить голову о ствол дерева, я думал только о вас.
Нелли склонила свою светлую головку.
– О, о я? – тихо произнесла она.
– Да, о вас. Странно, не правда ли? Я думал: как жаль, теперь и занятий по немецкому не будет! А я был им так рад!
– Мы начать занятия завтра! Я тоже очень рада!
– Хорошо. Завтра после обеда.
– И, мистер Фрезе, обещать я, что вы никогда не сесть на этот ужасный Гвадалконь!
– Посмотрим, мисс Нелли. Не в ближайшее время. В ближайшее время я стану заниматься с вами. Сначала вы выучите немецкий, потом, может быть, я попробую еще раз…
Тут появились Бенедикта и Труда, студент осекся, поприветствовал их и отправился в свою комнату.
– Дикта, – прошептала Труда подруге на ухо, – Нелли с ним заигрывает!
– Да ну!
– Точно говорю. Она делает влюбленные глаза всякий раз, как видит герра Фрезе, и уже третий день носит золотую брошку в форме сердца.
– Труда, как ты только все замечаешь! От тебя в самом деле нужно все скрывать.
– Разумеется, я вижу больше, чем остальные! Потому что я смотрю.
– Когда дойдет дело до меня, ты ничего не заметишь!
– Это мы еще поглядим!
Бенедикта посмотрела на аптекарскую дочку большими испуганными глазами, после чего так густо покраснела, что ей пришлось отвернуться.
В тот вечер все разошлись по своим комнатам раньше обычного. После ужина доктор Хаархаус прочел вслух еще одну главу рукописи. Едва он закончил, как Макс поднялся и ушел к себе. Он чувствовал себя немного простуженным. На деле он просто хотел избежать вопросов, которые всегда сыпались после чтения, как из рога изобилия. Граф Тойпен, казалось, только того и ждал, чтобы начать очередные колониальные дебаты.
Бенедикта слушала с особенным вниманием. Хаархаус был не только прекрасным чтецом, но и даровитым писателем. Он знал, как построить текст так, чтобы читатель проживал описанное вместе с автором. Несмотря на кажущуюся объективность, он выдвигал собственную фигуру на передний план. Он был героем, искателем приключений, преодолевающим все невзгоды. Экспедиция меркла на его фоне. Он был превыше всего – он один. К сожалению, Хаархаус еще не продвинулся настолько, чтобы приняться за описание совместного с Максом восхождения на Килиманджаро, но уже пообещал прочесть вслух и эту главу. Сделал это он с совершенно серьезным выражением лица, поэтому перед тем, как отправиться спать, заглянул к Максу.